Передача от 4 мая

Мы продолжаем читать наставления преподобного Иоанна Кассиана Римлянина. Читаем большой раздел, посвященный борьбе со страстью чревоугодия. Прошлую беседу мы закончили чтением абзаца, в котором Иоанн Кассиан говорит об утончении ума, но мне хотелось бы еще некоторые аспекты, о которых здесь говорит Иоанн Кассиан, подчеркнуть.

Итак, первою нам надо попрать похоть чревоугодия, – и ум свой утончить не только постами, но и бдениями, а также чтением и непрестанным сокрушением сердца, при воспоминании обо всем, чем прельщены или побеждены были…

Мы в прошлый раз говорили, что это истончение ума необходимо для того, чтобы быть способным воспринимать Божественное присутствие. Мы дебелые, мы погружены в мир, над нами довлеет то, что есть в этом мире. Для нас этот асфальт, этот дом, этот воздух, эти деревья, эти беды и опасности очевидны. Но на самом деле они нам очевидны ровно настолько, насколько ум наш дебел, то есть насколько наш ум погрузился в этот мир, насколько мы отравлены. Наш ум смешался с плотью и пронизан плотью; естественно, для него все плотское (похоть плоти, похоть очес и гордость житейская) очевидно.

Тонкий ум (ум, который истончается) начинает быть равнодушным к тому, что здесь есть. К пище, которую предложили, к кровати, на которой человек спит. К ругани, которую он слышит, к соблазнам, которые видит на улице. К обнаженным девицам или блудным песням. К страхам, кризисам, истерикам, которые окружают повсюду. Тонкий ум становится к этому как бы равнодушен. Но зато он глубоко чувствует присутствие духовного мира, он весь устремлен к Богу, он пронизан молитвой, он пронизан Божественным словом. Такой ум, внимая Божьим велениям, живет устремленным к Богу и желающим учиться тому, что Бог хочет от него, ищет от него, требует от него.

В этом смысле человек, имеющий тонкий ум, не только восприимчив к чтению, о чем мы говорили в прошлый раз, он восприимчив вообще к Божественным вещам. Он начинает чувствовать иное бытие, начинает чувствовать, что законы этого мира другие, не те, которые чувствует и дебелый ум, они иные. Он начинает постигать Промысл Божий в своей жизни, начинает видеть Божественное присутствие в фактах своей собственной судьбы, он начинает понимать движение Промысла Божьего в этом мире. И главное, молитва становится подлинной его пищей. Вот этот истонченный ум восприимчив к делам Божьим. А не это ли и требуется? Чтобы не жить по закону мира, по закону похоти плоти, очес и гордости житейской?

Для того чтобы такой ум был, чтобы ум истончился, оказывается, нужно не только воздержание и борьба с чревной похотью, как здесь говорит Иоанн Кассиан, необходимо бдение, чтение и сокрушение о прежде совершенных делах, что сопровождается всегда слезами. То есть для того, чтобы ум действительно истончился и был открыт, развернут и восприимчив к молитве, к тому, что Бог открывает человеку на молитве, нужен не только пост, но нужны и бдение, и чтение, и плач.

Вообще, по мысли святых отцов, бдение с чтением – это сильнейшее средство, чтобы разрушить дебелость нашего ума и зависимость нашего ума от плоти. Ум наш как око нашей души, как некий рулевой нашей души, он либо стремится к плоти, либо стремится к духу, либо мы горе имеем сердца, либо умом ползаем по земле. Для того чтобы ум поднять, возвысить, и нужна вот эта тонкость. Ум должен быть наполнен Духом, он должен быть легким, удобоподвижным, а он дебелый, он погряз во всем мирском, житейском, кондовом, что привязывает его к земле. Как же ему подняться?

Конечно, Бог может спасти любого человека, спасает самых дебелых, самых равнодушных к собственному спасению. Он удивительный! Он спасает так: как бы головешку из огня. Но «Добротолюбие» написано для людей, которые хотят быть спасенными не как головешка из огня, а хотят жить в спасении, хотят здесь, еще в этой жизни, соединиться с Богом, жить с Ним одной жизнью. Они ищут, жаждут Божественного присутствия в своей жизни. И вот для подобных людей, конечно, необходимо как бы разрубание тех цепей, тех веревок, которые привязывают их к плоти, к земле, к миру. Чтобы истончиться нашему уму, стать легким, подвижным и устремиться вверх, к Богу. И вот ночное чтение, бдение, то есть, когда все спят, а ты нудишь себя именно ночью (днем это легче) молиться, имеет огромное значение для того, чтобы ум постепенно стал легким.

И вот человек, которого однажды коснулись слова (может, даже не Иоанна Кассиана) о том, что человек должен жить с Богом, захотел жить с Богом. И он решает что-то изменить в своей жизни, чтобы ум его был объят Богом и познал Бога в присутствии здесь и сейчас. Такому человеку надо помнить две вещи. Это представляется мне самым важным. Я давно это знаю из книг святых отцов, я привык, что в кругу людей, общающихся на предмет молитвы, есть общее место о том, что ничего быстро не получается.

Скажем, захотел быть с Богом, надо лет двадцать-тридцать покорпеть, потрудиться, поискать, постучать, поплакать. Это никого не смущает, никого не удивляет, это общее место святых отцов. Люди, понимающие, о чем идет речь, знают это и не торопятся, не ждут результатов завтра.

А вот моя исповедальная практика неожиданно столкнула меня с тем, что современные люди всерьез, по-настоящему и глубоко пытающиеся понять, пережить, принять Божьи слова, Божье веление, Божьи глаголы, претворив их в свою жизнь, ожидают результата завтра. Если люди просто стереотипно исповедуются, это другой вопрос. Но есть люди, и среди современных их немало, которые всерьез хотят переродиться, преобразиться, измениться, чтобы гордыня их не мучила, чтобы плоть не терзала, чтобы присутствие Божественное неотъемлемым образом было всегда. Всем таковым важно знать первое и важное правило борьбы с любой страстью (здесь в данном случае про истончение ума идет речь): с завтрашнего дня у вас ничего не получится.

Это как с телом. Вот вы захотели похудеть. Мы говорим о дебелости тела. Завтра вы худым не проснетесь. Вы можете очень сильно захотеть похудеть, но это ничего не изменит. Завтра вы худым не проснетесь. Для этого нужно походить в спортзал, посидеть на диете, от чего-то воздержаться, какие-то усилия в этом отношении употребить. И именно долговременное употребление этих усилий, решимость плюс терпение с ограничением себя от вредного и с каким-то определенным количеством времени приведут к тому, что человек достигнет результата, он избавится от тучности, от дебелости.

Так же и с умом. Только ум в отличие от тела гораздо труднее и долговременнее меняется. Но суть точно такая же. Нужно решиться, нужно терпеть, нужно ограничить себя в том, что приводит к дебелости ума. Речь в первую очередь об эмоциях и чувствах. Надо убрать грубые, пошлые шутки, грубые, пошлые фильмы, грубые, пошлые картины, пустословие, многоречивость, разную бульварную литературу и бульварное кино, фейковые (и не фейковые) новости, сплетни, рассказы, пустые размышления, мечтания и прочее, прочее… То есть так, как мы убираем, желая похудеть, вредные продукты; майонез, скажем, или макароны. Когда мы это делаем и терпим, выдерживаем время, то наш ум постепенно избавляется от свойственной ему дебелости.

И второе, что нужно помнить: само по себе чтение тоже может быть грубым, оно тоже может приводить к дебелости, как это ни покажется странным. Ум, читающий много книг, даже очень много книг богословского содержания, тем не менее может быть дебелым, потому что вспомним: ереси – это тоже дело плоти, это плод дебелого ума, хотя все ересиархи были воздержанные в еде, даже более того, как правило, очень серьезные постники, очень много размышляющие, много читающие, но очень мало плачущие о своих грехах.

Поэтому я и остановился подробно на этом. Истончение ума в подлинной духовной подвижности, восстановление ума в его духовной природе не только от того, что человек мало ест и мало спит, не только от того, что он много читает. Это все важно. Но необходимым элементом, чтобы действительно одухотворение ума произошло, является сокрушение о сделанном, плач о сделанном, иначе ум по-настоящему от дебелости не избавится. Слезы сокрушения представляются одним из основных инструментов. Мы как бы выплакиваем собственную дебелость, со слезами тучность из нашего ума выходит, он становится легким на подъем.

Тридцать третий абзац:

Хочешь ли слышать истинного борца Христова, сражающегося по законному правилу ратоборства? – Внимай. – «Аз», говорит он, «тако теку, не яко на неверное, тако подвизаюсь, не яко воздух бияй; но умерщвляю и порабощаю тело мое, да не како проповедуя другим сам неключим буду» (1 Кор.   9,   26–27). Видишь, как он в себе самом, т. е. в плоти своей, как на твердейшем некоем основании, установил главное дело ратоборства, и весь успех борьбы совместил в одном измождении плоти и покорении тела своего? «Аз», говорит, «тако теку, не яко на неверное». Не течет на неверное тот, кто, созерцая небесный Иерусалим, имеет в нем неподвижную мету, к коей ему должно неуклонно направлять скорое течение сердца своего. Не течет на неверное тот, кто, забывая заднее, простирается в преднее, стремясь к предназначенной «почести вышнего звания Божия о Христе Иисусе» (Фил.   3,   13–14), куда устремляя всегда взор ума своего, и куда спеша со всею готовностью сердца своего, с уверенностью взывает: «подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох» (2 Тим.   4,   7). И поелику сознавал, как неутомимо, с живейшим по всей совести рвением, тек «в след вони» мастей Христовых (Песн. 1, 3), и умерщвлением плоти успешно одержал победу в духовном ратоборстве; то с несомненным упованием наводит, говоря: «прочее соблюдается мне венец, правды, егоже воздаст ми Господь в день он, Праведный Судья» (2 Тим. 4, 8)...

Чревоугодие в этом смысле есть борьба, которая помогает приобрести навык непрестанного подвижничества. Конечно, и в молитве, в терпении поношений, в терпении социальных неурядиц, в терпении нищеты, в какой-то скудости социальных благ, в молитве за других, в терпении служения болящим, немощным и еще в чем-то нуждающимся людям содержится подвиг, и все это, несомненно, подвиг и есть.

Но слово Божье считает, что именно борьба с чревом есть как бы квинтэссенция подвига, выражение самого духа подвижничества, как говорит об этом апостол Павел в Послании к Галатам: «Те, которые Христовы, плоть свою распяли со страстьми и похотьми» (см. Гал. 5, 24). То есть те люди, которые принадлежат Христу, которые считают себя христианами, должны распинать свою плоть, именно плоть, подрывая корень страстей и похотей, восстающих на душу. Борьба с чревом и есть по существу своему суть подвига, есть, собственно, распятие плоти. Когда человек не борется со своим чревом, он таким образом становится как бы по ту сторону христианства. Если он Христов, то он распинает свою плоть; если он не распинает свою плоть – он не Христов.

Это может показаться надуманным, но крест, который мы носим на груди, показывает, что распятие не есть метафора, распятие есть суть, истина, само содержание христианства. Если из жизни уходит крест, это уже не христианство. И, по мысли Церкви, по мысли Священного Писания, по свидетельствам Святого Духа, именно напряженная борьба с чревом и есть выражение христианского подвига. Если мы не боремся с плотью, значит – мы не Христовы, мы не духовные и стяжать Святой Дух не собираемся.

Каждый с этим сталкивается, каждый это видит и слышит. Из тех, кто обращается к наследию святых отцов, каждый понимает, что борьба со страстью чревоугодия, борьба собственно с чревом, с плотью и становится неким практическим фундаментом аскетики, без которого все остальное провисает, не находит себе почвы. И сама духовная жизнь, какие бы высокие форма она порой ни принимала, не может реализоваться именно потому, что банального фундамента борьбы с чревоугодием, борьбы с чревом у человека нет. Тот, кто не распинает плоть со страстьми и похотьми, не может созидать никакую духовную жизнь, ибо духовная жизнь есть жизнь духа, а не жизнь плоти.

Чрево и плоть очень тесно связаны. Чрево, в сущности, есть корень плоти. И именно из чрева вытекают все плотские движения, оно как бы средоточие плотяности человека. Именно чрево как часть тела придает телу дебелость, оно и практически, и метафорически придает этому телу дебелость, и борьба с этой чревностью как корнем плоти неизбежно должна вестись, иначе ни о каком христианстве, ни о какой духовной жизни у нас не может быть и речи.

Когда мы уступаем своей плоти, а значит – уступаем своему чреву, мы на самом деле вроде бы, с нашей точки зрения, не делаем ничего особенного. «Подумаешь, съел лишний кусок колбасы, лишний хот-дог или выпил лишний стакан кофе. Что от этого изменится? По сути, ничего», – говорим мы. Мы уступаем своему чреву, уступаем плоти и недоумеваем, какое это имеет отношение к высокой христианской жизни.

С нашей точки зрения, с точки зрения современного человека, христианство в том, чтобы помогать людям. А чтобы помогать людям, ограничивать себя в еде совершенно не имеет никакого смысла. Даже, наоборот, я не раз слышал рассуждения о том, что ограничение себя в еде приводит к раздражению; значит, делать добро я не могу, поэтому не буду ни в чем себе отказывать, буду есть сколько хочу, у меня будет хорошее расположение духа – и я смогу помогать больше. Просто это к христианству не имеет отношения, это люди так придумали: что христианство в том, чтобы делать добро. Христианство в том, чтобы творить волю Божью, в том, чтобы верить во Христа и жить со Христом.

Понятно, что за баранку или за хот-дог в ад никто не пойдет. Но само по себе угождение плоти отнюдь не такое пустяшное дело, как может показаться современному человеческому сознанию. И понять это помогают те самые слова из Послания к Галатам, которые мы здесь уже привели (и некоторые другие слова из этого Послания): те, которые Христовы, то есть принадлежат Христу, распинают плоть со страстьми и похотьми. И еще несколько слов там же, в Послании к Галатам, на эту тему есть. Но об этом мы поговорим уже в следующий раз.