Инфантицидный стиль: садомазохистская фаза

Изобретение земледелия, а затем и цивилизованной городской жизни, которым отмечен неолит, - достижение, основанное на эволюции воспитания детей. Эта эволюция состояла в том, что родители все внимательнее и последовательнее относились к детям и все больше отождествляли себя с ними.

Земледельческие и городские группы отличаются от охотничьих тем, что в них уже произошел переход от бесстрастной матери, которая умеет справляться со своими инфантицидными желаниями лишь двумя способами: либо сливаясь с ребенком, либо полностью эмоционально отрешаясь от него, к единству отца и матери, способных к мощной проекции своего бессознательного на ребенка, самоотождествлению с ним, а впоследствии к суровой дисциплине и формированию ребенка. Как это ни парадоксально, признаки первых цивилизаций связаны с изобретением суровых физических наказаний для выработки послушания. Даже в современных группах чем выше уровень культуры, тем последовательнее проводится воспитание для выработки «послушания, уверенности в себе и самостоятельности». Хотя психоантропологи принимают обратную причинную связь - как будто земледелие каким-то волшебным образом вызволило на свет божий тот тип воспитания, который был необходим для изобретения и поддержания самого земледелия, - на самом деле эволюция воспитания детей была первой, а за ней уже последовали изменения культуры.

Идея второй фазы инфантицидного стиля воспитания детей кратко суммирована в хорошо известном высказывании из Книги Притчей Соломоновых, 13, 24: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына: а кто любит, тот с детства наказывает его». Родитель охотничьего периода неспособен к такому постоянству, чтобы последовательно применять к своим детям физические наказания - он или она, как правило, могут в порыве эмоций побить ребенка, но практика избиения детей с дисциплинарными целями среди охотников не встречается. Систематическое битье специальными орудиями, предназначенными для этой цели, - это прогресс в способности родителей отождествлять себя с ребенком, то есть, как говорит Библия, в способности «любить» ребенка. Когда в Кодексе Хаммурапи находишь: «Если сын ударит своего отца, ему отрежут пальцы» или: «Если сын сказал своей матери: «Ты мне не мать», ему выжгут клеймо на лбу», когда из древних месопотамских повествований узнаешь, что в школе ребенка, посмевшего говорить без разрешения, подолгу били палкой, понимаешь, что в данном случае уже началось цивилизованное воспитание детей.147 И египетский учитель, сказавший: «Уши мальчика на его спине - когда его бьют, тогда он и слушает», и школьник, благодаривший учителя за то, что тот «смирил его члены», привязав на три месяца к колоде, - оба они уже знали то последовательное внимание, пусть и жестокое, к которому просто не способен примитивный охотник. То же касается и такого изобретения, как тугое пеленание, указания на использование которого я находил в источниках по крайней мере второго тысячелетия до нашей эры - это приспособление для «формирования и контроля» ребенка, и охотники не применяли его потому, что не интересовались ребенком настолько, чтобы испытывать желание контролировать его.

Все это не означает/ что ранние цивилизации не инфантицидны: в любом городе младенцы грудами лежали на навозных кучах, и в любой ранней цивилизации процветали обильные детские жертвоприношения, как подробно описано в других моих работах. Но принесение в жертву новорожденных, обычно первых детей, было само по себе прогрессом в способности отождествлять себя с ними, поскольку охотники не считают своих детей полноценными людьми, пока те не достигают половозрелости - тогда-то они и проходят через испытания фетальной инициации. В ранних цивилизациях испытаниям рождения заново подвергали новорожденных младенцев, принося в жертву богу Ядовитой Плаценты самого любимого первого ребенка (что было мазохистским актом, ведь любимый - это наиболее отождествляемый с собой), с дикими одобрительными возгласами «пропуская» его «через огонь Молоха», как это делалось в Карфагене, или скармливая священным крокодилам, как это было в Египте, причем матери, по словам Плутарха, испытывали «гордость» за своих детей.

Эволюцию от садистской шизоидной личности охотника к более дисциплинированной, а потому и более интернализованной садомазохистской личности ранних цивилизаций можно наблюдать еще до изобретения земледелия, в мезолите. Так, в мезолитическом искусстве, к примеру, Испании, распространена рисунки, где изображены человекоподобные существа в некоторых взаимоотношениях друг с другом, а не с плацентарными зверями и неопределенными фигурами, как в палеолите. В мезолите, до изобретения земледелия, появляется много других достижений культуры, показывающих ослабление мании преследования и усиление эго-контроля: первые емкости, такие как гончарные изделия и сети; первые кладбища; первые круглые дома и постоянные поселения; первые религии, сосредоточенные на мужчине, женщине и ребенке; и т. д. Поскольку чрево и мать уже не рассматривались как ужасное, гибельное место, то стало возможным изобрести чрево-дом и чрево-сосуд и пользоваться ими без вспышек открыто садистских фантазий. Лишь когда люди достигли нового уровня в воспитании детей, сделав его последовательным, они смогли оседать на более долгое время и не испытывать больше необходимости все время перемещаться, каждый раз покидая едва обжитое место, чтобы спастись от собственных фантазий загрязненной крови, без конца выискивая и убивая плацентарного зверя.

Когда в мезолите появились оседлые поселения, когда в качестве более безопасного чрева были изобретены гончарные изделия и дома, тогда только и возникло само земледелие, потому что семена диких злаков прорастали на кучах отбросов в поселении. По выражению Хока: «Растения искали человека так же усердно, как и он искал растения, ведь им требуются удобрения» - иначе говоря, дикие сорняки сами начинают приспосабливаться к различным пригодным для роста новым местам, как только психологические факторы позволяют людям оседать и образовывать более постоянные поселения. Эта теория напоминает рассуждения психоаналитика Мелании Кляйн, которая пишет: «Так не могла ли свирепость, с какой ранний человек нападал на тело матери, быть причиной интеллектуального торможения? И не могла ли причина того, что земледелие было первым изобретением... состоять в том, что придумали его не мужчины, а женщины, которые сумели исследовать пользу от семян и гибридизацию... Ведь только женщины, которые не старались так сильно разрушить мать, могли не «узнавать» ее тела (почва в качестве объекта возделывания, корзина или глиняный сосуд и т. д.)».

Земледелие, одомашнивание крупного рогатого скота и пахота с помощью крупного рогатого скота могли осуществиться лишь тогда, когда склонность к садизму уменьшилась настолько, чтобы прекратилась охота на плацентарного зверя, а люди начали переходить к оседлости, «спасать зверя» в культе крупного рогатого скота, основанном на идее воскрешения, и «спасать семена-младенцев» в культе урожая, основанном на идее плодородия, -основой обоих культов были ритуалы фетальной драмы. Такой упадок садистской версии фетальной драмы обусловлен, кроме того, переходом от чисто родовой организации (и то, и другое непосредственно связано опять-таки с невидимой священной плацентой) к более иерархической, классовой организации (когда, плацентой, также как и плодом, является лидер). Одна из причин, по которой я назвал эту фазу «садомазохистской» в том, что способность организовываться и принимать мазохистское состояние подчинения - это прогресс по сравнению с садистским равенством в примитивных обществах. Чтобы иметь лидера, будь это король, жрец или даже рабовладелец, необходимы доверие и значительное ослабление садизма, а для усиления разницы в богатстве и «власти» требуется, чтобы подчиненный индивид умел проецировать хорошие и плохие стороны своей личности на других. Строгая стратификация всех архаических цивилизаций, когда большинство часто имело статус рабов, обусловлена способностью большинства использовать в качестве механизма психического контроля мазохистское повиновение, а вовсе не усилением «власти» меньшинства. У охотников просто слишком сильны садистские черты, чтобы использовать механизм мазохистского повиновения, и слишком сильна идея преследования, чтобы доверять лидеру.

С усилением мазохистской защиты и воспитания детей в духе повиновения архаические цивилизации смогли получить все преимущества, связанные с групповой организацией, такие как ирригационное земледелие, групповая защита и т. д., и начать развивать механизмы эго-контроля, необходимые для избавления от личной мести, постепенно вырабатывая групповое правосудие над преступниками. Эти достижения были связаны с психологическим, а не экономическим прогрессом - экономически ничто всерьез не мешало охотничьим группам иметь королей, жрецов, класс рабов или законы о преступлениях. Единственный автор, понимающий первичность и ключевую роль психического для любой теории, объясняющей эволюцию ранней цивилизации, - это Эли Саган, в чьей работе по Древней Греции и ранним сложным обществам блестяще разработаны многие положения, которых я смогу лишь бегло коснуться в этой книге.

Центральной фигурой архаической групповой фантазии, так называемой «Великой Матерью», является Ядовитая Плацента, только на этот раз в виде сочетания плацентарных и человеческих атрибутов: «Она, придающая форму всем вещам и дающая жизнь морским змеям, острозубая и клыкастая, полная яда вместо крови, свирепая, ужасная, она, чья слава наводит ужас». Фетальный герой очищает кровь группы от скверны и добивается собственного рождения заново, побеждая плацентарную змееподобную богиню. Классической формой битвы, которая повторяется на сотни разных ладов, для каждой группы свой, был вавилонский эпос о битве между Тиамат и ее потомком Мардуком. Несомненно, в эти битвы часто вплетается эдипов мотив, ибо Мардук в качестве награды за убийство Тиамат требует верховенства над своим отцом. Однако ссылки на эдипов комплекс представлены лишь беглыми упоминаниями, это дополнительный сюжет к основной фетальной драме о ярости ядовитого змея женского пола, чье сердце пронзает, а артерии перерезает храбрый герой.

Групповое осквернение и рождение заново через битву с плацентарным змеем Мардуков, Гильгамешей и Зевсов архаических времен проигрывается, сверх того. в главных групповых ритуалах, в виде публичных процессий и шуточных битв, изображающих борьбу со скверной за рождение заново. Таковы шумерские новогодние празднества, на которых Великий Змей, угрожавший обратить мир в хаос, ежегодно терпел поражение. Эти ритуалы формируют матрицу для любой другой архаической групповой деятельности. По выражению Гальперна: «Культура - это труд героя, убийцы матери», а само земледелие, как говорит Элиаде, во всех архаических мифах является «продуктом убийства» - вот почему пища священна, а для посадки растений необходимы ритуалы рождения заново, чтобы плацентарное Дерево Жизни ежегодно обновлялось. Эти ритуалы рождения заново наблюдаются еще до изобретения земледелия, например, в образах грифо- или леопардоподобных богинь, дающих жизнь детенышам животных и человеческим детям, по поверьям предземледельческих Чатал-Хююк или Халикар (см. иллюстрацию 1). Лишь по мере дальнейшей эволюции воспитания детей богиня и ее сын-бык очень медленно и ненадежно принимали человеческий облик. Те рисунки на стенах Чатал-Хююк, где изображается грифоподобная богиня, нападающая на безголовых людей, прекрасно дополняются размещенным на соседней стене литым барельефом женских грудей, каждая с красным соском, из которого высовывается клюв грифа.

По мере того, как рожденный богиней бык-ребенок постепенно превращался в бога-юношу, который должен был умирать и воскресать, каждый год спускаясь в преисподнюю, множились садомазохистские фетальные мифы и ритуалы, характеризовавшиеся преданностью (доходящей до самокастрации) молодого бога и его жрецов кровожадной богине-змее. Кровь во время жертвоприношений, как и плацентарная кровь в примитивных обрядах инициации, была настоящей и проливалась обильно. Кровью окроплялись поклоняющиеся и жрец во время своего посвящения в сан. Ее разбрызгивали перед святилищем, вокруг алтаря, на алтарь, на боковые стороны алтаря, на рога «сиденья милосердия», а также разбрызгивали или выливали на сжигаемую жертву. Во время ритуалов посвящения кровь тоже расходовалась очень щедро, как это видно из описания Пруденцием церемонии в Тавроболиуме:

«Был вырыт ров, над которым перекинули дощатый помост с отверстиями и щелями. На помосте зарезали жертвенного быка, и кровь закапала на посвящаемого во рве. Он подставил голову и одежду, чтобы она пропиталась кровью. Затем повернулся и выставил лицо так, чтобы кровь стекала на губы, глаза, уши и ноздри; он намочил язык в крови, которую затем проглотил в качестве священного акта. Сопровождаемый приветственными криками зрителей, он вышел после этого кровавого крещения, веря, что теперь очищен от греха и «рожден вновь для вечности».

Сейчас не вызывает сомнений, что фетальная драма инсценировалась в чрезвычайно конкретной форме, с убийством детей и молодежи, ибо человеческие жертвоприношения обнаруживаются по всему древнему миру, вплоть до принесения детей «в пасть Молоху» в исторические эпохи Карфагена и Иудеи. Однако ритуальная групповая фантазия, которая впервые стала включать организацию войн, успешно сдерживала групповое напряжение, и фетальная драма могла проигрываться в садомазохистских ритуалах, где одинаково подчеркивались, с одной стороны, смерть и страдание плода, а с другой стороны, смерть плаценты и воссоединение с ней. Проигрывание фетальной драмы могло фактически отменять смерть - например, когда разбросанные части тела Осириса объединялись снова, завернутые в коровью шкуру, которую называли «мешкент», или «плацента». Даже обычный египетский ритуал похорон включает рождение заново умершего мужчины или женщины, когда его или ее заворачивают в «мешкент» и машут над покойником палочкой в форме плаценты, обращаясь к его амулету ка: «Мое сердце, моя мать, мое сердце, благодаря которому я появился на свет». На великом египетском празднестве Сед сам фараон очищает группу от скверны, скорчиваясь, «подобно плоду», в шкуре животного, а потом выходят с криком: «Фараон родился вновь!» Во время этого празднества фараон возглавляет огромную процессию, перед которой несут настоящую плаценту фараона со свисающей пуповиной, насаженную на верхушку длинного шеста (см. иллюстрацию 6) - реальный прототип всех флагов и знамен дальнейшей истории. Плацента фараона, в точности как у баганда и других упомянутых выше примитивных племен, считалась его «двойником», его ка, его «помощником», его «близнецом», который поможет фараону в битве. Для плаценты фараона даже сооружалась отдельная пирамида. Считалось, что плацентарный ка, или двойник, каждого египтянина сопровождает его повсюду, и целью каждого из 500 миллионов мумифицированных египтян было «воссоединиться со своим ка», или плацентой, в загробной жизни, для чего и предпринималась мумификация. Такая плацента-близнец, представлена ли она египетским ка, вавилонским «пребывающим богом», иранским фравиши или римским гением, у всего человечества является изначальной «душой», изначальным «духом-хранителем», и в большинстве египетских могил можно найти деревянные модели плаценты, часто со статуями ка. Поэтому все флаги и знамена священны, плацентарны, представляют ли они собой настоящую плаценту, тряпку, смоченную в крови врага, или символ в виде дракона, - причину этого указывает Графтон Смит: «Священность флага обусловлена тем, что первоначально ему приписывалась функциональная активность в качестве животворной силы короля и небесного источника всей жизни, представленного плацентой короля».

В символе плаценты, который может быть свастикой, знаменем фараона (иллюстрация 6) или просто кругом в лунном полумесяце, содержится сила человека. Египтяне часто приравнивали ка к «сердцу» человека, и каждый египтянин носил амулет в виде «скарабея-сердца», с посланием к своему ка на обратной стороне. Шумерский символ плаценты, лугаль, обозначал, кроме того, «великого человека» или «короля».172 Для изображения и богинь, и королей часто использовались конкретные плацентарные образы. Например, в Египте, где главная богиня Изида во время процессий изображалась как золотая матка, символом божественной сущности фараона был плацентарный змей на его лбу - анкх (символ жизни, производный от матки) или скипетр (ветвь плацентарного Дерева Жизни), который фараон носил в руке. Те, кто служил фараону, часто назывались «стражами плаценты фараона» а знамя с плацентой фараона связывали его с властью, пожалуй, начиная с самых ранних статуй фараонов и завершая концом египетской истории. В сценах рождения фараона часто изображали двух младенцев, одним из которых был сам фараон, а другим - его ка, или близнец, плацента, родившаяся следом, - тем самым хотели показать источник могущества и жизненной силы фараона.

Не следует думать, будто все эти плацентарные образы были просто «символами» королевской власти. Они сами по себе были властью в ее конкретной форме. Как говорит Франкфорт: «Большой класс предметов, состоящий из священных символов, укрепляемых на верхушке шеста, откуда свисают вымпелы... - это настоящие фетиши, насыщенные властью и очень тесно связанные с королем: сокол, ибис, волк и царская плацента». Во время коронации фараона с гимнами обращались непосредственно к самой Короне Красной Кобры, в которой содержалась богиня Изида, а фараон, заявив сначала, что «вышел из нее», ритуально обращался к плацентарной короне со словами:

«О, Красная корона, о, Ину, о. Великий Единственный, О, Чародей, О, Огненная Змея! Пусть будет ужас для меня, как ужас для тебя, Пусть будет страх для меня, как страх для тебя, Пусть будет любовь для меня, как любовь для тебя. Властвуй надо мной, владыка всех живущих». Таким же образом и все лидеры считают, что наделены властью благодаря «коронации», которая совершается, как и с новорожденными младенцами, в ритуальной церемонии рождения заново, когда коронуемому даруется кровь-могущество почитаемой плаценты. С этого момента и впредь лидер становится в буквальном смысле человеком-богом, плодом с могуществом плаценты. В качестве плода ему приходится выполнять роли, связанные со страданием и рождением заново, во всех формах фетальной драмы - в ежедневном рождении вновь солнца, в ежегодных празднествах, в родовых испытаниях войны. Поскольку он является божественной плацентой, держателем всех плацентарных фетишей - короны, скипетра, мантии, знамени, флага, то ему поклоняются как источнику всей крови-могущества, «текущей» к людям, - вся жизнь поддерживается благодаря ему. Эти две роли - фетальная и плацентарная - часто смешиваются людьми нового времени, но никогда - людьми архаических времен. Как документально показали Фрэзер и другие, когда в группе чересчур накапливается скверна, король часто обязан умереть, однако это относится к королю-плаценте, в то время, как король-плод может родиться вновь: «Плацентарный король мертв; да здравствует фетальный король». Конечно, чаще, когда группа воображает себя оскверненной, король может посовещаться с некими недрами или удалиться в храм, заснуть там и увидеть во сне один из альтернативных способов очистить группу от скверны - например, получить в грезах приказ бога перестроить часть храма или развязать какую-либо войну. Но каким бы ни было иллюзорное решение групповой фантазии осквернения, любой лидер обладает божественной сущностью, харизмой, «властью» именно в качестве представителя плаценты.

По мере улучшения воспитания детей в античности явно плацентарное изображение бога и лидера начало вытесняться более фаллической символикой. Ядовитые змееподобные богини стали уступать место мужским богам, все более явно фаллическим, связанные с матерью культы змеи начали сменяться культами, связанными с отцом, шизоидный политеизм - более интегрированным монотеизмом, а религиозные празднества очищения ~ этическими системами и трагической драмой. Многие авторы, от Бриффо до Рейка, Патаи и Ледерера, документально показали эволюцию такой, к примеру, религии, как иудаизм от ритуалов рождения заново, связанных с кровожадными змееподобными богинями, до ритуалов монистического культа Яхве. Однако для изжития жертвенного религиозного стиля была необходима трансформация инфантицидного стиля воспитания детей в «оставляющий стиль» - процесс, благодаря которому садомазохистской, фетальной драме древнего мира предстояло превратиться в новую мазохистскую версию христианского мира.