 |
Смоленская операция (07.08 – 02.10.43) 52 гв.сп, 17 гв.сд, 2 гв.ск, 39А, Калининский фронт 2 глава
|
|
|
|
От этого не уйдешь! Снаряд может ударить тебя в любом месте. Люди, сидящие в блиндаже под накатами в два обхвата тоже были не застрахованы от прямого попадания. Перекрытие из толстых бревен снаряд не возьмет. А в открытую дверь залететь может вполне случайно. Потому как дверь блиндажа смотрела в немецкую сторону. Вот почему, когда я подморгнул ординарцу, он заулыбался и отвернулся к стене.
Я стоял и курил, посматривая в сторону передовой. Где-то там лежали солдаты нашей пехоты.
Было еще светло, но день заметно клонился к вечеру. Вдруг по всей линии фронта, где окапались немцы, в небо взметнулись сигнальные ракеты.
Возможно немцам дали команду обозначить ракетами свой передний край. Для чего иначе им при дневном свете пускать осветительные ракеты? Не перешли же немцы в контр атаку на нас? Ракеты могли обозначать, что русские ни на одном участке не обошли выставленные заслоны и не просочились сквозь них.
Перед блиндажом был мелкий кустарник. За кустарником открывалась равнина. За равниной находились небольшие бугры, на которых закрепились немцы. Видно было, как иногда там поблескивали трассирующие немецкие пули.
Решив подняться повыше, чтобы лучше рассмотреть немецкий передний край, я велел ординарцу достать из заплечного мешка трофейный бинокль и забрался на насыпь блиндажа. Десятикратный немецкий бинокль тяжелый. Вот так ударить в горячке, кого по голове - череп пополам и мозгами брызнет наружу, подумал я. Таскать его на шее, на ремешке, тяжело и неудобно. Его таскает ординарец за спиной в вещмешке.
Вскинув бинокль к глазам, я обвел край равнины и осмотрел бугры, где засели немцы. Кое-где я останавливал дольше свой взгляд и рассматривал характерные складки местности. На буграх видны были проблески трассирующих. Немцы периодически вели интенсивный огонь, как будто на них наседала наша пехота. Но наши славяне давно залегли. Они требуют артиллерию, танки или самоходки.
|
|
|
Из пушек по пулеметам бить одно удовольствие. Чего там наши артиллеристы в кустах жмутся? Ждут пока немцы сами уйдут с этих бугров? А немцы стреляют со страха и перепуга. Они стараются создать видимость огня. Славяне на пулеметы в открытую не пойдут. Это мы в сорок первом и в сорок втором ходили. Полковая артиллерия боится попасть под пулеметный огонь. Они видно и не подцепили до сих пор к пушкам конную тягу.
С закрытых позиций по пулеметам надо бить батареями не жалея снарядов. Да и попасть в них, они всё равно не попадут. Пока артиллеристы отбрехиваются, пехота на занятом рубеже пролежит до утра. Докладывать о немецких пулеметах и выдвижении пушек на прямую позицию командиру полка я не стал. У него есть комбаты. Они ему докладывают. Пусть он с ними решает эти вопросы.
Я стою, смотрю и думаю, что там, на буграх, проще простого ночью взять языка. Стабильная, сплошная оборона у немцев отсутствует. Здесь можно в любом месте зайти к ним в тыл.
Я хотел посмотреть в другую сторону, но в это время меня вызвали к командиру полка.
- Продвижение наших стрелковых рот остановлено! - начал он сразу.
- Немцы сумели поставить заслоны! Пулеметным огнем остановили наших солдат! Пойдешь во второй батальон! Установи точно, где залегла наша пехота и через батальонную связь мне доложи! Комбат "Второй" докладывает, что он находиться на подступах к церкви Никольское. Командир первого батальона с двумя стрелковыми ротами на противоположном берегу оврага. С наступлением темноты силами разведвзвода организуй ночной поиск! Дивизия требует взять контрольного пленного! Обрати внимание на границы нашей полосы наступления. Язык с участка соседнего полка, мне не нужен! Смотри сюда! - и командир полка показал мне по карте положение наших двух батальонов,
|
|
|
- Товарищ гвардии капитан! Вас требуют на выход! - крикнул из прохода дежурный по КП полка. Я знал, что кроме связных от Рязанцева меня никто не должен спрашивать.
- Скажи сейчас выйду!
Закончив работу над картой, я встал из-за стола и обратился к майору.
- Я могу идти?
- Иди, иди! У тебя сегодня будет много работы!
Во время войны было обычным, когда комбаты сидели не там, как об этом докладывали они. По телефону они докладывают уверенно. А придешь на место, обнаруживаешь ошибку в пятьсот метров и больше.
Впереди у нас наступало два батальона. Третий батальон был в резерве.
Я вышел из блиндажа. Наверху было темно, Недалеко маячили две темные неясные фигуры. Разведчики не любили тереть и мозолить глаза полковым. Они когда приходили, держались от них на расстоянии.
Двое ребят были одеты в летние маскхалаты. Летние от зимних отличались пятнистой зеленоватой окраской. А так, та же рубаха навыпуск и те же штаны. По знакомой форме одежды я сразу узнал своих ребят. Остальным в полку летние маскхалаты были не положены. Две фигуры шагнули мне навстречу, и в тот же момент пропали из поля зрения. Через секунду, другую - я их увидел на фоне черного куста.
Во время ночного поиска разводчик ищет немца не по запаху, как я обнюхивал немецкий блиндаж. А по характерному очертанию каски и особенностям немецкой униформы. Немецкий камзол с темным воротничком даже ночью бросается в глаза, если ты даже в этот момент на него не смотришь. Выходя на ночной поиск, разведчик во всех деталях и позах заранее представляет нужный ему образ. Сидит ли немец на корточках или привалился к стенке окопа, опытный глаз разведчика моментально выхватит его из окружающей среды и темноты.
Вспоминаю, как было в начале войны. Тогда мы пытались себе представить, как могут выглядеть немцы. Мы стояли в обороне друг против друга, но не знали, какие они из себя. Многие солдаты и офицеры провоевали в пехоте неделю другую, но так и не знали, как выглядят немцы.
Недаром, когда разведчики ведут в тыл языка, со всех сторон сбегаются тыловые вояки посмотреть на пленного "Интересно! Какой он?". А нужно бы было иметь к началу войны фотографии и киноленты с изображением немецких солдат и офицеров.
|
|
|
Ко мне подошли разведчики. Они сообщили, что группа поиска нащупала проход в обороне немцев.
- А где Федор Федорыч?
- Рязанцев с ребятами сидит в боковой балке оврага на той стороне вместе с пехотой.
Летом ночное время короткое. Сейчас нужно быстро дойти до передовой. Уточнить где эта лазейка. Составить план поиска. Пройти нейтральную полосу. Обойти немецкие посты. Зайти к ним в тыл. Найти и взять языка и вернуться обратно. На обратный путь может уйти не меньше времени. На все раздумья и дела - несколько минут! Сейчас надо торопиться, обдумать все на ходу. Времени нет. Обстановка требует быстрых действий. По дороге нужно настроиться. На авось, идти нельзя. Жаль, нет запаса продуктов. Можно было махнуть подальше к ним в тыл. Выбрать место, сделать засаду. И громить всех, кто приблизиться на расстояние выстрела.
Выслушав разведчиков, я отправился вместе с ними на передовую. Где и как мы шли, я ночью к дороге не присматривался. Я шел за разведчиками и думал о предстоящих делах и торопился к Рязанцеву, чувствуя, что нам на этот раз легко удастся взять языка. Фронт не стабильный. Немцы сами не знают, кто у них справа, а кто слева.
Где-то в конце пути мы пересекли крутые скаты глубокого оврага, перебежали участок открытого поля и оказались в неглубокой балке, где сидела наша пехота.
Мы, как темные тени, соскользнули к ним вниз. Солдаты стрелки нас не окликнули. Они издали почуяли, что пришли свои, разведчики?
Над оврагом изредка посвистывали трассирующие. Где-то правее, на участке соседнего полка рвались мины. А в остальном на переднем крае было тихо.
Мы спустились на дно неглубокой балки, сети и закурили. Здесь проходил передний край. Рязанцев подробно рассказал, где и как им удалось обнаружить проход в обороне немцев.
- Немцы, от сюда недалеко! - сказал он.
- Глубокий центральный овраг идет в сторону немцев. Он рассекает их оборону как бы на две части. По дну оврага течет небольшой ручей. Вода после дождей поднялась. Середина оврага залита водой. Но земля под ногами каменистая и твердая.
|
|
|
- А как глубина?
- Глубина небольшая. Где покален, а где не больше четверти. По всей воде лежит сплошная трава.
- А вы где шли?
- По воде, правой стороной. Немцы думают, что здесь непроходимое болото. В овраг лезть боятся и по оврагу не стреляют. По той стороне оврага, по краю крутого склона проходит узкая и твердая дорога. Немцы боятся, что наши этой дорогой пойдут. Ночью дорогу освещают ракетами и простреливают пулеметным огнем. Наши славяне на стрельбу не отвечают. Сам знаешь, солдаты не любят стрелять и портить патроны.
Днём немцы стреляли непрерывно. К ночи успокоились. Сейчас почти не стреляют. Изредка светят ракетами.
- Может, поищем чего в другом месте?
- Ладно! Дальше давай докладай!
- Если пойдем по воде, - продолжал Федор Федорыч, - и попадем под пули, укрыться будет негде. Здесь кроме воды - ни кочки, ни бугорка!
- А как же вы прошли?
- Мы прошли по воде правой стороной спокойно, без выстрела. Думаю и в этот раз пройдем, если при захвате языка он нас не обнаружит.
Рязанцев помедлил, хотел что-то добавить, задумался и совсем замолчал.
- У тебя Федя всё?
- Кажись все! - ответил Рязанцев и глубоко вздохнул.
- Ты мне самого главного не сказал. Где вы по бугру поднимались? Как немцев обошли?
- Я скажу тебе, где мы нашли проход. А ты слушай и сам решай! Идти нам туда за языком или готовить новое место?
- Давай по порядку! Рассказывай! Я слушаю тебя!
- По воде мы ушли дальше обрыва, где немцы сидят. В темноте не разглядишь. Особо не видно. Когда немцы пустили ракету, я увидел, что мы мимо прошли метров на пятьдесят.
Я не мог понять. Как это случилось. Но потом обрадовался, когда при свете ракеты увидел, что мы оказались у немцев в тылу. Назад смотреть они не будут. Мы перешли на их сторону, подошли под обрыв и наткнулись на дорогу, которую они охраняли. Я постоял немного, подумал. И мы повернули назад. Мы пошли по дороге под самым обрывом. Они сидели наверху, а мы внизу прошли у них под самым носом. Склон оврага крутой, в этом месте делает уступ. В углу уступа - расщелина, размытая после дождей. По ней везде кусты и деревья. Если немцам с обрыва бросить камень, то он попал бы по голове кому из ребят. Мы шли, прижимаясь к самой стенке обрыва. Расщелиной мы поднялись наверх. Там наверху ровная и твердая земля. Недалеко от края расщелины проходит грунтовая дорога.
Если мы сейчас пойдем туда, думаю, что к рассвету со всеми делами управимся и обернемся. Сделаем засаду около дороги. Глядишь по ней кто и пойдет. Должны же они своим подносить еду и патроны. Нам все равно кого схватить. Лишь бы попался. Другого подходящего места нет.
|
|
|
- Ну, вот что Федя! Отбери людей. Шесть человек. Группа должна быть маленькая, незаметная. Троих на захват. Остальных в прикрытие возьмем с собой. Я с вами иду!
- А чего ты? Мы сами справимся! Без тебя обойдемся!
- Знаешь Федя! Мне тоже надо поддерживать спортивную форму!
Мы прошли вдоль боковой балки, где сидели стрелки солдаты, спустились на дно глубокого оврага, зашли в воду, повернули направо и по воде тихо двинулись вперед. Впереди группа прикрытия, за ней мы с Рязанцевым и группа захвата. Мы идем гуськом, один за другим в пределах прямой видимости. Сбиваться в кучу нельзя. Растягиваться и отставать тоже не положено. Во время движения мы должны поддерживать локтевую связь, видеть друг друга, понимать сигналы. Открывать огонь без моей команды запрещено. Главное сейчас, скрытность и выдержка! Когда дойдем до места, группы сделают перестановку. Вперед уйдет группа захвата. А сейчас мы собой прикрываем ее.
Слева над оврагом взлетела ракета. Овраг осветился бледным мерцающим огнем. Яркий горящий огонь ракеты взметнулся вверх и повис, замер на какое-то время, как будто зацепился за макушки деревьев. Но вот он снова вздрогнул и стремительно понесся вниз, оставляя за собой полосу белого дыма. Отблески света стремительно побежали по земле. Мерцающий свет ракеты выхватил из темноты рваные края оврага, отдельные кусты и небольшие деревья. Длинные дрожащие тени колыхнулись и побежали по земле. Свет ракеты погас, оставив за собой непроглядную темноту. После яркого света в трех шагах ничего не видно. Мы идем по воде.
Темноту разрезала чуть горбатая линия летящих навстречу трассирующих. Немцы пустили вдоль оврага несколько очередей. Пули летят в нескольких метрах левее. Передние на миг замирают, все останавливаются, ждут новой очереди со стороны немцев. Стрельба немецкого пулемета прекращается. Передние трогаются с места, мы за ними и все опять снова медленно идут вперед.
Сгибаться и приседать под пулями бесполезно. По горящим штрихам трассирующих, видны темные промежутки, заполненные невидимыми пулями. Мы видим, что немцы стреляют наугад. Но когда пули идут в тебя, приходится стоять неподвижно, считать доли секунды и каждой жилкой ощущать, что вот она ткнется в тебя. Каждый переживает в этот момент, но держит себя в руках, неподвижно стоит и ждет, чем это кончится.
Наши, ракет не бросают и трассирующие не пускают. Не освещают передний край и не отвечают стрельбой на стрельбу. Нашим славянам вполне хватает немецкого освещения. Зачем тратить попусту припасы, когда можно с вечера завалиться и выспаться до утра. Утром, небось, опять в наступление пойдем!
Немцы стреляют и светят от страха. Они бояться сидеть в темноте. Наша сторона темна и непроглядна как ночь. Где эти русские? Что они делают? Не замышляют чего? Русская сторона мертва, темна и неподвижна! В ней ничего нельзя разглядеть. Жутко становиться, когда смотришь в ту сторону.
А наши солдаты в это время спят. Солдата тряси за плечо, за ноги тащи, всё равно не разбудишь! Побрякивание черпака и стук котелка может оживить в любой момент лежащее в овраге войско.
Мы идем по воде. Уровень воды по лодыжку на голени, не выше. Повсюду в воде поверху пряди травы, они лежат в одну сторону, вдоль по течению. Перед нами открытый участок во всю ширину оврага. Если немец ударит, от пулемета деваться будет некуда. Где-то внутри что-то сжимается и тянет за душу. Делаешь шаг и ждешь встречной пули в живот.
Но вот мы поворачиваем влево, выходим из воды и ступаем на твёрдую дорогу, прижимаемся к стене высокого обрыва и идем в обратном направлении, Теперь легче дышать! Осталось дойти до угла обрыва, повернуть за уступ и войдя в расщелину, подняться наверх.
Немцы сидят наверху и бросают ракеты. Мы каждый раз припадаем к земле и сидим неподвижно. На нас, на всех летние маскхалаты с капюшоном. Если даже сверху падает свет то, привалившись к земле ты сливаешься с окружающим покровом. Вряд ли разведчика можно отличить от травы, от кочек, кустов и неровностей земли. Главное, чтобы от тебя в этот момент не падала резкая тень и ты не был захвачен светом ракеты в движении. Вот мы и в глубокой расщелине, поросшей кустами. Нам осталось подняться вверх.
Я поднял руку, растопырил ладонь и показываю пять пальцев. Другой рукой показываю место, где носят обычно ручные часы. Разведчики поняли меня. Я даю пять минут на отдых.
В ночном поиске все делается без слов. Команды подаются условно движением рук, головы и плеч. Чуть пригнулся идущий впереди, пригнул голову, вытянул шею - все настороже. Все знают, что там впереди что-то есть. И тоже пригнулись. Разогнулся передний, сделал шаг вперед - все пошли за ним. Информация передается друг другу позами, жестами и движениями тела.
Мы поднимаемся вверх по расщелине. Под ногами сползает песок. Сейчас главное не скинуть ногой камень. На краю обрыва опять остановка.
Мы с Рязанцевым подаемся вперед, выглядываем из-за края, смотрим что там. Разведчики тут же рядом.
Я прислушиваюсь к дыханию разведчиков. Случайный хрип, чех и кашель, задетый ногой и сброшенный вниз камень, сломанный сучек - обойдется нам дорого! За каждую случайность нам приходиться расплачиваться кровью и жизнью.
Командир полка! Тот своих солдат стрелков не считает. Ему их дают сотнями каждый день. А из новобранца разведчика сразу не сделаешь. Командир на разведчиков смотрит как на солдат пехоты. У него одно желание, куда бы их в оборону посадить или в наступление пихнуть вместе с пехотой. Ему успех нужно развить в наступлении. А приказ штаба армии запрещает использовать разведчиков, как солдат стрелковой роты.
Наше дело ночной поиск. Днем мы не вояжи. Мы полуночники. При дневном свете мы обычно спим.
Мы поднимаемся вверх по обрыву. Вот проселочная дорога. Кругом темно. Я на ощупь проверяю ее рукой. Группа захвата выходит вперед и располагается у дороги. Мы отходим в сторону и ложимся под кустом. Когда возьмут языка, первой к обрыву отойдет группа захвата. За ней последуем мы. Последней будет отходить группа прикрытия. Таков план расстановки людей в ночном поиске.
Если немцы обнаружат нас и откроют стрельбу, огонь на себя возьмет группа прикрытия. Остальные в это время отходят в овраг. Убитых и раненых мы не оставляем. Ни один человек не должен быть брошен в расположении противника. Таков неписаный закон войны у разведчиков.
Я лежу под кустом и думаю. После нашей артподготовки немцы не успели опомниться. Они разбиты, подавлены и перед нами мелкие группы. Возможно, им приказано продержаться здесь до утра, а потом отойти.
Если мы не возьмем сейчас на дороге языка, то они к утру отойдут на новый рубеж и нам придется начинать все заново на новом месте.
Время летит быстро!
Пока у немцев не прошел первый испуг и страх, нам нужно действовать настойчиво и решительно.
Рязанцев сидит рядом на корточках и внимательно смотрит по сторонам. Разведчики чуть дальше, привалившись на локоть, лежат у дороги.
Вот на дороге показались неясные тени. Я делаю знак рукой. Рязанцев беззвучно встает. На дороге показались два немца. Разведчики захват группы тут же метнулись к ним. Короткая возня, захват группа торопливо подалась к краю оврага. Дело сделано! Ни звука, ни шороха в ночной тишине!
Разведчики потом рассказали. Немцы шли по дороге со стороны из кустов. Возможно, там была едва заметная тропинка.
- Мы ее не заметили! Их было двое! Один шел и опирался на плечо другому! Шли медленно. Один видно был ранен. Слышно было, как он тяжело дышал.
- Откуда они взялись?
- Понятия не имеем!
- Командир группы захвата ткнул нас рукой. Будем, мол, брать фрицев. Будьте внимательны! Все замерли и приготовились к броску. Немцы подошли к нам близко, почти вплотную, ничего не подозревая. Мне показалось, что один смотрит мне в глаза, но не видит меня. Ну, думаю, сейчас заорет! Бросится бежать! Но все это мне показалось. Мы заткнули им сразу рты. Они пикнуть не успели. Подняли руки и вместе с нами подались к краю обрыва. Один дошел ничего. А другой засопел и замычал носом. Видно рана болела. А может, дышать через нос было тяжело. Я вынул у него тряпку изо рта и ткнул автоматом. Он сразу все понял и не издал больше ни звука. Мы, не останавливаясь, ушли сразу вперед.
В общем тот, что ниже ростом и толстенький - видать санитар. А второй солдат стрелок имеет ранение в живот. Спускаясь по скату оврага, он еще был на ногах. А по воде ребята несли его на руках всю дорогу.
- Вот и всё, товарищ гвардии капитан.
- Дело без шума сделано!
Только куда раненого будем девать? Он видно не протянет до утра. Мы его растрясли и сильно помяли. Осколок в животе. Может еще и до утра не дотянет.
- Ну почему до утра? Наши славяне с пробитыми животами по неделе лежат в медсанбате.
- То наши! Наши живучи! А это изнеженный и дохлый народ! Сплошная цивилизация! Наших с фурункулами на заднице больными не считают. А немец от прыщика концы отдает!
Когда мы вернулись в овраг, где в обороне сидела наша пехота, я обратил внимание, что солдаты стрелки лежат вповалку и спят. Развалились кто, где на земле и спят себе, как на сеновале.
Штаб полка был в курсе дела, что я ушел с разведчиками в ночной поиск. Сам я перед выходом не успел доложиться, провод был перебит.
В овражке я оставил двух разведчиков, чтобы они понаблюдали за немцем. А вся группа, которая была в ночной работе, вместе со мной отправились на отдых в тыл.
Пока мы ночью лазали за немцами, старшина позаботился, нашел для разведчиков подходящую землянку, выставил часовых и приготовил для нас харчи.
Некоторое время мы шли поверху, а потом спустились в глубокий овраг. По оврагу мы вышли к себе в тыл. Связной, которого прислал за нами старшина, свернул в сторону и показал нам рукой в темноту. В глубоком овраге было сумрачно и сыро. Наконец тропа шаг за шагом начинает подниматься к верху. Овраг остался сзади, мы перешли через канаву и впереди открытое поле. Где-то метрах в ста от края оврага едва заметная землянка выглядывает из-под земли.
Я осматриваюсь кругом. Ровное поле, и ни каких славян в округе.
- Молодец старшина! - я вслух оценил его выбор. С головой наш кормилец! Если завтра начнется бомбежка, здесь на пустом безлюдном открытом поле ни одна немецкая бомба не упадет. Немцам сверху видно, где пусто, а где густо! Они нанесут удар по оврагу и по закрытым растительностью местам. Где-где! А там будут прятаться славяне! А здесь, на открытом поле днем ни одной живой души!
Немца раненого в живот мы оставили в овражке, где сидит наша пехота. А этого, вроде санитара привели с собой. Мы подталкиваем его вперед, спускаемся по ступенькам в землянку. Я протискиваюсь в узкий и тесный проход, здороваюсь со старшиной, снимаю с себя маскхалат и кидаю его на руки своему ординарцу. Делаю глоток воды, отказываюсь от еды, выбираю место в углу на нарах, забираюсь туда и под негромкие голоса разведчиков, дребезг котелков, басистый голос старшины, свернувшись калачиком, я быстро засыпаю.
- Товарищ гвардии капитан! - слышу я знакомый голос ординарца.
- Вас вызывают! Посыльные со штаба полка пришли! Ординарец трясет меня за плечо. Я открываю глаза. Мысленно хочу подняться. А двигать руками и ногами нет охоты.
Землянка тускло освещена. Где-то в углу на столе стоит и горит картонная немецкая чашечка, наполненная стеарином. В середине ее торчит короткий и узкий лепесток. Это фитиль. Он тоже сделан из картона.
В углу перед коптилкой сидят двое дневальных. Тени от их фигур шатаются на стене.
- Кто там пришел? - спрашиваю я.
- Кто их послал? Сходи, узнай! По какому срочному делу? Если что срочно, зови их сюда! Пришлых и посланных из штаба, даже офицеров часовые в землянку не пустят ни за что. Хоть ты умри! Пока не получат на это разрешение!
Ординарец поднимается с нар. Ему тоже не охота вставать. Он морщится, нехотя поднимается, разминает ноги, неуклюже переставляет их, подвигаясь к проходу. Я лежу, смотрю на него и соображаю. Почему он стал ходить как старик? Или он ноги потер? Или опять в хромовых сапогах, которые ему на два номера меньше? Опять стервец сапоги гармошкой напялил. А если куда послать? Бежать надо? Надо сказать старшине, чтобы больше их ему не давал. Сказать Кузьме прямо в глава вроде нельзя. Парень молодой, может обидеться. Будет потом ходить молча. А заигрывать мне с ним и быть добреньким нельзя. Старшина снимет с него сапоги и больше не даст. Так и сделаем! Это будет лучше!
- Связные из штаба полка! - показавшись в проходе, докладывает ординарец. Начальник штаба, майор их послал.
- Тащи их сюда!
- Вы чего? - спрашиваю я, их.
- Майор нас с картой прислал. Просил вас нанести на карту обстановку. Нам приказано вернуться утром обратно.
- Когда вас майор послал с картой сюда? - спросил я, связных не поднимая головы от лежанки.
- Часа два назад! Мы долго искали!
- Располагайтесь в углу! На нарах все места заняты. Можете комара придавить до утра! Утром мне сюда подадут телефонную связь. Я сам переговорю с майором и нарисую вам карту.
Связные устраиваются на полу. Я поворачиваюсь на бок и снова засыпаю.
Через какое-то время я просыпаюсь. Поднимаюсь на ноги. Иду к проходу. К двери подвигаюсь медленно. Приходиться перешагивать через тела спящих. Ударяюсь головой о низкую притолоку, чертыхаюсь. В глазах искры. Совсем забыл о низком потолке и поперечине над выходом.
Отдернув палатку, выхожу на воздух. Около землянки две сутулые фигуры часовых. Часовые замечают меня - распрямляются. На каждом из них плащ-палатка углом, за шеей рулон материи, как у испанских королей, до самой макушки. Прохладная ночь с непроглядной темнотой просветлела. Темнота медленно и нехотя уползла на запад. На востоке светлая полоса над лесом, а на западе серая без просвета линия горизонта.
Впереди над оврагом взметнулась ракета. Свет её выхватил контуры кустов и деревьев. Вот они дрогнули и поползли куда-то в сторону. Длинные тени, и светлые полосы стремительно понеслись по краю оврага.
Иногда пустит немец ракету. Стоишь в окопе и смотришь перед собой, видишь, как будто стоит кто-то. Кажется, что человек стоит во весь рост и не шевелится. Вот голова, вот плечи, руки и ноги. Но только стоит неподвижно, как истукан. Нет! Это куст! - говорю я сам себе. Если бы был человек, то обязательно шевельнулся! Вскинется еще ракета с другой стороны. Смотришь в то место, а там действительно куст и никакого человека. Человек не может стоять или сидеть и быть при этом совершенно неподвижным. Человек должен обязательно шевельнуться. Разведчиков специально тренируют, чтобы он, не шевелясь, мог надолго занять любую позу.
- Свети! Свети! - подумал я, затягиваясь сигаретой. Утром наши подтянут пушки и дадут вам прикурить!
Для наступления одной нашей полковой артиллерии совершенно недостаточно! -прикинул я. Да и батарейцы наши привыкли тереться сзади пехоты в тылу. То нет у них осколочных снарядов, то конные упряжки не могут болото преодолеть. Ночью их вполне можно было вытащить на огневой рубеж пехоты и на рассвете ударить по немецким пулеметам прямой наводкой. А они сидят где-то сзади в кустах, откуда и прицельного огня нельзя вести. Каждая тыловая букашка норовит уползти подальше в тыл, забраться в щель, спрятаться у других за спиной.
Командир полка тоже странно действует. Вместо того, чтобы выгнать полковую артиллерию на переднюю линий пехоты. Он стрелков и разведчиков гонит вперед. Артиллерию бережет на всякий случай. Конечно, пушки нужно иметь всегда под рукой. Их тебе не пришлют десятками вагонов, как пополнение в пехоту. Но и другое, ни в какую дугу не лезет. Полковые пушки и даны на то, чтобы вести прицельный огонь по немецкой пехоте. Под бомбежкой, что на передке, что в тылу при прямом попадании бомбы от пушки и расчета не останется ничего. А выкати её против пулемётов на прямую наводку, бабушка определённо надвое не скажет.
Выкати пушку на сотню метров от немцев. Ударь в упор по глазам, пулемётчикам. Они бросят все и побегут в Духовщину. Поди, узнай, из чего русские бьют в упор. Может там танки, глотая воздух, выплевывают смерть прямой наводкой. А что! С расстояния в сотню метров немцев можно срезать вместе с пулеметами с лица земли. Нам бы сейчас пару штук и приказ расстрел на месте за неподчинение или трусость орудийного расчета. Мы бы их вывели ночью на огневой рубеж на двадцать метров в упор.
Но у нас другая задача - брать языков! Штабам нужны показания пленных немцев, чтобы провести красную стрелу в направлении главного удара. Всегда так бывает! Чужую беду руками разведу! А на свои дела время не хватает!
И все же я возвращаюсь к мысли о наступлении. Вспоминаю, сорок первый. Вот когда нас немец учил воевать. Тогда он нам наглядно показал, как нужно прорывать оборону противника. Налетит с воздуха, пробьет полосу на всю глубину обороны. Обрушиться артиллерией и, не снижая огня, пустит танки вперед. Пехота пойдет вперед, когда с нашей стороны никто не стреляет. Стоит им, где поперек дороги встать, они не лезут вперед одной пехотой. Не подставляют под пули своих солдат. Они вызывают авиацию, подтягивают вперед артиллерию и начинают все живое с землей мешать. Пехота ждет пока впереди все кончиться. Вот это война!
А здесь что? Не война, а хреновина одна! После такого огня пехоте нужно выдать пролетки. Пусть с колокольчиком под дугой катят к чертовой матери прямо к Смоленску!
По началу наступления по передней немецкой траншее наши выпустили раз в десять больше снарядов, чем надо бы было. Все это было обставлено и рассчитано по военной науке как следует. А теперь пехота топчится на месте из-за каких-то трех, четырех, несчастных немецких пулеметов.
Командиру полка сыплют приказы, всю шею проели. Из дивизии жмут и грозят, что давят сверху. А что он может сделать?
Дальнобойные на тягачах в тыл уволокли. Катюши плюнули и по быстрому смотались куда-то. Грохоту было много. А в результате десятка два, три пленных, километров пять в глубину отвоеванной у немца земли. И основная линия обороны немцев на том берегу реки Царевич!
Рассвет не предвещал ничего хорошего!
Напрасно майор сутулился и суетился над своей картой. Обстановка может в любой момент измениться не в нашу пользу. Возьмут немцы и полоснут из полсотни орудий, пропашут авиацией весь участок нашего наступления, бросят в прорыв танковый десант и полетит всё к чертовой матери. Совсем недавно в сорок втором, как скажет старшина - Летось было! до батальона танков и рота немецкой пехоты при поддержке десятка пикировщиков разгромили под Белым целую нашу дивизию. Что было когда-то, может повториться в любой момент. Жизнь она вечна и в прошлом и в бесконечном будущем!
Над головой не высоко посвистывают пули. Небо становится, светлее немцы постепенно усиливают пулеметный огонь. Вот и редкие снаряды запорхали над землей. Тупым ударом они вскидывают землю и с надрывом раскатисто рвутся то там, то здесь. Пока по характеру стрельбы можно сделать заключение, что у немцев ничего не изменилось.
|
|
|
