Старшина полковой разведки 8 глава

С каждым пройденным новым километром мы уходим куда-то в даль. Ноги нас уносят все дальше от линии фронта. Наша повозка ушла вместе с полковым обозом. Нас пустили по другой дороге, чтобы сократить пеший путь. По времени мы должны выйти в район сосредоточения одновременно с обозом.

За поворотом дороги, при выходе из леса, показались крыши и стены домов. Это должна быть деревня Лейкино. Сюда раньше нас должен прибыть штаб полка. Если это Лейкино, то в деревне нас дожидается наш старшина.

Карты маршрута у меня нет. Накануне при выходе я взглянул на карту начальника штаба полка и имел кой какое представление о маршруте движения. Здесь дорога одна. В сторону уходят только лесные дороги. Я вел своих разведчиков по памяти, но уверенно сказать, что перед нами Лейкино, не мог. Пока я размышляю, мы подходим к деревне. У домов стоят повозки, по улице ходят наши штабные.

По всему видно, что полковой обоз только что пришел сюда. Для полковой разведки отвели два крайних дома в низине. В одной небольшой будем жить мы - старшина, я и Рязанцев. А в другой - большой и просторной помкомвзвод с ребятами.

В нашей избе живет хозяйка. В крайней избе, куда поместили разведчиков, хозяев дома нет.

За долгие годы войны нам впервые довелось войти в жилой дом и устроиться на ночлег на полу, на соломе.

Вечер был тихий, но довольно прохладный. Мы вышли с Рязанцевым из дома и присели на крыльце. Нам нужно было обговорить учебу и распорядок занятий для своих солдат. Рязанцев сел на ступеньку и задымил махоркой.

- Два дня нужно дать солдатам на отдых. Пусть приведут себя в порядок. Прикажи старшине истопить баню. Рязанцев в знак согласия пустил струйку дыма и сказал - Угу!

- Передай старшине, пусть завтра с утра её готовит. Нужно всем сменить нательное белье и выстирать обмундирование.

- Завшивело наше войско Федя! Скажи старшине, пусть из полка позовет парикмахера Каца Есю и стрижку организует. А то ходят с космами, как бабы, пузо навыкате. Поясные ремни нужно всем подтянуть. Подворотнички всем белые подшить. Сапоги почистить. Пусть на твоих разведчиков полковое начальство глаза пялит.

Рязанцев потягивал махорку и кивал головой. Вот так всегда! Я говорил, а он со мной соглашался. Сразу видно - разговорчивый! Рязанцев рта не открыл. Из него живого слова не выдавишь.

С наступлением ночи со стороны низины по деревне пополз туман. Он постепенно подобрался к жилью и я спиной почувствовал холод. Часовые, стоявшие на постах, стали жаться к строениям. Вот вам и летняя ночная прохлада! Она, конечно, не такая гнусная, как в марте, ранней весной, когда от холода коченеют руки и застывают ноги, когда от озноба и сырости слезятся глаза.

И сейчас часовые засунули руки в карманы. Что это, привычка? Или они действительно мерзнут? А может это тишина и тыл расслабили их и сделали их зябкими и чувствительными. На фронте ничего подобного не случалось. Обозникам страх угодить в стрелковую роту согревал душу. Пусть колючий ветер режет глаза, пусть снег и изморось хлещет в лицо. Для солдата это сущие пустяки, по сравнению с тем, что твориться на передовой, где сидят стрелковые роты. Там страх перед смертью согревал солдату душу.

Для разведчиков непогода - родная стихия. Когда идет дождь и неодолимый ветер заворачивает у немцев полы шинелей, когда по ногам несётся колючая пороша, когда глаза застилает туман, у разведчика на душе становиться легче и теплее. Разведчику на руку такая погода. Ненастье, это наша погода! А что происходит здесь, если приглядеться внимательно? Не только тыловики, но и разведчик, охранявший крайний дом, гнулся от холода. И разведчик туда же! А всё потому, что разомлели в натопленной избе, лёжа на мягкой соломе.

Ну и дела! Как в дом вошли, так сразу и затопили русскую печку. Летом избу топят! Видно соскучились солдаты по теплу!

Для солдат вредно тепло и мягкая солома. Жизнь без выстрелов и без грохота, это не для боевых солдат фронтовиков. Приглядеться по внимательней. Часовой от ночных шорохов озирается. Вот тебе и закаленный в боях солдат. Попал в тыл и озирается по сторонам.

Вспоминаю один выход в полевые условия, когда я учился в военном училище. Вывели нашу курсантскую роту в зимний заснеженный лес. Весь день мы ползали, бегали, кричали ура, ходили в атаки. Ну, думаем, к вечеру вернемся в казармы. Но к нашему удивлению и даже растерянности нас оставили ночевать в лесу. Было это первый раз. Никто не знал как это делается. Нарубив, лапника мы повалились на свои подстилки. Пока мы бегали и ползали, мороз слегка пощипывал нам уши и нос. А когда мы легли и притихли, озноб сразу пошел по всему телу. Мерзли конечности, ныла спина, лицо и губы немели, зубы стучали мелкой дробью. Как же мы мерзли, пытаясь заснуть.

Видя, что курсанты притихли и снут от холода, боясь, что мы сонные, можем обморозится, нам приказали рубить деревья и разводить костры. Мы долго возились с сырыми стволами. Костры наши дымили и не давали тепла. Нам казалось тогда, что нашим мукам не будет конца. Мы мечтали о своих двухъярусных кроватях в казармах. Едкий дым костров вывел нас тогда из оцепенения. Мы беспрерывно курили, считая, что дым папиросы согревает что-то внутри. К утру наши лица позеленели. В голове тупая боль и ни одной живой мысли. Воспаленными глазами мы смотрели на окружающий мир и ничего вокруг не видели. Какими вояками мы были тогда, в тот момент? Детская игра, скажу я вам, а не привыкание к полевым условиям. Утром нас построили и отвели в казармы.

Что было потом, помню очень смутно. Мы ходили куда-то, что-то делали. И ничего перед собой не видели. Чтобы солдат свыкся с окопами, его нужно держать в поле не месяц и не два. Нужна глубокая акклиматизация и перестройка всего организма. Нужен постепенный переход от сырой осени к лютой зиме. Нужно бы всех начальников, в том числе и командира дивизии, посадить на это время в окопы к солдатам. Пусть узнают Кузькину мать и почувствуют окопную жизнь на собственной шкуре.

И кормить их в это время нужно солдатской баландой, как это было у нас на передке. Вот тогда они разработают настоящую тактику и стратегию. Вот тогда солдаты по настоящему привыкнут к полевым условиям. Вот и сейчас, вывели солдат с фронта, дали одну ночь в натопленной избе на соломе поспать, теперь их нужно отмачивать под дождем и сушить на ветру не меньше недели, чтобы солдат стал солдатом и смог воевать. Дали ему подышать теплом и кислым запахом жилья, вернули из небытия, хлебнул он тишины, петушиного крика, послушал как куры квохчут на нашесте, теперь его как молодого жеребца в оглобли не введешь. Вот ведь в нашей фронтовой жизни как бывает!

Стоит разведчик на посту и по сторонам озирается. Смотрит в непроглядное пространство ночи и о чем-то думает. Все его здесь волнует. И тихая ночь и улица с домами. Передовая и немцы сразу отвалились. Их как будто и не было. Вот как легко и быстро все забывается. Попал человек в тыл, вырвался с того света, стоит и прислушивается.

В окопах бывало иначе. Бывало, идешь по траншее ночью, а немец содит из миномета неистово. Невольно пригнешься, под ноги не смотришь. Запнешься случайно за спящего солдата, пнешь его в бок сапогом, а он лежит себе и ухом даже не ведёт. Спит и просыпаться не желает. А он ведь мерзавец часовым поставлен в траншею. Дрыхнет без зазрения совести. Спящий солдат на передовой обычное явление. Потряс его за плечо, разбудил, отошел на десяток метров, а он зевнул спросонья, поморщился, потер кулаком под носом и опять за свое дело. Да еще храпит. Плевать ему на пост и на пнувшего его в бок сапогом офицера. Это вам не продуктовый склад в тылах пока. Попробуй там усни. Быстро загремишь на передовую. Здесь в траншее, хочешь спи, хочешь не спи, в тыл полка тебя не пошлют. Куды ты денешься?

Война отбивает у солдата память на теплую избу, тихую жизнь и ворох свежей соломы. Попадая в тыл, окопный солдат сразу задумывается о жизни. Тыловая жизнь для фронтовика - сплошная отрава! Она наводит на мысль, для чего человек родился и для чего он живет. Не должна просто так быть загублена живая душа. На передовой ни одному солдату такая мысль и крамола в голову не придет. Там только, успевай поворачивайся, соображай, чтобы сразу не убило.

А если на передке немец не стреляет и кругом всё тихо, прилег под передней стеной окопа, закрыл глаза, поджал под себя ноги и руки и спи до утра. Утром смена придет, своя братва, разбудит.

Жизнь солдатская хуже не придумаешь! Жизнь солдата на передовой измеряется неделями, днями и минутами, щепотями махорки, котелками хлебова и кусками хлеба по норме.

Спать солдату приходиться "урывками". Как лег на посту с вечера, так и до утра. Солдату время на отдых не дается.

Здесь в тылу - другое дело. Здесь солдата и дремота не берет. В голову лезут совсем не окопные мысли.

Рязанцев покашлял, поднялся с крыльца, устало зевнул, бросил на землю окурок и притоптал его по привычке ногой.

- Пойду, высплюсь! - сказал он.

За весь вечер это была его единственная фраза, которую он, наконец, произнес вслух.

Я сегодня дежурный по штабу полка. Я должен сидеть в дежурной избе вместе с солдатами телефонистами и посыльными. В избе не продохнешь. Русская печь натоплена, на метр от пола стоит дым махорки. Сидеть мне в избе не хочется, я выхожу на крыльцо и сажусь на колоду около стенки. Если позвонят, меня позовут к телефону.

Начальник штаба предупредил, что ночью могут нагрянуть проверяющие из дивизии. Мне понятно. Это не фронт. На Фронте они с проверками в окопы не сунутся. А здесь проскакать ночью по холодку - одно удовольствие!

Солдат обозников, что стоят часовыми, я предупреждаю, чтобы с той стороны при въезде в деревню они смотрели в оба.

Время на дежурстве тянется медленно. С вечера до утра - целая вечность! Хотя темный промежуток ночи по времени короткий. Когда ночью спишь, только лег, глядишь и вставать пора.

Обхожу посты и говорю с солдатами. Потом я возвращаюсь, достаю кисет, сажусь и закуриваю. Часовые на постах посматривают в мою сторону. Огонь от папироски видно издалека.

Летняя ночь коротка. Вот и рассвет. Бледная полоса лизнула край темного неба. Она вырвалась из облаков и повисла над лесом. И в тот же миг по деревне пролетел раскатистый и зычный голос первого петуха. Вот это да! Ты смотри! Петухи поют! Сколько лет ничего подобного не слышали! Разве можно спокойно сидеть и слушать этот неистовый крик! Вот тебе и ночная тишина с ночными шорохами! Нужно иметь стальные нервы, чтобы выдержать это!

За столько лет войны, после бесконечного грохота и кровавого месива, пожалуйста, получай в награду петушиное пение.

Часовые от неожиданности встрепенулись, вышли на середину улицы, повернули головы, разинули рты, разогнули спины.

Мы находились от станции Земцы в восьми километрах. Но если к железной дороге пойти напрямую, то до разъезда Замошъе не будет и пяти. В стороне от нас находились и другие деревни. Это Дубровка, Абоканово и Дорофеево. Дубровка ближе к железной дороге и в ней находился армейский эвакогоспиталь. Госпиталь, как госпиталь их во время войны было много разбросано в прифронтовой полосе.

Разведчики народ дошлый. За ними только смотри. Они уже успели пронюхать, что в госпитале есть знакомые медсестры.

Откуда, что берётся! Кто-то из наших солдат лечился после ранения в этом госпитале. И сказал, между прочим, что есть, мол, знакомые медсестры. Не прошло после бани и двух дней, как двое солдат стали проситься у Рязанцева в госпиталь лечить зубы.

- Знаем мы эту зубную боль! - ответил я, когда Рязанцев мне доложил и спросил разрешения отпустить их.

- Пусти одного! И весь взвод начнет маяться с зубами.

- У тебя случайно у самого зубы не болят?

- Разведчики это тебе не солдаты стрелки. Окопникам подавай картошки досыта. А за этими только смотри!

- Завтра выход в поле на учебу. В сторону Дорофеево смотри, не води.

- Солдатам нельзя давать время на размышление. Бег в полной выкладке, прыжки через канавы, форсирование болот, броски на несколько километров. Вот тебе и средство от зубной боли! Нагрузка успокаивает!

- Если не погоняешь их как следует, доберутся и до Дорофеево. Скандала не миновать. Полковое начальство нам не просит.

- Боюсь не удержать тебе Ряэанцев свою братию. Полюбуйся на них. У них на физиономии похабные мысли написаны. Уж очень пронырливы твои молодцы. Им госпитальная охрана не помеха. Возьмут часового, свяжут, рот тряпкой заткнут для потехи, чтоб не кричал.

- Федь! Ты понимаешь, что может произойти? Подойдут ночью тихо. Снимут часового. Потом мы перед начальством будем стоять как дураки. Могут подумать, что склады ограбили. Пожалуйста, проверяй. На сараях и амбарах замки и засовы на месте и целы, двери не сняты с петель. Пересчитают казенных лошадей, сбрую, телеги, госпитальных коров и свиней. Никто госпитальной ценности не тронул. А на счет девок у начальства фантазия не дойдет. Вот какая история может случиться в Дорофеево. Кто из наших молодчиков отличиться ни ты, ни я, не узнаем.

Медленно ползет рассвет по краю леса. Светлая полоса становиться шире и светлей. А петухи заливаются, голосят. Им ни ночь, ни заря! Им только бы по орать и по горлопанить на вою деревню. Два петуха, а шума и крика наделали на весь полк.

В избе напротив хлопнула дверь. Деревенские петухи этого только и ждали. Разбудили людей и сразу затихли. На крыльце напротив появились две фигуры. Одна маленькая и пригнутая, другая тяжелая с осанкой прямая в хребте. Первая, это фигура повозочного, вторая, это фигура полкового повара. Это наша кормилица. Эту личность в кромешной тьме по воровскому виду каждый солдат узнает. Любой стороной он повернись, с какого бы бока он под мышкой не тащил оковалок сала, часовой его сразу узнает. Уж очень въедлива и знакома эта фигура для всех. Завяжи солдату глаза, прикажи ему на ощупь повара определить, он его из сотни других по круглому брюшку опознает. Покажись он силуэтом на дороге, его тараканью походку видно издалека. Упрячь его в пустой амбар или сарай, пусти по следу любого солдата, он его нюхом по запаху учует. Уж очень он сильно пропитался запахом ворованного сала из солдатского котла. Всем эта фигура намозолила глаза.

Хорошо, что разведчики получают продукты не из его рук, а со склада. Они бы не простили ему водянистой баланды. Исчез бы он, как пропавший без вести и концы в воду.

Повар и повозочный пересекли дорогу и направились к кухне, стоящей под навесом. Повозочный вывел двух лошадей, накинул на них хомуты, поставил по обе стороны от центральной оглобли, подтянул постромки и вскочил на передок. Кухня загремела и покатила по дороге в сторону ручья. Повар снял замок с дверей сарая, открыл ворота и исчез в темноте.

Деревенская улица постепенно оживала. Одни солдаты решительно сбегали с крыльца и сразу принимались за дело. Другие появлялись в дверях, позевывая и почесываясь, лениво опускались на ступеньки и закуривали. Куда, например телефонисту торопиться и бежать? Сидящие поднимали головы и подолгу смотрели на небо. Лётная будет нынче погода? Ждать немцев на бомбежку или не ждать?

Деревня, люди и улица стряхнули с себя сон. Вот полковая кухня, залитая водой возвращается под навес и встает на приколе. В топке блеснул огонек, из трубы потянуло дымком. Повозочный работает топором, подкидывает в топку дровишек.

Солнце полыхнуло багряным отблеском в застекленном окне избы.

Из крайней избы выходят разведчики. Я отправляюсь в штаб доложить о сдаче дежурства. Рязанцев уйдет с ребятами в поле, проводить занятия. А я, сдав дежурство, отправлюсь спать. Сегодня будет новый день, будут и новые дела и заботы.

 

Переформировка Июнь 1943

Дорога на Жижицу

Через несколько дней мы покидаем район станции Земцы и берем направление на запад. Некотрое время наш полк стоял в районе ст.Западная Двина. Однажды с занятий, меня взвали в штаб полка и объявили:

- Полк выходит в новый район дисклокации!

До деревни Александровская мы шли строго на юг, а потом свернули на запад. На следующее утро, после ночквки в лесу, мы подошли к деревне Вировская и по деревянному мосту перешли Западную Двину.

Река в этом месте не глубокая. Мост поставлен на каменистой россыпи. Ниже моста речной перекат. Сразу же после моста поворот налево и небольшая деревушка.

При входе нашей колоны в деревню все жители ее высыпали на улицу. Они стояли около дороги, перед домами и смотрели на проходящих мимо солдат. Здесь были старики, женщины и дети. Картина не веселая. Люди угрюмые. Вид у них усталый, голодный и какой-то серый и обленялый. А с чего им собственно веселиться?

Деды, сложив чуть ниже живота корявые длинные руки, смотрели внимательно из под лохматых бровей. Бабы тоже худые, повязанные сомнительного цвета плотками, стояли притихшие, опустив руки как плети. Только на лицах ребятишек видно было живое любопытство. Девченки тоже в платочках, завязанных узелком впереди, смотрели с каким-то испугом и тупым любобытством.

С порога избы с посохом в руках на нас смотрела сгорбленная старуха. Она видно держалась с трудом, но внимательно шарила глазами по лицам солдат проходивших мимо. Кого-то искали ее старческие глаза. Деревня кончилась, люди и их лица остались позади.

Деревня небольшая, всего десяток домов. Кто-то спросил из солдат название деревни.

Но как только мы прошли её, название тут же выскочило из головы .

Дальше мы идем на Козлихино, Хватково, Веревкино, Бенцы и Оверково. Около Оверково мы переходим через р.Торопу и сворачиваем на большак, который идет на Б.Наполки и Прилуки.

В узком пространстве лесной дороги, между стволами деревьев сумрачно и темно. Только наверху, где пробивается свет между вершинами деревьев, видны первые проблески утреннего неба.

С рассветом на лесной дороге появляется туман. На подъемах он заметно бледнеет, на буграх и перевалах он исчезает совсем. В низинах, по краю болот, где много влаги, он явно сгущается. Идешь по дороге и перед собой ничего не видишь. Такое впечатление, как будто вслепую ногами щупаешь куда можно ступить.

Разведчику всё нужно знать и все замечать на ходу. О густом и слабом тумане нужно иметь представление. Туман не часто бывает. И движение в тумане может потом пригодиться.

Солдаты идут друг за другом, спины и плечи их покачиваються в разнобой, под ритм шагов. Дорога в лесу все время петляет. Она то поднимается вверх, то сползает с пригорков полого и круто. Лесные дороги в этих местах тянуться на десятки киломерров.

Когда идёшь по дороге посматриваешь на спины солдат, поглядываешь по сторонам, и о чем ни-будь думаешь. Впереди беспросветно, все тот же лесной полумрак.

Вот и сейчас иду и думаю, почему у солдата появляется беспокойство, когда он покидает обжитую на войне траншею. Радоваться надо. Его уводят в тыл. Война на время позади. А солдат идет молчаливый и угрюмый. Похоже на то, как человек покидает свои старый и обжитый дом.

Ему что-то не достает. Он о чем-то с грустью жалеет. Что-то скрытое и необъяснимое поднимается и заполнет душу, когда покидаешь обжитую землянку, окоп, в котором ты уцелел от верной смерти.

Вспоминаю нашу землянку, овраг и поваленную березу, обтертый нашими шинелями её белый ствол. Рядом, за спиной, когда сидишь на березе, стояла небольшая зеленая ёлочка. Она и сейчас у меня перед глазами, вижу ее ясно, каждую её ветку. Много в лесу похожих деревьев и ёлок. Но эту кривую из сотни и тысячи других отличу. У этой ёлки обрублен сук снарядным соколком. Ударил осколок в сучек, надломился он и повис. Таких омертвевших сучков в лесу сколько угодно. Сучек вроде мелочь. А он именно дорог и памятен мне.

Разорвался снаряд. Осколок пролетел у самого моего виска, задел волосы, царапнул по коже и оставил след, как порез бритвой. Когда я обернулся, чтобы посмотреть откуда он прилетел, то увидел свежий срез сучка на этой елке. Сучек обломился и от удара осколка закачался как маятник на стенных часах. Вот как бывает! Ещё чуть-чуть и я не увидел бы обрубленного сучка и этой неказистой зеленой ёлки.

Мы покидали овраг, я окинул взором кругом все, что мне было знакомо и близко, белую поваленную березу, придавленную землей землянку и ёлку с обрубленным сучком. И я вдруг с сожалением понял, что навсегда покидаю эти места.

Ушла назад знакомая и привычная прифронтовая дорога, оставлены безымянные могилы солдат.

С немцами тоже было жаль расставаться. Мы нашли потом с ними контакт, хоть и не знали друг друга. Мы чувствовали их, а они нас, как родственные души. Когда у немцев поубавилось прыти, когда мы сбили с них спесь, они поняли нашего брата окопника.

Славяне тоже не лыком шиты. У солдат особое чутье, когда дело касается окопной войны. Стороны без слов понимают друг друга. Немцы стали стрелять и пускали пули метров на пять выше наших окопов. Наши, хоть стрелять и не любили, отвечали им нехотя, а трассирующие пускали еще выше над землей. Важно, чтоб стрельба и окопная война велась для вида. Пусть начальство взирает, что солдаты не спят, бдят и ведут перестрелку. На переднем крае с той и с другой стороны слышалась стрельба. Все шло как надо. Пули летели где-то на высоте. Мины рвались где сидели наши начальники. Там по дорогам шныряли повозочные и вся остальная тыловая братият.

Теперь все брошено. Оставлена нейтральная полоса, где-мы- ходили, лежали и ползали. Мы с закрытыми глазами знали их передний край и систему огня. Знали когда и где меняються часовые. Мы знали когда и куда они будут стрелять. Пустит немец очередь из пулемета в нашу сторону,можно идти спокойно по нейтральной полосе не пригибая голову. Наши солдатики, взяв повыше, отвечали им из пулемета: -Ти! Ти!-Та,та,та! Мол поняли вас! И опять на некотрое время над нейтральной полосой наступала тишина. Наша пехота и немецкая инфантерия понимали друг друга!

Только разведчики были злостными нарушителями спокойствия и благодати. Славяне окопники разведчиков не любили. Придет полковая разведка к солдатам в траншею, ввалится как хазява и сразу к пулемету. Резанут по немцам для проверки, не изменилась ли система огня у немцев. Наведут переполох. И потом немец дня два не может успокоиться. Последнее время от разведчиков стали прятать ленты с патронами.

Теперь всё осталось позади. Разведчики и стрелки идут в одной колоне по лесной дороге. И те и другие устали, и забыли про свои обиды.

Кругом деревья и кусты. Часто попадаются похожие участки дороги. Кажется вот только, что это место прошли. Те же высокие сосны и ели. Впереди дорога светлеет. Деревья реже. Под ногами земля тверже и плотней. Только что пахло гнилой трухой, а теперь в лицо ударило свежим порывом ветра. Дорога круто поворачивает. У обочины дороги небольшой бугор. На нем сидят солдаты из нашего полка. У них потерты ноги. Они сняли сапоги, разложили портянки. Сидят с голыми ногами, шевелят ступнями и пальцами, щупают на ногах потертые места.

- Ты смотри! Эти уже привал организовали!

- Сапоги под себя подбери! А то сопрут на ходу! Босиком придеться потом топать по дороге!

Наши идут мимо. Увидели солдат с потертыми ногами и тут же в их сторону посыпались разные шуточки.

- Не слушай его ребята! Под голову клади! Спать ложись! К вечеру своих догоните!

Так уж повелось. Завидел своего собрата в беде, мимо не пройдет, обязательно подденет за живое. Непременно вставит ехидное словечко, от которого станет тошно.

Босые солдаты остались за поворотом дороги. Поскорей бы самим до места дойти.

Впереди на дороге заметно светлеет. Сквозь деревья проглядывает открытое поле. По всему видно, что лесная сторона уже позади. Дорога еще раз поворачивает, проходит между стволами деревьев и мы выходим в открытое поле. Слева поле, непаханная земля, справа опушка леса. Мы идем по краю поля и леса.

В глубине леса за редкими соснами показались солдаты, стоящие под кустами телеги и стреноженные лошади, пасущиеся в лесу. Под развесистой елью стоит полковая походная кухня. Труба немного дымит. Из под крышки котла выходит пар и запах солдатского хлебова.

Мы идем и посматриваем в сторону леса, где мелькают фигуры солдат. Похоже, что это наши обозники. Наших обозников можно сразу от других отличить. Их по внешнему виду легко узнать. Уж очень у них специфический внешний вид в отличии от другой тыловой братии.

В лесу просторно и сухо. Лето в самом разгаре. Нас на марше пробивает пот. Мы идем в одних гимнастерках. А повозочные в ватных телогрейках перепоясаны ниже живота ремнями. Из под касок выглядывают сплюснутые сверху вниз физиономии. Одежда у них замусолена, как будто они свои животы натерали салом. Сибиряки в дивизии сохранились в штабах, тылах, складах и обозах. Народец не высокий, но очень живучий. Их с насиженых мест оглоблей не вышибишь.

А те, что в начале войны были в ротах остались в земле под Медным и Калинином. В живых остались безснарядные артиллеристы, медсестры и врачи санрот и медсанбата, полковые парикмахеры, портные, сапожники, обозные и повора.

В стрелковой дивизии уж так повелось одни идут на смерть, а другие наедают шею. Все они "паря" друг другу и землячки. А мы им кто? Мы чужие, с других регионов. Мы москали. Мы чужаки и примни в ихней сибирской дивизии.

Коммиссар 52 полка из Красноярска. Химик полка из Ачинска. Кого не копни, все они "паря". А в ротах воюют люди со всей России. Так, что зря кой кто из них кричит и пыжиться, что сибиряки прошли от Волги до Восточной Пруссии. Прошли солдаты, а эта отборная братия ехала сзади. На войне одни воевали, а другие участвовали так сказать!

Полковой обоз прибыл на два дня раньше нас в этот лес. Обозники успели рассредоточиться и занять места, затащить в лес повозки и пустить пастись лошадей. Прибыв на место, они сразу принялись копать землянки и блиндажи. Чтобы быстро зарыться в землю, они в помощь себе потребовали стрелковую роту солдат. Обозники охраняли склады, а стрелки пехотинцы валили лес, подвозили бревна, рыли котлованы и накатывали накаты.

Складские стояли на постах и охраняли съестное. Одним словом делом были заняты все, в лесу кипела работа.

Окинув взглядом место, где трудились солдаты, можно было безошибонно сказать, что полк здесь встал и обосновывается на долго.

Обозники суетились. Они жили всегда торопясь. Солдаты стрелковых рот неторопливо, лениво втыкали лопаты в землю.

Подойдет какой интендан офицер, сделает замечание. Солдаты тут же прекращают работу, стоят молча, пялют на него глаза. Ждут когда он уйдет подальше отселе.

Мы доходим до угла леса и останавливаемся, здесь в сосняке мы должны организовать себе место постоя. Мы не строим себе землянок и блиндажей как наши тыловики. Мы отрываем щели на случай бомбежки и из жердей и лапника городим себе шалаши. Шалаши так для того, чтобы днем можно было лечь и отгородиться от постороннего взгляда. На случай дождя у нас у каждого есть накидки. К вечеру мы уже валялись на подстилках из хвои.

По проселочной дороге со стороны деревни Вшивка, постоянно кто-то едит или идёт. Рядом, на некетром расстоянии, на берегу озера Жижица деревня Спичино. Мимо Вшивки проходит дорога на станцию Жижица. Деревни Вшивка теперь нет.

По дороге от Вшивки, то пропылит телега, то верховой увидев, что наконец добрался до знакомой опушки леса, заторопиться на рысях. К вечеру, глядишь, по дороге идет маршевая рота. Это безоружная сотня солдат, которая прибыла из глубокого тыла и топает от станции Жижица по лесной дороге пешком, для пополнения нашей дивизии.

Дивизию пополняют солдатами, оружием и лошадьми. Солдат новобранцев сгружают на перегоне в лесу и дальше они топают вокруг озера по лесной дороге. Им полезно промяться. Солдату новобранцу с первого дня нужно привыкнуть к лишениям и походной жизни. Ему сразу из теплушки вагона не вредно пройти километров тридцать в обход.

До линии фронта недалеко. Слышен отдаленный гул артиллериской перестрелки. Солдат эти звуки сразу улавливает.

Солдатики новобранцы сразу почувствовали усталость в ногах,боль в пояснице и пустоту в животе. За один переход тридцать километров, без всяких привалов пройти новобранцу не очень легко.

На подходе к лагерю солдатики маршевой роты начинают цеплять за землю ногами. Их заводят в лес и они падают как мертвые. Им объявляют, что они прибыли на место. А они лежат, закрыв глаза и не шевелиться. Безликие, помятые и за дорогу обросшие.

Лихое воинство идет к нам на пополнение. Смотришь на них и думаешь, старики они, или молодые? Все они выдохлись и обессилили. Ни од ой живой души, ни одной здоровой рожи. Откуда я буду брать пополнение для разведки? Из тысячи прибывших, не могу десятка набрать. А нам нужны добровольцы, смелые и сильные ребята. Куда девался проворный и шустрый русский солдат? Кто-то из тюряги пришел. Всякое они говорят. Неужель это правда? А чему удивляться.

Посмотришь на дорогу, опять пылит маошевая рота. Усталые и молчаливые идут они мимо, разглядывая нас и заходят в лес.

Мы, старые вояки, стоим у дороги и тоже поглядываем на них. Две партии встретились на дороге и скоблят друг друга глазами.

Они нас спрашивают,

- Как у вас тут?

А мы, вроде задаем им вопрос,

- Ну что прибыли голубчики, скоро узнаете, как тут у нас.

Гвардейские полки пополняются живой силой. Стрелковые роты ростут. Лесной лагерь постепенно расширяется. Под деревьями и в кустах появляются новые шалаши. Возле них отрывают узкие щели на случай бомбежки. Для солдат стрелковых рот не строят блиндажи. Их дело привыкать к матушке земле.

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: