 |
3. «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков»[144] (отрывок)
|
|
|
|
< …> Азов мы взяли у нево, царя турскаго, не татиным[145] веть промыслом — впрям взятьем, дородством своим и разумом для опыту, каковы ево люди турецкие в городех от нас сидеть. А сели мы в нем людми малыми ж, розделясь нароком[146] надвое, для опыту, посмотрим турецких сил ваших и умов и промыслов. А все-то мы применяемся к Ерусалиму и Царюграду. Лучитца нам так взять у вас Царьград. То царство было христианское. Да вы ж нас, бусурманы, пужаете, что с Руси не будет к нам запасов и выручки, будто к вам, бусурманом, из государьства Московскога про нас то писано. И мы про то сами ж и без вас, собак, ведаем: какие мы в государстве Московском на Руси люди дорогие и к чему мы там надобны! Черед мой свой с вами ведаем. Государство великое и пространное Московское многолюдное, сияет оно посреди всех государств и орд бусурманских и еллинских и персидских, яко солнце. Не почитают нас там на Руси и за пса смердящаго. Отбегохом[147] мы ис того государства Московского из работы вечныя, от холопства полного, от бояр и дворян государевых, да зде вселилися в пустыни непроходные. Живем, взирая на бога. Кому там потужить об нас, ради там все концу нашему! А запасы к нам хлебные не бывают с Руси николи. Кормит нас, молотцов, небесный царь на поле своею милостию, зверьми дивиими[148] да морскою рыбою. Питаемся, яко птицы небесные: ни сеем, ни орем[149], ни збираем в житницы. Так питаемся подле моря синяго. А сребро и золото за морем у вас емлем. А жены себе красные любые, выбираючи, от вас же водим.
А се мы у вас взяли Азов город своею казачьею волею, а не государьским повелением, для зипунов своих казачьих да для лютых пых[150] ваших. И за то на нас государь наш, холопей своих далних, добре кручиноват. Боимся от него, государя царя, за то казни к себе смертныя за взятье азовское. И государь наш, великой, пресветлой и праведной царь, великий князь Михайило Феодоровичь всеа Русии самодержец, многих государьств и орд государь и обладатель. Много у него, государя царя, на великом холопстве таких бусурманских царей служат ему, государю царю, как ваш Ибрагим турской царь, коли он, государь наш, великой пресветлой царь, чинит по преданию святых отец, не желает разлития крови вашея бусурманския. Полон государь и богат от бога ж данными своими и царскими оброками и без вашего смраднаго бусурманского и собачья богатства. < …>
|
|
|
А было всех от турок приступов к нам под город Азов 24 приступа всеми людьми. Окроме болшова приступа первого, такова жестоко и смела приступу не бывало к нам. Ножами мы с ними резались в тот приступ. Почали к нам уже оне метать в ямы наши ядра огненные чиненые и всякие немецкие приступные мудрости. Тем нам они чинили пуще приступов тесноты великие. Побивали многих нас и опаливали. А после тех ядр уж огненных, вымысля над нами умом своим, отставя же они все свои мудрости, почали оне нас осиливать и доступать прямым боем своими силами.
Почали они к нам приступу посылать на всяк день людей своих, яныченя. По десяти тысящей приступает к нам целой день до нощи, и нощ придет, на перемену им придет другая десять тысящ. И те уж к нам приступают нощ всю до свету. Ни часу единого не дадут покою нам. А оне бьются с переменою день и нощ, чтобы тою истомою осилеть нас. И от такова их к себе зла и ухищренного промыслу, от бессония и от тяжких ран своих, и от всяких лютых нужд, и от духу смрадного труплова отяхчели мы все и изнемогли болезньми лютыми осадными. А все в мале дружине своей уж остались, переменитца некем, ни на единый час отдохнуть нам не дадут. В те поры отчаяли уже мы весь живот свой и в Азове городе и о выручке своей безнадежны стали от человек, толко себе и чая помощи от вышняго бога. Прибежим, бедные, к своему лиш помощнику — Предотечеву образу. Пред ним, светом, росплачемся слезами горкими: «Государь-свет помощник наш, Предотеча Иван, по твоему, светову, явлению разорили мы гнездо змиево, взяли Азов город. Побили мы в нем всех христианских мучителей, идолослужителей. Твой, светов, и Николин дом очистили, и украсили мы ваши чудотворные образы от своих грешных и недостойных рук. Бес пения у нас по се поры перед вашими образы не бывало. А мы вас, светов, прогневали чем, что опять идете в руки бусурманские? На вас мы, светов, надеяся, в осаде в нем сели, оставя всех своих товарыщев. А топере от турок, видим впрям смерть свою. Поморили нас безсонием; дни и нощи безпрестани с ними мучимся. Уже наши ноги под нами подогнулися, и руки наши от обороны уж не служат нам, замертвели. Уж от истомы очи наши не глядят, уж от беспрестанной стрелбы глаза наши выжгли, в них стреляючи порохом. Язык уж наш во устках наших не воротитца на бусурман закрычать. Таково наше безсилие; не можем в руках своих никакова оружия держать! Почитаем мы уж себя за мертвой труп. 3 два дни, чаю, уже не будет в осаде сидения нашего. Топере мы, бедные, роставаемся с вашими иконы чудотворными и со всеми Христианы православными: не бывать уж нам на святой Руси! А смерть наша грешничья в путынях за ваши иконы чудотворныя, и за веру христианскую, и за имя царское, и за все царство Московское». Почали прощатися: «Прости нас, холопей своих грешных, государь наш православной царь Михаиле Федоровичь всеа Русии! Вели наши помянуть души грешныя! Простите, государи, вы патриархи вселенские! Простите, государи, все митрополиты, и архиепископы, и епископы! И простите все архимандриты и игумены! Простите, государи, все протопопы, и священницы, и дьяконы! Простите, государи, все христианя православные! И поминайте души наши грешные с родительми! Не позорны ничем государьству Московскому! Мысля мы, бедныя, умом своим, чтобы умереть не в ямах нам и по смерти бы учинить слава добрая».
|
|
|
Подняв на руки иконы чюдотворныя — Предотечеву и Николину — да пошли с ними против бусурман на выласку. Их милостию явною побили мы их на выласке, вдруг вышед, шесть тысящей. И, видя то, люди турецкия, што стоит над нами милость божия, што ничем осилеть недоумеют нас, с тех-то мест не почали уж присылать к приступу к нам людей своих. От тех смертных ран и от истомы их отдохнули в те поры. < …>
|
|
|
Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков // Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Книга 1-я. – М.: Худож. лит-ра, 1988. – С. 145, 150-151
4. «Слово о бражнике, како вниде в рай»[151]
Бысть неки бражник и зело много вина пил во вся дни живота своего, а всяким ковшом господа бога прославлял и чясто в нощи богу молился, и повеле господь взять бражникову душу и постави ю у врат святаго рая божия, а сам ангел и прочь пошел. Бражник же нача у врат рая толкатися, и приде ко вратам верховный апостол Петр и вопроси: «кто есть толкущися у врат рая? » Он же рече: «аз есмь грешны человек бражник; хощу с вами в раю пребыти». Петр рече: «бражником зде не входимо! » И рече бражник: «кто ты еси тамо: глас твой слышу, а имени твоего не ведаю! » Он же рече: «аз есть Петр апостол». Слышав сия, бражник рече: «а ты помниши ли, Петре, егда Христа взяли на распятие, а ты тогда трижды отрекся еси от Христа. О чем ты в раю живеши? » Петр же отъиде прочь посрамлен. Бражник же начя еще у врат рая толкатися; и приде ко вратом. Павел апостол и рече: «кто есть у врат рая толкаетца? » — «Аз есть бражник; хощу с вами в раю пребывати». Отвеща Павел: «бражником зде не входимо! » Бражник рече: «кто еси ты, господине? глас твой слышу, а имени твоего не вем! » — «Аз есть Павел апостол». Бражник рече: «ты еси Павел, помнишь ли: егда ты первомученика архидиякона Стефана камением побил? аз, бражник, никово не убил! » И Павел апостол отъиде прочь. Бражник же начя у врат толкатися, и приде ко вратом рая царь Давыд: «кто есть у врат толкаетца? » — «Аз есть бражник; хощу с вами в раю пребыти! » Давыд рече: «бражником зде невходимо». И рече бражник: «господине, глас твой слышу, а в очи тебя не вижу; имени твоего не вем». — «Аз есть царь Давыд». И рече бражник: «помниши ли ты, царь Давыд, егда слугу своего Урию послал на службу и веле ево убити, а жену ево взял к себе на постелю, и ты в раю живеши, а меня в рай не пущаеши! » И царь Давыд отъиде прочь посрамлен. Бражник начя у врат рая толкатися, и приде ко вратом царь Соломон. «Кто есть толкаетца у врат рая? » — «Аз есть бражник; хощу с вами в раю быти! » Рече царь: «бражником зде невходимо». Бражник рече: «кто еси ты? глас твой слышу, а имени твоего не вем! » — «Аз есмь царь Соломон». Отвещав бражник: «ты еси Соломон; егда ты был во аде, и тебя хотел господь бог оставити во аде, и ты возопил: «господи боже мой, да вознесетца рука твоя, не забуди убогих своих до конца! » А се еще жены послушал, идолом поклонился, оставя бога жива и четыредесять лет работал еси им; а я, бражник, никому не поклонился, кроме господа бога своего; о чем ты в рай вшел? » И царь Соломон отъиде прочь посрамлен. Бражник же начя у врат рая толкатися, и приде ко вратам святитель Никола. «Кто есть толкущися у врат рая? » «Аз есть бражник; хощу с вами в раю во царствие внити». Рече Никола: «бражником зде невходимо в рай: им есть мука вечная и тартар[152] неисповедим! » Бражник рече: «зане глас твой слышу, а имени твоего не знаю: кто еси ты? » Рече Никола: «аз есть Николай». Слышав сия, бражник рече: «ты еси Николай, и помнишь ли: егда святи отцы были на вселенском соборе и обличяли еретиков, и ты тогда дерзнул рукою на Ария безумнаго; святителем не подобает рукою дерзку быти; в законе пишет: «не уби(й)», а ты убил Ария треклятаго! » Николай, сия слышав, отъиде прочь. Бражник же еще начя у врат рая толкатися, и приде ко вратом Иоанн богослов, друг Христов, и рече: «кто у врат рая толкаетца? » — «Аз есть бражник, хощу с вами в раю быти! » Отвещав Иоанн Богослов: «бражником есть не наследимо царство небесное, но уготованна им мука вечная, что бражником отнюдь невходимо в рай! » Рече ему бражник: «кто есть тамо? зане глас твой слышу, а имени твоего не знаю? » — «Аз есть Иоанн богослов». Рече бражник: «а вы с Лукою написали во Евангели: друг друга любляй; я бог всех любит, а вы пришельца ненавидите, а вы меня ненавидите! Иоанне Богослове! либо руки своея отпишись, либо слова отопрись! » Иоанн Богослов рече: «ты еси наш человек, бражник! вниди к нам в рай». И отверзе ему врата. Бражник же вниде в рай и сел в лутчем месте. Святи отцы почяли глаголати: «почто ты, бражник, вниде в рай и еще сел в лутчем месте? Мы к сему месту не мало приступити смели». Отвеща им бражник: «святи отцы! не умеете вы говорить с бражником, не токмо что с трезвым! » И рекоша вси святии отцы: «буди благословен ты, бражник, тем местом во веки веков! » Аминь.
|
|
|
|
|
|
Хрестоматия по древней русской литературе XI-XVII веков. –
М.: Гос. учебно-педагогич. изд-во, 1955. – С. 451-452
5. «Суд Шемякин»[153]
В некоих местех живяше два брата земледельца: един богат, други(й) убог; богаты(й) же, ссужая много лет убогова, и не може исполнити скудости его. По неколику времени приде убоги(й) к богатому просити лошеди, на чем ему себе дров привезти; брат же не хотяше дати ему лошеди и глагола ему: «Много ти, брате, ссужал, а наполнити не мог». И егда даде ему лошадь, он же, взем, нача у него хомута просити, и оскорбися на него брат, нача поносити убожество его, глаголя: «И того у тебя нет, что своего хомута», и не даде ему хомута. Поиде убогой от богатого, взя свои дровни, привяза за хвост лошади, поеде в лес и привезе ко двору своему, и забы выставить подворотню, и удари в лошадь кнутом; лошедь же изо всей мочи бросися через подворотню с возом и оторви у себя хвост. И убоги(й) приведе к брату своему лошадь без хвоста, и виде брат его, что у лошади его хвоста нет, нача брата своего поносити, что лошадь у него отпрося испортил, и, не взяв лошади, поиде на него бить челом во град к Шемяке судии. Брат же убоги(й), видя, что брат ево пошел на него бити челом, поиде и он за братом своим, ведая то, что будет на него из города посылка[154], а не итти, ино будет езда[155] приставом платить. И приидоша оба до некого села; не доходя до города, богатый приде начевати к попу того села, понеже ему знаем; убогий же приде к тому же попу и, пришед, ляже у него на полати. И богатый нача погибель сказывать своей лошаде, чего ради в город идет; и потом нача поп с богатым ужинати, убогова же не позовут к себе ясти. Убогий же нача с полатей смотрети, что поп с братом его ест, и урвася с полатей на зыбку и удави попова сына до смерти. Поп так же поеде с братом в город бити челом на убогова о смерти сына своего, и приидоша ко граду, идеже живяше судия, убогий же за ним же иде. Поидоша через мост в город; града ж того некто житель везе рвом в баню отца своего мыти. Бедный же, размышляя в себе, что погибель ему будет от брата и от попа, и умысли себе смерти предати, бросися прямо с мосту в ров, хотя ушибитись до смерти; бросясъ, упаде на стараго, удави отца у сына до смерти; его же поимаше, приведоша пред судию. Он же мысляше, как бы ему напастей избыти и судии что б дати, и ничего у себе не обрете, измысли: взя камень и заверне в плат и положи в шапку, ста пред судиею. Принес же брат его челобитную на него исковую в лошади и нача на него бити челом судии Шемяке. Выслушав же Шемяка челобитную, глаголе убогому: «отвещай». Убогий же, не веды что глаголати, вынял из шапки тот заверчен камень, показа судии и поклонися. Судия же начаялся, что ему от дела убоги(й) посулил[156], глаголе брату ево: «Коли он лошади твоей оторвал хвост, и то у него лошади своей ни замай, до тех мест у лошеди выростет хвост, а как выростет хвост, в то время у него и лошадь свою возьми». И потом нача другий суд быти: поп ста искати смерти сына своего, что у него сына удави; он же так же вынял из шапки той же заверчен плат и показа судие. Судия же виде и помысли, что от другова суда друго(й) узел сулит злата, глаголя попу судия: «Коли де у тебя ушиб сына, и ты де отдай ему свою жену попадию до тех мест, покамест у попадьи твоей он добудет ребенка тебе, в то время возьми у него попадью и с ребенком». И потом нача трети(й) суд быти: что, бросясь с мосту, ушиб у сына отца. Убогий же, выняв заверченны(й) из шапки той же камень в плате, показа третие судие. Судия ж, начаяся, яко от третьяго суда трети(й) ему узол сулит, глаголя ему, у кого убит отец: «Взыди ты на мост, а убивы(й) отца твоего станет под мостом, и ты с мосту вержися сам на него — такожде убий его, яко же он отца твоего». После же суда изыдоша исцы со ответчиком из приказу. Нача богаты(й) у убогова просити свое(й) лошади, он же ему глаголя: «По судейскому указу как де у ней хвост выростет, в ту же тебе пору и лошадь твою отдам». Брат же богатый даде ему за свою лошадь пять рублев, чтобы ему и без хвоста отдал. Он же взял у брата своего пять рублев и лошадь его отда. Тоже убоги(й) нача у попа просити попадьи по судейскому указу, чтоб ему у нее ребенка добыти и, добыв, попадью назад отдать ему с ребенком. Поп же нача ему бити челом, чтоб у него попадьи не взял, он же взя у него десять рублев. Той же убоги(й) нача и третьему говорить исцу: «По судейскому указу я стану под мостом, ты же взыди на мост и на меня також бросися, якож и аз на отца твоего». Он же размышляя себе: броситися мне и его де не ушибить, а себя расшибити. Нача и той с ним миритися, даде ему мзду, что броситися на себя не вем. И со всех троих себе взя. Судия же высла человека к ответчику и веле у него показанные три узлы взять; человек же судиин нача у него показанные три узлы просить: «Дай де то, что ты из шапки судие казал в узлах, велел у тебя то взяти». Он же выняв из шапки завязанны(й) камень и показа, и человек ему нача говорити: «Что же ты кажешь камень? » Ответчик же рече: «То судии; я де того ради сей камень зде казал, того как бы он не по мне судил, и я тем камнем хотел ево ушибити». И пришед человек и сказа судье. Судья же, слышав человека своего, и рече: «Благодарю и хвалю бога моего, что я по нем судил, а как бы я не по нем судил, и он бы меня ушиб». Потом убоги(й) отиде в дом свой, радуяся и хваля бога.
Хрестоматия по древней русской литературе XI-XVII веков. –
М.: Гос. учебно-педагогич. изд-во, 1955. – С. 445-448
6. «О селянине, иже в школы сына даде»[157]
Селенин некий со множеством имения предаде сына во учение словеснаго наказания во едину от краковских школ, но сын, в праздности пребывая, не латински глаголати желал, но идеже рюмки гремят, тамо пребывал и изнури[158] все, еже даде ему отец, и, возвращаяся к отцу, еще хотя взяти у отца имения. Отец аще и простяк, но помысли: «Вда много, а еще просит. В толикой тщете будет ли что лучше в сыне? » И хотя сына вопросити, како что по латине, но не ведяше. Прилучижеся ему во оно время навоз копати; сыну, стоящу на празе и дивящуся трудом его, отец вопроси: «Како вилы по латине, како навоз, како телега? » Сын отвеща: «Отче! вилы по латине вилатус, гной — гноатус, воз — возатус». Отец аще и не ведал, но обаче уразумел, яко сын за школою учится, удари его вилами в лоб и вда ему вилы в руки, глаголя: «Отселе учися вместо школы. Возми вилатус в рукатус и клади гноатус на возатус». Не вскоре будет философом, кто сердцем привязан у сохи.
Хрестоматия по древней русской литературе XI-XVII веков. – М.: Гос. учебно-педагогич. изд-во, 1955. – С. 477
7. Из стихотворений С. Полоцкого[159]
МОНАХ
Монаху подобает в келии седети,
во посте молитися, нищету терпети,
Искушения врагов силно побеждати
и похоти плотския труды умерщвляти, —
Аще[160] хощет в небеси мзду вечную взяти,
неоскудным богатством преобиловати.
Пагубно же оному по граде ходити,
из едина в другий дом преходяще пити.
Но увы безчиния! Благ чин[161] погубися,
иночество в безчинство в многих преложися.
О честных несть зде слово: тыя почитаю,
безчинныя точию[162] с плачем обличаю.
Не толико миряне чреву работают,
елико то монаси поят, насыщают.
Постное избравшии житие водити
на то устремишася, да бы ясти, пити, —
Тоже не поелику есть во славу бога,
но излише, даже скорбь раждается многа.
Скорбь чреву, болезнь главе, а ум изчезает,
тако постник не знает, еже содевает.
Множицею есть зрети по стогнам[163] лежащих,
изблевавших питие и на свет не зрящих,
Мнози колесницами возими бывают,
полма[164] мертвии суще, народ соблазняют.
Мнози от вина буи сквернословят зело,
лают, клевещут, срамят и честныя смело,
А за то во утрий день без казни[165] бывают,
яко без обителей в граде ся скитают.
Неции постригшися посестры питают
неправым собранием и с неми бывают.
Инии тайно от поп в струзех пострижени
ходят, лстяще мир, аки на то устроени.
Мнози не стрижении монашеско ходят,
безчинными делесы соблазнь в мире родят.
Оле[166] развращения! Ах, соблазнь велика!
Како стерпети может небесе владыка!
В одеждах овчих волци хищнии бывают,
чреву работающе, духом погибают.
Узриши еще в ризы красны облеченны,
иже во убожество полное стрижени.
Ни жених иный тако себе украшает,
яко инок несмыслный, — за что погибает,
Ибо мысль его часто — да от жен любится;
под красными ризами — увы! — дух сквернится.
Таковии ко женам дерзают ходити,
дружество приимати, ясти же и пити.
Сродство себе с онеми ложне поведают,
или тетки, матери, сестры нарицают;
Под ними же имены хотят мужи быти,
без брачнаго союза зол брак сотворити.
О, безчиния люта! Оставлше сродныя,
притворяют сродники себе неправыя,
Имже делом от Христа себе удаляют,
суща жениха своих душ пренебрегают,
За что, яко блудници, будут отлучени,
аще не обратятся, и вечно казнени.
Престаните, иноцы, сия зла творити,
тщитеся древним отцем святым точни быти, -
Да идеже они суть во вечной радости,
будете им общници присныя сладости!
ПИЯНСТВО
Человек некий винопийца бяше,
меры в питии хранити не знаше,
Темже многажды повнегда упися,
в очию его всяка вещь двоися.
В едино время прииде до дому
и вся сугуба[167] зрешася оному.
Име два сына, иже предстояста
ему четыри во очию стаста.
Он нача жену абие[168] мучити,
да бы ей правду хотела явити,
Когда два сына новая родила
и с коим мужем она приблудила.
Жена всячески его увещаше,
вино виновно быти сказоваше.
Но он никако хоте веры яти,
муку жестоку нача умышляти;
Взял есть железо, огнем распаляше,
ко жене бедней жестоко вещаше:
«Аще ты инем мужем не блужденна,
сим не будеши огнем опаленна;
Аще же с инем блуд еси творила,
имать ожещи тя огненна сила».
Бедная жена в люте беде бяше,
обаче[169] умно к нему глаголаше:
«Рада железо огненное взяти,
невинность мою тебе показати,
Токмо потщися[170] своею рукою
подати оно ты на руку мою».
А все железо распаленно бяше,
чесо пияный во ум не прияше,
Ятся[171] железа, люте опалися,
болезни ради в мале отрезвися.
И се два сына точию видяше,
невинность жены, свою вину знаше;
Срамом исполнен, во печали был есть
и прощения у жены просил есть,
Тако пиянство ум наш помрачает; —
всяк убо того верный да гонзает[172].
Полоцкий Симеон. Избранные сочинения. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1953. – С. 8-10, 54-55
|
|
|
