Кропоткин об анархистском обществе

Это общество будет состоять из множества союзов, объединённых меж­ду собою для всех целей, требуюших объединения, — из промышлен­ных федераций для всякого рода производства: земледельческого, про­мышленного, умственного, художественного и из потребительских общин, которые займутся всем, касающимся, с одной стороны, уст­ройства жилищ и санитарных улучшений, а с другой — снабжения про­дуктами питания, одеждой и т. п. Возникнут также федерации общин между собою и потребительских общин с производительными союза­ми. И наконец, возникнут ещё более широкие союзы, покрывающие всю страну или несколько стран. Все эти союзы и общины будут со­единяться по свободному соглашению между собой... Развитию новых форм производства и всевозможных организаций будет предоставле­на полная свобода; личный почин будет поощряться, а стремление к од­нородности и централизации будет задерживаться. Кроме того, это общество отнюдь не будет закристаллизовано в какую-нибудь непо­движную форму; оно будет, напротив, беспрерывно изменять свой вид, потому что оно будет живым, развивающимся организмом.

(Из книги «Записки революционера».)

«Абсолютное уничтожение всякой несвободы... невоз­можно, и те, кто требует до­стижения этого абстрактно­го абсолюта, скорее всего... фанатики, которых лучше избегать... Однако между Сциллой фанатизма и Ха­рибдой беспринципного ре­формизма лежит то, что мы считаем реализуемой и жиз­ненной концепцией качест­венно более свободной и справедливой социальной системы. Подобная система не будет,;чиста" и „безу­пречна", но она потребует действительно радикального переустройства общества, которое будет заключаться в изменении баланса обще­ственных отношений, — оно покончит с нынешним... гос­подством иерархических и авторитарных обществен­ных отношений, заменит это господство самовоспро­изводящейся системой неие­рархических общественных отношений, которые могут быть названы... анархией».

АНАРХИЗМ И КУЛЬТУРА

Подобно тому как неделимы в пред­ставлении анархистов собственность и свобода, неделима и мировая куль­тура. Народы живут в сообщающих­ся между собой культурных прост­ранствах. Находясь в непрерывном диалоге, культуры взаимно обогаща­ют друг друга.

Анархисты выступают против «права нации на собственное государ­ство». По их мнению, любое нацио­нальное государство всегда стремит­ся с помощью пропаганды, систем воспитания и школьного обучения, а также прямого насилия добиться «национального единства»: подавить самобытность всякого отдельного че­ловека, сообщества, местности или региона, включённого в данное госу­дарство. Делает оно это для того, что­бы воспитать одинаково мыслящий, покорный и управляемый народ. Кроме того, государства устанавлива­ют границы, а это — искусственные барьеры между народами. Анархизм же провозглашает принцип «единст­ва народов в их многообразии».

Один из крупнейших теоретиков анархизма XX столетия Рудольф Ро­кер писал: «Бросим взгляд на исто­рию Германии... Все богатые дости­жения духовного величия и культуры в этой стране относятся ко времени её так называемой „национальной раздробленности". Потрясающее ис­кусство её „романтической школы", пик её классической музыки от Бет­ховена до Вагнера — всё это относится к тому времени. Но установление единого национального государства... знаменует упадок культуры в Гер­мании, иссякание творческих сил, триумф милитаризма и бездушной бюрократии... И это совершенно ес­тественно. Государства не создают культуру, как это часто бездумно утверждают, зато они часто уничто­жают её... Мощный государственный организм — самое большое препят­ствие для любого культурного разви­тия... Политическое господство всегда стремится к единообразию и к под­чинению всех областей обществен­ной жизни одному определённому шаблону. Но тем самым оно вступа­ет в непримиримое противоречие с творческими силами культурного развития, которое всегда ищет новые формы и воплощения и которое так же связано с бесконечным разнооб­разием, как политическая власть — с созданием шаблонов и с застывши­ми формами...

...Мы требуем права на свободное самоопределение для любой общи­ны, любого региона, любого народа, и именно по этой причине мы от­вергаем безумную идею националь­ного единства. И мы федералисты, т. е. приверженцы союза свободных объединений людей, которые не отго­раживаются друг от друга, а живут во взаимопроникновении и взаимообо­гащении, самым тесным образом сра­стаются друг с другом тысячами нитей духовной, экономической и культур­ной природы. Анархизм всегда считал, что любой народ имеет право строить свою социальную и культурную жизнь по своему усмотрению и действовать при этом как самостоятельное звено большого целого».

ИСПАНСКИЕ АНАРХИСТЫ И КОММУНЫ АРАГОНА

В отличие от многих стран, где рабо­чие состояли в основном в социал-демократических или коммунисти­ческих партиях, среди испанских рабочих и крестьян преобладали анархисты. Анархистское профсоюз­ное объединение Национальная кон­федерация труда (НКТ) насчитывало к моменту революции 1,6 млн чело­век. Для сравнения: в социал-демо­кратическом профсоюзе Всеобщая конфедерация труда (ВКТ) состояло около миллиона человек.

Анархисты стремились не к захва­ту государственной власти, а к полно­му разрушению государства и частной собственности, к созданию нового об­щества на основе анархистского ком­мунизма. Анархистские профсоюзы отвергали социальное законодательство и обращение в суды, так как они выступали против «огосударств­ления трудового конфликта». В нача­ле 30-х гг. НКТ инициировала забас­товки с участием сотен тысяч человек, которые могли иногда продолжать­ся помногу недель. Немало органи­зовано анархистами в этот период и вооружённых восстаний.

17 июля 1936 г. в стране вспыхнул военно-фашистский мятеж. В ответ рабочие вышли на улицы городов, во­оружились и соорудили баррикады, Были созданы отряды ополчения. Они вступили в бой с мятежниками. В течение трёх дней путч удалось по­давить на большей части территории Испании. В то же время в ряде регио­нов победили фашисты и военные. Началась гражданская война.

В тех районах, где велико было влияние анархистов, народ стал захва­тывать земли частных собственников и промышленные предприятия. Проф­союзы овладели большинством фаб­рик и заводов, прежде всего в индуст­риальном районе Каталонии. Многие предприятия, отнятые у хозяев, пере­шли под управление анархистских и социалистических профсоюзных комитетов. Так случилось с 70 % пред­приятий крупнейшего промышленно­го центра Испании — Барселоны.

Однако уже осенью 1936 г. НКТ вступила в союз с правительством Испанской Республики, заседавшим в Мадриде и состоявшим из предста­вителей партий социалистов, ком­мунистов и республиканцев. НКТ согласилась с тем, чтобы захвачен­ные крупные промышленные пред­приятия управлялись совместно проф-союзами и государством. Многие анархистские лидеры, пользовавши­еся наибольшим авторитетом, заня­ли посты в государственном аппара­те, в том числе и в правительстве. Они превратились в тех самых чи­новников, которых анархистская революция должна была бы по идее оставить без работы. Официально причиной этого союза стало «анти­фашистское единство», необходи­мость, как объявили все его участ­ники, координировать свои военные, политические и экономические усилия в борьбе с фашизмом. Республи­канский режим планировал развитие производства, вкладывал огромные средства в оборонную промышлен­ность, стремился установить повсю­ду военную дисциплину. Примерно 80 тыс. человек, обвинённых в не­лояльности к государству, включая множество анархистов и социалис­тов, были расстреляны. Республикан­цы отказали в праве на самоопре­деление народу Марокко (на тот момент — франко-испанская коло­ния), заявив, что «необходимо сохра­нить территориальную целостность государства». А на предложение при­ютить спасавшихся из нацистской Германии евреев генеральный сек­ретарь НКТ Мариано Васкес ответил, что это исключено, так как «присут­ствие евреев усилит капитализм в Ис­пании». В республиканской зоне по­степенно создавался режим, близкий к фашистскому корпоративному го­сударству (см. статью «Фашизм»). Исследовавший Испанскую рево­люцию 1931—1939 гг. современный американский историк и социолог Митчел Сейдмен отмечает, что на ранних её этапах были отменены сверхурочные работы и разница в оплате труда между разными ка­тегориями рабочих и служащих. Но, поскольку призывы производить больше и жертвовать на военные нужды люди встречали упорным сопротивлением, сверхурочные и разница в оплате труда были восста­новлены. Рабочие разворовывали ин­струменты и запчасти, симулировали болезни, уклонялись от посещения собраний профсоюзов и выплаты взносов. НКТ и ВКТ отвечали штра­фами, увольнениями. «Профсоюзы требовали использования собствен­ных врачей для проверки болезней и производственных травм рабо­чих», — пишет Сейдмен. Ярлык са­ботажника приклеивали каждому, кто не брал дополнительной рабо­ты после завершения основной. Ра­ботающий спустя рукава даже при­равнивался к фашисту. «Ленивый — тот же фашист» — гласил один из ло­зунгов. Все взрослые люди от 18 до 45 лет должны были иметь справку о том, что трудятся, наличие кото­рой у них могли проверить в любое время.

Большинство организаций НКТ в городах отказались от анархистской идеи уничтожения государства и со­участвовали в мерах по усилению контроля над рабочими. По словам Сейдмена, «несмотря на идейные раз­ногласия, последователи Маркса и Ба­кунина объединяли свои усилия, что­бы выжать максимум из рабочих».

В испанской деревне сразу после 19 июля 1936 г. крестьяне начали от­бирать землю у помещиков. На общих собраниях крестьян, проводившихся по инициативе местных отделений НКТ, принимались решения о созда­нии коллективов (по сути, коммун). Члены таких коллективов доброволь­но объединяли свою и захваченную у помещиков землю, а нередко и де­нежные средства. В коллективах ис­панской провинции Арагон состояли 500 тыс. человек — большая часть на­селения региона; в их распоряжении находилось 60 % обрабатываемых зе­мель. Действия анархистов в Арагоне отличались от политики НКТ во мно­гих других районах Испании.

Арагонские деревни — это не чис­то сельскохозяйственные поселения. Их скорее можно назвать небольши­ми городами. В Арагоне строили ка­менные дома, жители занимались не только обработкой земли, но и ре­мёслами, существовала и местная про­мышленность. Эти предприятия, также службы быта, учреждения культуры и образования переходили под управление коллективов.

Внутри коллективов не существо­вало иерархии. Главным органом, принимающим решения, являлось об­щее собрание, которое собиралось раз в месяц. Для текущей координа­ции хозяйственной жизни избира­лись комитеты. Их члены, в основ­ном делегаты от отраслевых секций, не пользовались какими-либо приви­легиями и не получали особого воз­награждения за свою работу. Все они, кроме технических секретарей и каз­начеев, должны были продолжать обычную трудовую деятельность. Каждый взрослый член коллектива (кроме беременных женщин) рабо­тал. Труд был также организован на основе самоуправления. Бригады, со­стоявшие из пяти — десяти человек, решали все основные рабочие вопро­сы на ежевечерних собраниях. Изби­раемые на них делегаты выполняли функции координации и обмена ин­формацией с другими бригадами. Во многих коллективах применялся принцип перемены труда: работни­ки перемещались из одной отрасли в другую по мере надобности.

В первые недели во многих кол­лективах вообще отменили возна­граждение за труд и ввели неограни­ченное свободное потребление всех продуктов с общественных складов. Но в условиях войны и дефицита это было нелёгким делом, тем более что вне коллективов сохранялось денеж­ное обращение. В сентябре 1936 г, большинство общин перешло на так называемую семейную оплату. «Каж­дая семья в коллективе получала рав­ную сумму денег (в зависимости от коллектива примерно по 7—10 песет на главу семьи, ещё 50 % — на его же­ну и ещё по 15 % — на каждого дру­гого члена семьи)», — пишет израиль­ский исследователь арагонского эксперимента Яков Овед. Некоторые виды продуктов распределялись по нормам почти повсюду, другие выда­вались без ограничений.

В феврале 1937 г. в местечке Кас-пе состоялся конгресс коллективов Арагона с участием нескольких со­тен делегатов. Было решено создать Федерацию коллективов. Участники договорились организовать экспе­риментальные фермы и технические школы, наладить взаимопомощь между коллективами с предоставле­нием друг другу машин и рабочих рук. Отменили границы между селе­ниями. Объединившиеся коллекти­вы должны были координировать отношения с внешним миром. Пред­полагалось создать для этого общий фонд из продукции, предназначен­ной на обмен, а не для собственно­го потребления общин. Кроме того, они начали собирать статистические данные о производственных возмож­ностях федерации. Это делалось для того, чтобы помочь установить ре­альные потребности каждого из жи­телей региона и затем, ориентиро­вав производства на конкретные нужды людей, перейти к анархо-ком-мунистической практике «производ­ства по потребностям». Предусмат­ривалась полная отмена денежного обращения внутри коллективов и их федерации.

Деятельность арагонских коллек­тивов оказалась достаточно успеш­ной. «Даже по официальным данным, урожай в регионе в 1937 г. возрос на 20 %, в то время как во многих других районах страны он сократился», -отмечает Яков Овед. В Арагоне строи­лись дороги, школы, больницы, фер мы, учреждения культуры (в некото­рых селениях впервые); осуществля­лась механизация труда. Многие жи­тели впервые получили доступ к медицинскому обслуживанию и сво­бодному бесплатному образованию (врачи и учителя становились полно­правными членами коллективов).

Путь Арагона к анархистскому коммунизму был прерван военной силой. Само по себе существование независимого от государства обще­ственного объединения представля­ло опасность для республиканского режима. В августе 1937 г. танковый дивизион генерала Энрико Листера (член испанской компартии), снятый с фронта по распоряжению прави­тельства Испанской Республики, ата­ковал арагонские коллективы. Треть коммун оказалась разгромлена, над оставшимися был введён жёсткий го­сударственный контроль.

НКТ не сделала ничего для того, что­бы спасти анархистские коммуны, хо­тя располагала собственными воору­жёнными формированиями и местами в правительстве. Единство власти, час­тью которой стали анархистские проф­союзы, оказалось дороже.

РАБОЧИЕ СОВЕТЫ БУДАПЕШТА

Вскоре после окончания Второй ми­ровой войны в Венгрии при под­держке Советской армии был уста­новлен тоталитарный режим во главе с коммунистической партией. Всеобщая слежка и полицейский контроль сочетались с тяжелейши­ми условиями труда на предприяти­ях. Репрессиям подверглось около миллиона человек (10 % населения страны).

Хрущёвская «десталинизация» в СССР (1956 г.), с одной стороны, и борьба внутри партийного руко­водства Венгрии — с другой, несколь­ко ослабили режим. Стало заметно проявляться растущее недовольство венгров правлением коммунистов. К осени 1956 г. оно стало всеобщим. Рабочие, студенты, представители интеллигенции требовали свободы слова, печати и собраний, равно­правных отношений с СССР, отме­ны унизительной системы заработ­ной платы, норм и страхования, введения рабочего управления на пред­приятиях и независимости студен­ческих организаций. Венгр под псев­донимом Паноникус писал в журнале «Социализм или варварство»: «Моло­дые рабочие в возрасте 18—30 лет были наиболее активным революци­онным элементом. Они ещё меньше, чем другие, могли поддерживать чу­довищное подавление, атмосферу принуждения и террора, которая царила на предприятиях...».

Однако многие рабочие помнили, как жилось при капитализме, и не хо­тели его возвращения. Общее их наст­роение можно было бы сформулиро­вать так: нет — капитализму и нет — бюрократическому лжесоциализму, да — социализму, основанному на са­моуправлении.

После антиправительственной де­монстрации 23 октября 1956 г. в Бу­дапешт (в ночь с 23 на 24 октября) вошли советские войска. В городе начались бои: против трудящихся объединённым фронтом выступали силы интервентов и венгерской госу­дарственной безопасности. На улицах столицы строились баррикады. Со­здавались квартальные комитеты, ко­торые снабжали повстанцев продо­вольствием и оказывали помощь раненым. К 25 октября рабочими Со­ветами контролировались почти все заводы Будапешта. Советские войска оставили город. Но уже 4 ноября вновь взяли его. Было сформирова­но марионеточное правительство во главе с Яношом Кадаром. Отстранён­ный от власти премьер-министр Им-ре Надь нашёл убежище в югослав­ском посольстве.На следующий день после создания ЦРС прошло его расширенное заседание. Некоторые делегаты хотели сформировать общенацио­нальный рабочий Совет. Хотя большинство и согласилось с этим, кто-то заметил, что есть наказ от трудовых кол­лективов только на создание Совета Большого Будапешта. «Для венгерских трудящихся наиболее важным аспектом Советов было их демократи­ческое функционирование. Между делегатами и рабочим классом в целом поддерживал­ся тесный контакт, делегаты избирались только для осуще­ствления конкретных требова­ний трудящихся. Нужно отме­тить, что рабочие часто переизбирали делегатов, кото­рые нарушили свой мандат. Рабочие не любили делегатов, которые брали на себя слиш­ком большие полномочия», — замечал очевидец событий американец Уилл Ломаке.

Однако военное и политическое поражение ещё не обернулось пора­жением экономическим. Рабочие Советы продолжали действовать, они координировали свою работу, прово­дили забастовки, отказывались при­знать новое правительство. Панони-кус писал: «Советы на предприятиях были экономической базой забас­товка. Они продолжали выплачивать зарплату, повысив её для всех на 10 %, организовали снабжение рабо­чих продуктами питания, наладив прямой товарообмен с крестьянами посредством конвоев грузовиков, са­ми осуществляли распределение продуктов на предприятиях. Наибо­лее бедным рабочим оказывалась не­медленная помощь». Система Сове­тов создавалась необычайно быстро. Сначала они возникали на предпри­ятиях, затем делегаты от предприя­тий выбирали Советы районов. К 14 ноября сформировался Цент­ральный рабочий совет (ЦРС) Боль­шого Будапешта (в это время в сто­лице Венгрии проживало около 2 млн человек, здесь концентриро­валась большая часть венгерской промышленности и соответственно рабочего класса). На 90 % ЦРС со­стоял из квалифицированных рабо­чих. «Выборы делегатов шли демо­кратическим путём, снизу вверх....На предприятиях рабочие сами от­бирали из членов своего Совета тех, кто поедет на конференцию. Реше­ние принимал не Совет, а общее со­брание рабочих», — отмечал Пано-никус. В ЦРС были представлены почти все фабрики и заводы Будапеш­та, а также ряд предприятий из других городов. Советы запрещали функ­ционерам политических организа­ций появляться на предприятиях. В частности, представители комму­нистической партии и официальных профсоюзов были отстранены от дел и удалены с заводов и фабрик.

На первом заседании ЦРС (14 но­ября) избранный председателем Шандор Рац заявил: «Нам не нужно правительство! Мы руководители Венгрии и останемся ими!». Однако большинство депутатов склонялись к компромиссу и переговорам с пра­вительством Кадара. ЦРС решил продолжить стачку до тех пор, пока не будут удовлетворены его требо­вания — вывод советских войск, воз­вращение правительства Имре Надя, восстановление политического мно­гообразия. Общее требование Сове­тов сводилось к следующему: рабо­чие сами должны управлять своими предприятиями, дабы гарантировать сохранение власти в своих руках. Ка­дар ответил так: «Меня поддержива­ет Советская армия, вы вольны делать всё, что пожелаете. Здесь, в здании парламента, достаточно еды и све­та». Трудящиеся оказались в тупике. Они бастовали до 19 ноября, но ни­чего не произошло. По предложе­нию рабочего Совета предприятия «Чепель» было принято решение во­зобновить работу. Так ЦРС хотел продемонстрировать, что забастов­щики организованы и настроены серьёзно. Однако у многих это реше­ние вызвало негодование. «Вы може­те работать, если хотите, — заявили делегаты шахтёров, — но мы не да­дим вам угля и электричества, мы за­топим шахты». Спустя несколько дней началась новая забастовка. В рамках тактики пассивного сопро­тивления 23 ноября была организо­вана молчаливая манифестация: меж­ду двумя и тремя часами дня никто не появлялся на улицах Будапешта.

Уже 18 ноября появился план создания общенационально­го Совета. Предполагалось, что в него войдут 156 депута­тов от рабочих Советов Буда­пешта, важнейших регионов и предприятий страны. Об­щенациональный Совет дол­жен был иметь выборный президиум из 30 человек для решения оперативных задач, куда собирались включить также представителей различ­ных политических партий. Впрочем, проект так и остал­ся на бумаге. К назначенному времени сотни делегатов приехали в столицу, однако конференцию провести не удалось: власти сорвали её массовыми арестами.

В конце ноября ЦРС выпустил до­кумент, противоречащий правитель­ственной декларации о том, что проф­союзная деятельность должна быть направлена на защиту чисто эконо­мических интересов трудящихся: «Мы можем заявить... подлинные интере­сы рабочего класса представлены в Венгрии рабочими Советами и... не существует другой политической власти, более прочной, чем их власть».

В декабре правительство Кадара медленно, но неуклонно подавляло политическую активность рабочих. Были разгромлены революционные квартальные комитеты, появившие­ся в городах одновременно с рабо­чими Советами. В городе Дьёре бросили в тюрьмы 200 рабочих. 8 де­кабря в Салоготарьяне советские солдаты убили 80 шахтёров. Затем Кадар объявил о роспуске ЦРС. Большую часть Совета арестовали, но он продолжал работать и объ­явил всеобщую стачку в знак проте­ста против репрессий. Это была же­стокая стачка. Один из делегатов заявил: «Никакого света, газа, ниче­го!». Два активиста ЦРС, Шандор Рац и Шандор Бали, бежали из-под арес­та, и их в течение двух дней охраня­ли рабочие завода имени Никоса Бе-лояниса, отказываясь выдать своих лидеров, несмотря на то что совет­ские танки стояли у ворот завода. 11 декабря Янош Кадар пригласил обоих для переговоров, но как толь­ко Бали и Рац покинули предприя­тие, их немедленно арестовали. Стач­ка не прекращалась. Даже партийная газета «Небсебадшаг» признала, что «такого в истории венгерского ра­бочего движения ещё не было». Но вскоре на важнейшие заводы вве­ли советские войска, чтобы заста­вить людей работать под угрозой оружия. Правительство Кадара, опи раясь на советские штыки, разгроми­ло организованных рабочих. После введения смертной казни за участие в забастовках и подстрекательство к ним сотни венгров были уничто­жены, тысячи брошены в тюрьмы и концлагеря, 250 тыс. человек бежа­ли из страны.

Для разрушения тоталитарной си­стемы венгерские трудящиеся ис­пользовали механизмы прямой де­мократии. Рабочие Советы сыграли и конструктивную роль. Трудящие­ся смогли за несколько дней создать фундамент нового общественного строя, покрыв всю страну сетью самоуправляющихся организаций, свободных от бюрократии и усту­пивших только военной силе сверх­державы.

Историк и философ Ханна Арендт, отмечала: «Наиболее броской чертой этого стихийного развития было то, что... не зависимые друг от друга... ор­ганизации... за несколько дней всту­пили на путь сотрудничества и объ­единения... Здесь мы также видим, как из стихийных обстоятельств самого действия развивается федеративный принцип, принцип лиги и союза обо­собленных единств».

Французский политолог Клод Лефор писал о венгер­ских событиях: «Это была... антикапиталистическая, но од­новременно и антибюрократи­ческая революция. Антикапи­талистической она была не только потому, что никогда нигде не требовала возвраще­ния средств производства в частные руки, но и потому, что создание рабочих Советов связала с планом, который регулировал бы... производст­во, а такой план не совместим с капиталистической собствен­ностью. Антибюрократической она была не только потому, что смела власть функционе­ров партийного государства. Все сохранившиеся сообщения о деятельности... Советов ука­зывают на то, что повсюду хотели создать такие учрежде­ния, которые остались бы под контролем их участников, и старались избегать создания таких органов, в которых мог­ла возникнуть монополия на принятие решений и на информацию... Вкратце это так сформулировал один из чле­нов Совета: нельзя допустить, чтобы на место партийной власти пришла власть Советов, нельзя распространять нашу власть на всё общество, потому что тогда мы впадём в ошибки прошлого».

⇐ Предыдущая1234Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: