Жизнеспособна ли анархистская общественно-политическая модель?
⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 4 В XX столетии миллионы людей в разное время и в разных странах приняли участие в попытках создания общественно-политических моделей, близких к анархистской. Ханна Арендт видела в народных движениях за самоуправление и в Советах залог спонтанности, свободного существования, незапрограммированного никакой внешней по отношению к людям силой. Она писала в 1956 г.: «И опять-таки при всех спонтанных революциях последнего столетия — спонтанное возникновение... системы Советов, которую русские так опозорили, что едва ли хоть один человек понимает ещё, что она такое». Под словом «русские» здесь имелся в виду большевистский режим в СССР, а не русский народ как таковой. Однако все анархистские социальные эксперименты существовали очень недолго — от нескольких недель до нескольких лет. Одни были разрушены силой государства, другие распались из-за внутренних противоречий. В отличие от своих политических противников — либералов, консерваторов, государственных социалистов и фашистов анархисты так и не сумели создать устойчивые общественно-политические системы. Попробуем разобраться почему. Одна из главных проблем, стоящих перед анархизмом, — проблема компетентности. Управление современным предприятием или городом требует опыта в решении очень сложных технологических, отказа были военные поражения в борьбе с большевиками). И наконец, анархизм стремится к установлению глубинного взаимопонимания между людьми разных культур и национальностей. Анархисты хотят, чтобы на месте существующих сегодня государств возникла сеть самоуправляемых сообществ, которые будут решать спорные вопросы с помощью диалога. Но в современном мире, в мире, раздираемом межэтническими, межконфессиональными и межличностными противоречиями и конфликтами, может ли быть задача более сложная, чем эта?
СОБИРАНИЕ УТОПИИ Формирование свободного обшества представляется анархистам как своего рода собирание исконной, истинной социальности, попранной современной цивилизацией. Элементы истинной социальности разбросаны и распылены в существующем обществе, присутствуют в нём в виде традиций и даже отдельных институтов, сохранившихся от минувших эпох. Эти традиции и институты исчезают и появляются снова и снова, повинуясь необоримому внутреннему побуждению людей. «Тысячами глубоких совершающихся изменений анархическое общество уже давно начало развиваться, — писал один из классиков французского анархизма Жан Жак Элизе Реклю (1830—1905). — Оно проявляется всюду, где свободная мысль сбрасывает с себя путы буквы и догмата... везде, где люди... возмутившиеся против всякой наложенной на них дисциплины, сходятся по доброй воле, чтобы учиться друг у друга, и без всякого начальства стремятся завоевать свою долю жизни, своё право на удовлетворение своих нужд. Всё это уже анархия, даже тогда, когда она бессознательна...» Революции остаётся соединить вместе все элементы — кирпичики анархистского общества. Так, немецкий философ XX в. Вальтер Беньямин сравнивал революцию с «собиранием черепков разбитого сосуда». О каких же побуждениях и традициях идёт речь? Прежде всего о поддержке, оказываемой друг другу, и солидарности, которые имеют очень древнее происхождение. И в современном рыночном мире, мире взаимного отчуждения и гигантских городов, существуют дружба, любовь, взаимопомощь и братство. И хотя нынешнее общество, говорят анархисты, основано на других принципах — конкуренции, вражде, неискренности, всё же, если бы люди жили только по капиталистическим правилам, в мире уже не было бы ни дружбы, ни любви. Речь идёт также о присущей людям потребности в творчестве, в том числе в социальном творчестве. Пока общество управляется авторитарно, этот потенциал остаётся нереализованным. Лишь время от времени он даёт о себе знать в ходе стихийных выступлений протеста, когда люди организуют самоуправляюшиеся солидарные коллективы. Обычно такие коллективы пытаются защитить собственные права и добиться возможности делать то, что они хотят.
Существует немало примеров самоорганизации в ходе трудовых и производственных конфликтов. Один из таких конфликтов имел место в испанском городе Пуэрто-Реаль в 1986 г. В этом городе расположены кораблестроительные верфи, на которых трудятся тысячи рабочих. В ответ на планы администрации закрыть предприятия как убыточные, люди забастовали и потребовали их сохранить. Они начали действовать не через официальный профсоюз с его чиновниками, а самостоятельно. Все основные решения о ходе борьбы принимались непосредственно трудящимися на еженедельных обших собраниях. Вокруг бунтовавших верфей стало формироваться территориальное самоуправление местных жителей, в подавляющем большинстве поддерживавших рабочих. Во время стачки в городах и селениях района тоже еженедельно проводились собрания жителей. Никаких перегородок между разными собраниями не существовало. Каждый, независимо от того, работал ли он на верфях или нет, мог прийти на любое такое собрание, высказаться, участвовать в процессе принятия решений по интересующим его вопросам. В ходе конфликта бастующие неоднократно захватывали верфи и затем отступали под давлением полиции. На улицах города проводились демонстрации протеста, сооружались баррикады. В итоге верфи Пуэрто-Реаля были спасены. Бывает и так, что самоорганизация вырывается за рамки отдельных небольших районов или предприятий и распространяется на большие территории. Такие события всё чаше отмечаются во время социальных конфликтов конца XX — начала XXI в. Например, весной 2001 г. жители нескольких провинций Алжира (регион Кабилия) выступили против деспотизма центральной власти, нищеты и полицейского произвола. Поводом для протеста стало убийство полицией безработного. Несколько миллионов человек участвовали в кампании гражданского неповиновения, которая нередко принимала острые, радикальные формы. Безработная молодёжь (в Алжире на тот момент не имело работы 40 % экономически активного населения) и другие жители бедных кварталов захватывали продовольствие и прочие необходимые им веши в магазинах и на складах, поджигали полицейские участки, правительственные учреждения, офисы политических партий. Возникли независимые от государства и партий органы борьбы и самоуправления — Аарш, обшие собрания родовых обшин, городских кварталов и деревень. На уровне районов и провинций собирались конференции делегатов местных Аарш, образуя координационные комитеты. Создан был также межпровинциальный координационный комитет. Делегаты всех органов координации действовали в рамках наказов местных собраний, которые их выдвинули и могли отозвать в любой момент. Был согласован единый список требований, причём Аарш даже отказывался обсуждать его с властями, добиваясь безоговорочного принятия документа государством. Среди основных требований — гражданские и социальные права, выплата пособий по безработные, вывод полиции и армии из Кабилии.
Схожие события имели место в Аргентине в 2002 г. Они были вызваны нишетой огромной части населения, провалом экономических реформ и произволом полиции. Сотни тысяч людей в Буэнос-Айресе и других городах участвовали в массовых выступлениях протеста, перекрывали дороги, захватывали продовольствие в магазинах, бастовали. На нескольких промышленных предприятиях, захваченных трудовыми коллективами, было введено самоуправление. Руководили движением главным образом собрания жителей городских кварталов (Ьагпов) и их координационные советы (|п1егЬагпа1). Анархисты обращают внимание на ешё одну насущную потребность — в чистом воздухе, естественном ландшафте, живой природе. По их мнению, человечество, которому сегодня угрожает глобальная экологическая катастрофа, остро нуждается в гармонии с природой.
Действительно, в центре внимания самоорганизованных инициатив часто оказываются вопросы зашиты окружаюшей среды. Столкнувшись с нежеланием или неспособностью государства решать экологические проблемы, местные жители иногда соединяются в гражданские инициативы и сами пытаются добиться своих целей: закрыть АЭС или вредное производство, предотвратить строительство очередного индустриального гиганта и т. д. Подобных примеров известно немало: это и сопротивление жителей окрестностей японской столицы против постройки аэропорта Нарита в 70-х гг. XX в., и борьба против расширения аэропорта во Франкфурте-на-Майне (Германия) в 80-х гг., и продолжающийся уже более двух десятилетий конфликт в северогерманском районе Горлебен. Местное население вначале стремилось помешать организации здесь могильника для отработанного ядерного топлива (ОЯТ), а ныне каждый раз пытается воспрепятствовать доставке ОЯТ на место назначения. Картина борьбы во всех этих случаях схожая. Возникает объединение различных групп жителей данной территории — гражданские инициативы — и сочувствующих им активистов социальных движений из других районов страны. Именно гражданские инициативы и сформированные из их делегатов координационные советы выдвигают задачи и принимают решения о тактике и стратегии борьбы. Сопротивление может сказываться в самых разных формах. В начале 80-х гг. участники протестов захватили в Горлебене стройплощадку будущего могильника, поставили там палаточный лагерь и провозгласили «Свободную республику Вендланд», неповинующуюся государственной власти. Но палаточный лагерь разгромила полиция. Тем не менее, когда могильник всё-таки создали, протесты приняли новые формы. Всякий раз, когда в Горлебен должна была поступить очередная порция ОЯТ, крестьяне перегораживали тракторами дороги, горожане разрушали железнодорожное полотно, чтобы не пропустить поезд со смертоносным грузом, преграждали подъездные пути к могильнику своими телами. В акциях протеста приняли участие десятки тысяч человек. Их цель — сделать проект непомерно дорогостоящим, невыгодным для властей. Конфликт продолжается... Следует отметить, что действия участников протестов в Горлебене, Пуэрто-Реале, Кабилии, Буэнос-Айресе часто вступали в противоречие с законодательством ФРГ, Испании, Алжира, Аргентины соответственно. Однако анархисты не придают значения этому обстоятельству. Анархистские группы отвергают популизм и заявляют, что не хотят контролировать независимые обшественные движения. Свою задачу последователи безвластия видят в соединении отдельных гражданских инициатив в цельное движение. Оно бросит вызов существующей системе и само станет основой свободного общества. Но на практике, как показывает опыт Испании 1936 — 1939 гг., многие анархисты действуют весьма авторитарно.
М.А. БАКУНИН Федерализм, социализм и антитеологизм Государство — это самое вопиющее, самое циничное и самое полное отрицание человечности. Оно называет всеобщую солидарность людей на земле и объединяет только часть их с целью уничтожения, завоевания и порабощения всех остальных. Оно берет под свое покровительство лишь своих собственных граждан, признает человеческое право, человечность и цивилизацию лишь внутри своих собственных границ; не признавая вне себя никакого права, оно логически присваивает себе право самой жестокой бесчеловечности по отношению ко всем другим народам, которых оно может по своему произволу грабить, уничтожать или порабощать. Если оно и выказывает по отношению к ним великодушие и человечность, то никак не из чувства долга; ибо оно имеет обязанности лишь по отношению к самому себе, а также но отношению к тем своим членам, которые его свободно образовали, которые продолжают его свободно составлять или даже, как это всегда в конце концов случается, сделались его подданными. Так как международное право не существует, так как, оно никак, не может существовать серьезным и действительным образом, не подрывая чту основу принципа суверенности государства, то государство не может иметь никаких обязанностей по отношению к наследию других государств. Следовательно, гуманно ли оно обращается с покоренным народом, грабит ли оно его и уничтожает лишь наполовину, не низводит до последней степени рабства, — оно поступает так из политических целей и, быть может, из осторожности или из чистого великодушия, но никогда из чувства долга, ибо оно имеет абсолютное право располагать покоренным народом по своему произволу. Это вопиющее отрицание человечности, составляющее сущность Государства, является, с точки зрения Государства, высшим долгом и самой большой добродетелью: оно называется патриотизмом и составляет всю трансцендентную мораль Государства. Мы называем ее трансцендентной моралью, потому что она обычно превосходит уровень человеческой морали и справедливости, частной или общественной, и тем самым чаще всего вступает в противоречие с ними. Например, оскорблять, угнетать, грабить, обирать, убивать или порабощать своего ближнего считается, с точки зрения обыкновенной человеческой морали, преступлением. В общественной жизни, напротив, с точки зрения патриотизма, если это делается для большей славы государства, для сохранения или увеличения его могущества, то становится долгом и добродетелью. И эта добродетель, этот дол г обязательны для каждого гражданина-патриота; каждый должен их выполнять — и не только по отношению к иностранцам, но и по отношению к своим соотечественникам, подобным ему членам и подданным государства, — всякий раз, как того требует благо государства. Это объясняет нам, почему с самого начала истории, т.е. с рождения государств, мир политики всегда был и продолжает быть ареной наивысшего мошенничества и разбоя — разбоя и мошенничества, к тому же высоко почитаемых, ибо они предписаны патриотизмом, трансцендентной моралью и высшим государственным интересом. Это объясняет нам, почему вся истории древних и современных государств является лишь рядом возмутительных преступлений; почему короли и министры в прошлом и настоящем, во все времена и во всех странах, государственные деятели, дипломаты, бюрократы и военные, если их судить с точки зрения простой морали и человеческой справедливости, сто раз, тысячу раз заслужили виселицы или каторги; ибо нет ужаса, жестокости, святотатства, клятвопреступления, обмана, низкой сделки, циничного воровства, бесстыдного грабежа и подлой измены, которые бы не были совершены, которые бы не продолжали совершаться ежедневно представителями государств без другого извинения, кроме столь удобного и вместе с тем столь страшного слова: государственный интерес! Поистине ужасное слово! оно развратило и обесчестило большее число лиц в официальных кругах и правящих классах общества, чем само христианство. Как только это слово произнесено, все замолкает, все исчезает: честность, честь, справедливость, право, исчезает само сострадание, а вместе с ним логика и здравый смысл; черное становится белым, а белое — черным, отвратительное — человеческим, а самые подлые предательства, самые ужасные преступления становятся достойными поступками! И так как теперь уже доказано, что никакое государство не может существовать, не совершая преступлений или, по крайней мере, не мечтая о них, не обдумывая, как их исполнить, когда оно бессильно их совершить, мы в настоящее время приходим к выводу о безусловной необходимости уничтожения государств. Или, если хотите, их полного и коренного переустройства в том смысле, чтобы они перестали быть централизованными и организованными сверху вниз державами, основанными на насилии или на авторитете какого-нибудь принципа, и, напротив, реорганизовались бы снизу вверх, с абсолютной свободой для всех частей объединяться или не объединяться и с постоянным сохранением для каждой части свободы выхода из этого объединения, даже если бы она вошла в него по доброй воле, реорганизовались бы согласно действительным потребностям и естественным стремлениям всех частей, через свободную федерацию индивидов и ассоциаций, коммун, округов, провинций и наций в единое человечество. Государственность и анархия Мы уже несколько раз высказывали глубокое отвращение к теории Лассаля и Маркса, рекомендующей работникам если не последний идеал, то по крайней мере как ближайшую главную цель — основание народного государства, которое, по их объяснению, будет не что иное, как «пролетариат, возведенный на степень господствующего сословия». Спрашивается, если пролетариат будет господствующим сословием, то над кем он будет господствовать? Значит, останется еще другой пролетариат, который будет подчинен этому новому господству, новому государству. Например, хотя бы крестьянская чернь, как известно, не пользующаяся благорасположением марксистов и которая, находясь на низшей степени культуры, будет, вероятно, управляться городским и фабричным пролетариатом; или, если взглянуть с национальной точки зрения на этот вопрос, то, положим, для немцев славяне по той же причине станут к победоносному немецкому пролетариату в такое же рабское подчинение, в каком последний находится по отношению к своей буржуазии. Если есть государство, то непременно есть господство, следовательно, и рабство; государство без рабства, открытого или маскированного, немыслимо — вот почему мы враги государства. Что значит пролетариат, возведенный в господствующее сословие? Неужели весь пролетариат будет стоять во главе управления? Немцев считают около сорока миллионов. Неужели же все сорок миллионов будут членами правительства? Весь народ будет управляющим, а управляемых не будет. Тогда не будет правительства, не будет государства, а если будет государство, то будут и управляемые, будут рабы. Эта дилемма в теории марксистов решается просто. Под управлением народным они разумеют управление народа посредством небольшого числа представителей, избранных народом. Всеобщее и поголовное право избирательства целым народом так называемых народных представителей и правителей государства — вот последнее слово марксистов, так же как и демократической школы, — ложь, за которою кроется деспотизм управляющего меньшинства, тем более опасная, что она является как выражение мнимой народной воли. Итак, с какой точки зрения ни смотри на этот вопрос, все приходишь к тому же самому печальному результату: к управлению огромного большинства народных масс привилегированным меньшинством. Но это меньшинство, говорят марксисты, будет состоять из работников. Да, пожалуй, из бывших работников, но которые, лишь только сделаются правителями или представителями народа, перестанут быть работниками и станут смотреть на весь чернорабочий мир с высоты государственной, будут представлять уже не народ, а себя и свои притязания на управление народом. Кто может усомниться в этом, тот совсем не знаком с природою человека. Но эти избранные будут горячо убежденные и к тому же ученые социалисты. Слова «ученый социалист», «научный социализм», которые беспрестанно встречаются в сочинениях и речах лассальцев и марксистов, сами собою доказывают, что мнимое народное государство будет не что иное, как весьма деспотическое управление народных масс новою и весьма немногочисленною аристократиею действительных или мнимых ученых. Народ не учен, значит, он целиком будет освобожден от забот управления, целиком будет включен в управляемое стадо. Хорошо освобождение! Марксисты чувствуют это противоречие и, сознавая, что управление Мученых, самое тяжелое, обидное и презрительное в мире, будет, несмотря на все демократические формы, настоящею диктатурою, утешают мыслью, что эта диктатура будет временная и короткая. Они говорят, что единственною заботою и целью ее будет образовать и поднять народ как экономически, так и политически до такой степени, что всякое управление сделается скоро ненужным и государство, утратив весь политический, т.е. господствующий характер, обратится само собою в совершенно свободную организацию экономических интересов и общин. Тут явное противоречие. Если их государство будет действительно народное, то зачем ему упраздняться, если же его упразднение необходимо для действительного освобождения народа, то как же они смеют его называть народным? Своею полемикою против них мы довели их до сознания, что свобода, или анархия, т.е. вольная организация рабочих масс снизу вверх, есть окончательная цель общественного развития и что всякое государство, не исключая и их народного, есть ярмо, значит, с одной стороны, порождает деспотизм, а с другой — рабство. 5. Уничтожение государства и юридического права необходимо будет иметь следствием уничтожение личной наследственной собственности и юридической семьи, основанной на этой собственности, так как та и другая совершенно не допускают человеческой справедливости. 6. Уничтожение государства, права собственности и юридической семьи — одно сделает возможным организацию народной жизни снизу вверх, на основании коллективного труда и собственности, сделавшихся в силу самих вещей возможными и обязательными для всех путем совершенной, свободной федерации отдельных лиц в ассоциации, или в независимые общины, или помимо общин и всяких областных и национальных разграничении в великие однородные ассоциации, связанные тождественностью их интересов и социальных стремлений и общих в нации, наций в человечество. Как же морализировать этот мир? Возбуждая в нем прямо, сознательно и укрепляя в его уме и сердце единую, всепоглощающую страсть всенародного общечеловеческого освобождения. Это новая, единственная религия, силою которой можно шевелить души и создавать спасительную коллективную силу. Таково должно быть отныне единственное содержание тайной организации, организации, которая должна в одно и то же время создать народо-вспомогательную силу и сделаться практическою школою нравственного воспитания для всех членов. Прежде всего определим ближе цель, значение и назначение этой организации. В моей системе, как я уже несколько раз заметил выше, она не должна составлять революционной армии — у нас должна быть только одна революционная армия — народ, — организация должна быть лишь только штабом этой армии, организатором не своей, а народной силы, посредницею между народным инстинктом и революционною мыслию. А революционная мысль только потому и революционера, жива, действительна, истинна, что она выражает и только поскольку она формирует народные инстинкты, выработанные историею. Стремиться навязать народу свою мысль, простую или чуждую его инстинктам, — значит хотеть поработить его новому государству. Поэтому организация, хотящая искренно только освобождения народной жизни, должна принять программу, которая была бы полнейшим выражением народных стремлений. Организации предстоит огромная задача: не только приготовить торжество революции народной посредством пропаганды и сплочения народных сил; не только разрушить до конца силою этой революции весь ныне существующий экономический, социальный и политический порядок вещей; но еще, пережив самое торжество революции, на другой день народной победы сделать невозможным установление какой бы то ни было государственной власти над народом — даже самой революционной, по-видимому, даже вашей, — потому что всякая власть, как бы она ни называлась, непременным образом подвергла бы народ старому рабству в новой форме. Поэтому организация наша должна быть довольно крепка и живуча, чтобы пережить первую победу народа, — а это совсем нелегкое дело,— должна быть так глубоко проникнута своим началом, чтобы можно было надеяться, что даже посреди самой революции она не изменит ни мыслей, ни характера, ни направления. В чем же должно будет состоять это направление? Что будет главною целью и задачею организации? Помочь народу самоопределиться на основании полнейшего равенства и полнейшей и всесторонней человеческой свободы, без малейшего вмешательства какой бы то ни было, даже временной или переходной, власти, т.е. без всякого государственного посредства. Мы отъявленные враги всякой официальной власти — будь она хоть распререволюционная власть, — враги всякой публично признанной диктатуры, мы — социально-революционные анархисты. П.А. КРОПОТКИН Хлеб и воля Всякое общество, покончившее с частной собственностью, должно будет, по нашему мнению, организоваться на началах анархического коммунизма. Анархизм неизбежно ведет к коммунизму, а коммунизм — к анархизму, причем и тот и другой представляют собой не что иное, как выражение одного и того же стремления, преобладающего в современных обществах, — стремления к равенству. Но наш коммунизм не есть коммунизм фаланстера или коммунизм немецких теоретиков-государственников. Это — коммунизм анархический, коммунизм без правительства, коммунизм свободных людей. Это — синтез, т.е. соединение в одно двух целей, преследовавшихся человечеством во все времена: свободы экономической и свободы политической.
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|