Эпизодических и тематических сюжетов

При подаче основных тем

(в % от общего числа сюжетов)

Тема	Эпизодические сюжеты, %	Тематические сюжеты,%
Терроризм	74%	26%
Преступность	81%	19%
Безработица	33%	67%
Бедность	66%	34%
Расовое неравенство	40%	60%

 

Как видим, в информационных программах при подаче тем преступности, терроризма и бедности преобладают эпизодические сюжеты, в то время как тематические сюжеты играют второстепенную роль, в то время как безработица и расовое неравенство чаще появляются на экране в тематическом формате.

По мнению Ш. Ийенгара, различие форматов играет ключевую роль при атрибуции ответственности за решение проблем, которые освещаются в тех или иных сюжетах. Он выдвинул предположение, что если содержание новостных сюжетов задает повестку дня зрителей новостей, то формат этих сюжетов определяет, как будет распределена ответственность за решение тех проблем, которые благодаря телевидению вошли в эту повестку дня зрителей. От типа формата зависит тип атрибуции ответственности. В зависимости от того, как подана проблема – эпизодически или тематически, – зрители склонны возлагать ответственность за ее возникновение и решение либо на государство в лице конкретных его представителей, либо на тех, кто непосредственно сталкивается с этими проблемами (по схеме «сами виноваты»).

Применив уже описанную выше методику предварительного конструирования сюжетов и сюжетных блоков и демонстрации их участникам эксперимента с последующим тестированием этих участников, Ш. Ийенгар пришел к выводу, что выдвинутая им гипотеза подтверждается экспериментально. Оказалось, что при тематической подаче проблем зрители склонны возлагать ответственность за их существование и решение на государство (или на общественные организации), а при эпизодической - на отдельных индивидов. Так, при тематической подаче сюжетов о терроризме (например, когда рассказывалось о причинах терроризма на Ближнем Востоке или о том, как влияют террористические акты на внешнюю политику США в этом регионе) участники эксперимента при тестировании склонны были возлагать ответственность за терроризм на социальные условия и политику сверхдержав[65]. В то время как при эпизодической подаче темы (например, в виде сюжета, рассказывающего об освобождении захваченных террористами заложников) зрители были гораздо чаще склонны определять террористов как людей с психическими отклонениями, «кровожадных фанатиков» и т.п., т.е. возлагать ответственность за существование терроризма на них лично.

Таким образом, преобладание тематического формата в сюжетах о преступности превращает ее из социальной проблемы в проблему индивидуальной ответственности отдельных преступников. В то же время преимущественно тематическая подача тем безработицы и расового неравенства закрепляет в сознании зрителей представление о них как о проблемах, за решение которых ответственно государство (обязанное обеспечить всех трудоспособных граждан рабочими местами и проконтролировать, чтобы в обществе отсутствовала расовая дискриминация).

Однако Ш. Ийенгар не ограничился изучением повесткообразующей функции новостных форматов. Он обратился к анализу глубинных социокультурных стереотипов участников эксперимента, которые, по его мнению, являются важнейшими факторами, усиливающими либо ослабляющими корреляцию между форматом, в котором подана тема, и типом атрибуции ответственности. Так, просмотр тематических сюжетов о бедности, в которых основными действующими лицами были афро-американцы, резко усиливал тенденцию к индивидуалистической атрибуции ответственности («в бедности виноваты сами бедные, которые не хотят работать»), в то время как эпизодические сюжеты с участием белых достаточно часто продуцировали не индивидуалистическую, а социальную атрибуцию ответственности.

Большую роль при атрибуции ответственности играл и пол действующего лица: сюжеты с участием женщин провоцировали более явную тенденцию к индивидуалистической атрибуции, чем сюжеты с участием мужчин. Как отмечает Ш. Ийенгар, «некоторые сочетания расы, пола, возраста и семейного положения (например, черная совершеннолетняя мать-одиночка) особенно сильно способствуют индивидуалистической атрибуции бедности»[66]. Если учесть, что именно черные совершеннолетние матери-одиночки образуют главный сегмент американских бедных, становится очевидным, что чем реалистичнее и подробнее новости освещают их положение, тем с большей эффективностью они блокируют понимание этого феномена как социального явления.

В целом Ш. Иейнгар пришел к выводу, что социокультурные стереотипы оказывают более глубокое и долгосрочное воздействие на атрибуцию ответственности, чем это делают средства массовой информации, так что если средства массовой информации оказывают воздействие в одном направлении с социокультурными стереотипами, их эффект усиливается, а если в противоположном – ослабляется. В связи с этим можно предположить, что в российских условиях эпизодические сюжеты, посвященные проблеме бедности, будут оказывать совсем иное действие, чем в американских. Как известно, для отечественного менталитета в принципе характерна не индивидуалистическая, а социальная атрибуция бедности (по схеме «от сумы да от тюрьмы не зарекайся»). Вполне возможно, что эпизодический показ бедности в лучшем случае будет несколько ослаблять социальную атрибуцию, в то время как тематический ее показ – резко ее усиливать. Впрочем, данное предположение нуждается в эмпирической проверке.

Было бы интересно также исследовать, какое сочетание пола, возраста, национальности, социального и семейного положения способно максимально спровоцировать в отечественных условиях индивидуалистическую атрибуцию ответственности, иными словами, кто в российских условиях выполняет функции черной матери-одиночки. Можно выдвинуть осторожное предположение, что такую роль для отечественной телеаудитории играет немолодая женщина «кавказской» (либо вообще «восточной») национальности, мать многочисленного семейства. Данное предположение основано на наших наблюдениях за реакцией аудитории (в том числе в ходе фокус-групп) на эпизодические сюжеты, посвященные борьбе с наркоторговлей, в которых часто фигурирует этот персонаж. Ни в одном случае не было зафиксировано социальной атрибуции ответственности. Более того, участники фокус-групп резко сопротивлялись попыткам модератора осуществить такую атрибуцию, поднимая вопрос о том, что вынуждает таких женщин торговать наркотиками. В то же время перенос ответственности с наркоманов на общество, которое вынуждает их обращаться к наркотикам из-за безработицы и отсутствия возможности более содержательно проводить свой досуг, как правило, осуществлялся участниками фокус-групп без всяких усилий. Впрочем, еще раз подчеркнем, что данная проблема нуждается в подробном изучении.

Работы Ш. Ийенгара целиком остаются в рамках плюралистической модели, поскольку с его точки зрения эффект установления повестки дня и влияние формата новостей на атрибуцию ответственности является весьма ограниченным и опосредуется множеством факторов, что полностью соответствует конструктивному принципу этой модели.

Любопытно, что при этом Ш. Ийенгар делал попытки выйти за пределы данной модели, рассуждая о том, что доминирование в информационных программах эпизодического формата отвлекает внимание публики от ответственности общества за существование ряда проблем и тем самым выполняет защитную функцию по отношению к существующей элите и конкретным носителям властных функций. По его мнению, эта защитная функция осуществляется вопреки намерениям журналистов, которые уверены, что с помощью эпизодических сюжетов о голодных детях, безработных рабочих, или «разборках» наркоманов они смогут привлечь внимание публики к этим проблемам и побудить власти к активным действиям. То, что на самом деле такие сюжеты оказывают прямо противоположный эффект, формируя у публики убеждение, что те, кто в них показан, сами виноваты в своих проблемах, не входит в расчеты производителей новостей и не осознается ими. Иными словами, Ийенгар не склонен приписывать журналистам сознательное соучастие в воспроизводстве доминантного культурного кода, что резко отличает его от сторонников модели доминирования. Однако он готов согласиться с тем, что «вместо того, чтобы выступать в качестве силы, ограничивающей политическую элиту, телевидение легитимирует ее слова и действия»[67].

Этим высказыванием Ш. Ийенгар настолько близко подошел к модели доминирования, что возникает вопрос – не следует ли считать его ее сторонником, тем более что он с одобрением ссылается на работы Б. Багдикяна, упоминает теорию «идеологического кодирования», разработанную Бирмингемской школой и вообще проявляет склонность к глобальным социальным обобщениям, что крайне нетипично для американского исследователя позитивистского направления. Сделанное Ш. Ийенгаром заключение о том, что “телевизионные новости вполне могут оказаться опиумом для американского общества, поскольку формируют ложное чувство национального благополучия”[68] и блокируют решение множества социальных и экономических проблем, с которыми сталкивается общество, звучит вполне в духе радикального либерализма с его озабоченностью «медиа–болезнью».

Отчасти склонность Ш. Ийенгара к выводам в радикально-либеральном духе объясняется тем, что он изучал краткосрочные эффекты воздействия телевидения на сознание аудитории. Он фактически отказался от схемы коммуникативного акта как акта привлечения внимания. В его исследованиях она оказалась не нужна, поскольку в ходе экспериментов внимание участников и так целиком сосредотачивалось на демонстрируемых сюжетах. У подготовленных Ш. Ийенгаром новостных блоков не было других телевизионных конкурентов: участники эксперимента не могли переключиться на другую программу, если новости им надоедали[69]. В этих условиях эффекты оказывались грубыми и очевидными, и соблазн подтвердить их соответствующей риторикой, оказался, очевидно, чересчур силен. Характерно, что в других своих работах Ш. Ийенгар характеризуется заметно большей сдержанностью.

Если Ш. Ийенгара интересовало непосредственное краткосрочное воздействие телевидения на сознание аудитории, то создатель теории установления повестки дня М. МакКомбс положил начало иерархическим исследованиям того, как устанавливается долгосрочная «повестка дня». С самого начала в центре его иинтереса был не разовый, а кумулятивный эффект массовой коммуникации, возникающий, когда члены аудитории подвергаются воздействию в течение достаточно длительного срока, причем воздействие осуществляется по разным коммуникативным каналам. Как и П. Лазерсфельд, М. Маккомбс работал (и продолжает работать)[70] на материале президентских выборов. После уже ставшего классическим исследования в округе Чэпел-Хилл, в ходе которого анализировалась президентская кампания 1968 года, он вместе с группой сотрудников провел изучение президентской кампании 1976 года и подробно рассмотрел, как устанавливалась повестка дня, начиная с праймериз (выдвижения кандидатов от двух основных американских партий) в феврале и кончая ноябрьским «Election day».

М. Маккомбсом и его группой был собран и проанализирован богатейший эмпирический материал, полученный на основе панельных опросов в трех населенных пунктах, заметно различающихся в экономическом и социально-демографическом отношении (столица штата Индиана город Индианополис, город-спутник Чикаго Эванстон и малый город Лебанон в штате Нью-Гемпшир, с которого по традиции начинаются праймериз). С целью коррекции результатов с частью респондентов кроме стандартных опросов проводились фокусированные интервью, что позволило существенно углубить понимание их мотивов. Естественно, что данные опросов сравнивались с данными контент-анализа газетных и телевизионных материалов с соответствии со стандартной гибридной методикой.

Исследование показало, что с помощью средств массовой информации устанавливается не одна единая повестка дня, а три повестки, несколько различающиеся между собой:

- Личная или внутренняя повестка дня («intrapersonal agenda»), т.е. система приоритетов в отношении наиболее важных для самого индивида социальных и политических проблем.

- Межличностная повестка дня («interpersonal agenda»), т.е. система приоритетов в отношении тех проблем, которые индивид подвергает обсуждению с членами своей микрогруппы; то, что важно для наиболее близких индивиду людей.

- Воображаемая общественная повестка дня («perceived community agenda»), т.е. представления индивида о том, какие проблемы являются наиболее важными для того сообщества, к которому он принадлежит.

В связи с этим возник вопрос о том, как эти три вида повесток взаимодействуют между собой. С точки зрения М. МакКомбса и его соавторов, ключевой для формирования личной повестки дня является не воображаемая общественная повестка, а межличностная повестка. Именно обсуждение материалов средств массовой информации с другими людьми формирует систему приоритетных проблем. Естественно, речь идет прежде всего о ненавязчивых проблемах, по отношению к которым в полной мере реализуется эффект установления повестки дня, поскольку «когда индивиды сталкиваются с теми или иными проблемами в реальной жизни, они не испытывают особой нужны в том, чтобы средства массовой информации подсказывали им, что данные проблемы являются важными, и не нуждаются в газетах и телевидении для того, чтобы начать обсуждение таких проблем»[71]. По мере развития кампании обсуждения ненавязчивых политических проблем становятся все интенсивнее, и происходит конвергенция повесток дня, так что личная и воображаемая публичная повестки дня становился все более похожими на межличностную повестку.

Любопытно, что известной немецкой исследовательницей общественного мнения Э. Ноэль-Нейман примерно в это же время была сформулирована гипотеза о так называемой «спирали молчания», которая основана на том, что именно воображаемая общественная повестка дня, т.е. представления о том, что думают другие, формирует личную повестку дня индивида, так как «люди, не желая оказаться в изоляции, постоянно наблюдают за своим окружением, подробно регистрируя, какое мнение убывает, какое распространяется, усиливается»[72]. Согласно Ноэль-Нейман, средства массовой информации формируют именно воображаемую общественную повестку дня и одновременно – «молчаливое большинство», которое из конформизма опасается заявлять о своем несогласии с «воображаемым большинством».

Столь существенное расхождение между европейскими и американскими исследователями по вопросу о том, на основе чего формируется личная повестка дня, лежащая в основе электоральных предпочтений и реального выбора, объясняется скорее не методологическими, а глубинными социокультурными причинами.

Э. Ноэль-Нойман, также как М. МакКомбс, уделяет очень много внимания эмпирическому обоснованию или, выражаясь ее языком, «демоскопической проверке» гипотезы о «спирали молчания» путем экспериментального моделирования угрозы изоляции в ходе опроса общественного мнения. Но, формируя проверочный инструментарий, немецкая исследовательница неявно исходит из холистского представления об обществе как о целостной системе, что характерно именно для европейской традиции. Американские исследователи строят свою методику в классическом духе Чикагской школы «от индивида» и максимально возможным для них уровнем эмпирически фиксируемой социальности является уровень микрогруппы. Таким образом, глубинное различие европейской и американской традиций проявляется даже тогда, когда европейские исследователи ориентированы, на первый взгляд, чисто позитивистски.

Дополнительно укажем, что для подтверждения своей гипотезы Э. Ноэль-Нойман ссылается на т.н. «феномен множественного невежества» («pluralistic ignorance»), который предполагает, что люди не имеют реального представления о том, что думают те, кто находится за пределами их микрогруппы, в то время как американский исследователь Д. Тейлор использует этот феномен для опровержения данной гипотезы и доказательства невозможности эмпирически зафиксировать мнение общества в целом[73].

М. МакКомбс не ограничился фиксацией факта конвергенции трех видов повестки дня в процессе предвыборной кампании. Он рассмотрел и временную динамику эффекта установления повестки дня. Оказалось, что этот эффект сильнее всего проявляется в начале кампании, на этапе праймериз и существенно ослабляется к ее концу, что вполне объяснимо: в начале кампании у людей еще нет никакого мнения по большинству ненавязчивых проблем, поэтому средствам массовой информации легко привлекать к ним внимание – срабатывает эффект новизны. По мере развития кампании у избирателей формируется личная повестка (по подсчетам М. Маккомбса, временной лаг, необходимый для того, чтобы она установилась, составляет примерно два месяца с момента начала кампании). К концу кампании ненавязчивые проблемы приобретают в сознании избирателей такую же устойчивость, как навязчивые, а вся иерархия проблем в целом – жесткость и однозначность.

Кроме того, М. Маккомбс попытался эмпирически установить, какой тип средств массовой информации сильнее влияет на установление повестки дня – газеты или телевидения. Он пришел к выводу, что в то время как печатные СМИ задают избирателям общую иерархию проблем или базовую повестку кампании, особенно в первые ее месяцы, - телевидение, ориентируясь на эту базовую иерархию, привлекает внимание то к одной, то к другой теме. Маккомбс даже предложил различать повесткообразующую функцию печатных СМИ и «высвечивающую» функцию телевидения, которое действует во время предвыборной кампании подобно лучу прожектора. Поэтому влияние печатных СМИ на личную повестку дня является кумулятивным и проявляется только после достаточно большого промежутка времени, в то время как телевидение оказывает более краткосрочный и непосредственный эффект. При этом чем ближе к концу предвыборной кампании, тем сильнее воздействие телевидения, поскольку к этому времени иерархия проблем, как правило, устанавливается окончательно и средства массовой информации занимаются в основном высвечиванием ее составляющих.

По мнению М. Маккомбса, различие между повесткообразующей функцией газет и «высвечивающей» функцией телевидения связано не только со спецификой соответствующих видов СМИ, но и с особенностями их аудитории. Как правило, чем выше уровень образования членов аудитории, тем более важную роль играют для них газеты, а не телевидение. Впрочем, в группах с очень высоким уровнем образования и социальным статусом эффект установления повестки дня вообще не фиксируется, поскольку «избиратели с высоким статусом при формировании тематической повестки гораздо сильнее опираются на другие источники информации, включая межличностную коммуникацию, чем менее образованные избиратели с более низким статусом»[74].

Фактически это утверждение М. Маккомбса означает, что в обществе одновременно циркулируют и взаимодействуют между собой две несовпадающих повестки дня:

- Элитарная повестка дня, основанная не только на сообщениях средств массовой информации, но и на различных разновидностях устной информации, циркулирующей по сравнительно закрытым информационным сетям внутри элиты;

- Массовая повестка дня, формируемая средствами массовой информации и находящаяся под сильным давлением навязчивых проблем.

Однако сам М. Маккомбс такого вывода так и не сделал, поскольку это означало бы выход за пределы анализа эффектов массовой коммуникации в совершенно иную сферу. Несмотря на то что при чтении трудов М. Маккомбса возникает впечатление, что он подверг проблему установления повестки дня всеобъемлющему анализу, это, конечно, далеко не так. Создатель теории сосредоточился исключительно на эффекте установления повестки дня, полностью или почти полностью игнорируя процесс установления повестки дня. В рамках иерархических исследований данный процесс можно было успешно игнорировать. Однако как только сторонники теории М. Маккомбса перешли к лонгитюдным исследованиям, проблема того, как средства массовой информации, элиты и массовая публика, конкурируя и взаимодействуя друг с другом, строят общезначимую повестку дня, вышла на первый план. Но для решения этой проблемы стандартная гибридная методика, как и другие прикладные социологические методики, применявшиеся в позитивистской коммуникативистике, оказались недостаточными. Лонгитюдные исследования спровоцировали резкое повышение интереса к методологии case-studies и одновременно – к достижениям социальной феноменологии и конструкционистской теории социальных проблем в сфере анализа процессов массовой коммуникации. В результате произошел выход плюралистической модели за ее первоначальные пределы и обращение ее сторонников к анализу средств массовой информации как социального института.

Однако прежде чем перейти к анализу того, как происходило расширение плюралистической модели, рассмотрим некоторые практические приложения теории установления повестки дня.

Эта теория приводит к весьма прагматическим выводам, поскольку предполагает, что сложившаяся в общественном мнении «повестка дня» оказывает самое конкретное влияние на процесс оценки как отдельных политиков, так и политической ситуации в целом, а также и на процесс принятия решений избирателями. Это происходит потому, что в обычных условиях люди выносят оценку не на основе всестороннего анализа сложившегося положения вещей (как предполагается в теории рационального выбора), а интуитивным путем, приближенно. При этом они опираются на наиболее доступную им информацию, т.е. на то, что первым приходит в голову. Даже если бы человек захотел, он был бы не в состоянии учесть при принятии решения весь запас имеющихся у него знаний. В социальной феноменологии данный феномен называется ситуационной ориентированностью повседневного запаса знаний и считается одной из базовых его характеристик; естественно, исследователи, работающие в рамках теории установления повестки дня, не используют столь сложных построений, а опираются на доводы здравого смысла.

Оценивая и решая, индивиды опираются только на часть того, что они в целом знают о том или ином явлении, причем одни соображения оказываются решающими, другие игнорируются, исходя не из их сравнительной важности, а из степени их доступности. Существующая личная повестка дня как раз и задает список наиболее доступных доводов и критериев. Например, оценивать деятельность политического деятеля можно по множеству параметров: исходя из того, какую политическую партию он представляет, или из того, какую политику он поддерживает и чему противодействует, или из того, какие достижения и провалы имеются в его деятельности, и даже просто из того, какой он человек. Но на практике основания для оценки в значительной степени зависят от того, какие темы и проблемы включены в повестку дня. Чем больше внимания средства массовой информации уделяют той или иной проблеме, тем чаще «воспламеняется» данная проблемная зона и тем сильнее зрители опираются на то, что им известно об этой проблеме при общей оценке политического деятеля. Эффективность воспламенения зависит от того, какую меру ответственности за решение проблемы люди склонны приписывать тому или иному политическому деятелю. Поэтому чем большая ответственность за проблему ему приписывается (в частности, форматом новостного сюжета), тем сильнее срабатывает эффект воспламенения.

В качестве классического примера тематического воспламенения, повлиявшего на исход президентских выборов, Ш. Ийенгар и Д. Киндер приводят ситуацию, сложившуюся перед выборами 1980 года (Р. Рейган – Дж. Картер). В последний вечер перед голосованием все три американские ведущие телекомпании посвятили большую часть эфира освещению событий, связанных с иранским кризисом (захват иранцами посольства США и неудачная попытка освободить заложников), поскольку наметилась перспектива его разрешения. В результате высвечивающего воздействия телевидения иерархия проблем в сознании избирателей резко сдвинулась и выборы стали восприниматься ими как референдум по оценке внешнеполитических действий президента Картера. Оценка президента Дж. Картера по этому параметру привела к его поражению. Если, по данным опросов общественного мнения, проведенных незадолго до выборов, Рейган лишь незначительно опережал Картера (на 3% по Гэллапу, и эта цифра была максимальной), то реальный отрыв составил 10% (51% к 41%). Получилось, что «главные приоритеты, присутствовавшие в сознании избирателей, когда они шли к избирательным урнам, были в весьма сильной степени сформированы под воздействием последних выпусков новостей»[75].

Аналогичным образом выборы российского президента в 1996 году были превращены в референдум по поводу коммунизма: если бы повестку дня задавала чеченская война, их результаты могли бы быть другими. Для того чтобы Б. Ельцин мог победить на выборах, необходимо было добиться воспламенения проблемных зон, которые бы могли склонить избирателей к высокой оценке президента и одновременно – «потушить» те проблемные зоны, которые могли бы подтолкнуть к невыгодной оценке. Именно эту задачу и выполняли весной – летом 1996 года электронные средства массовой информации[76]. С одной стороны, из повестки дня постепенно убиралась чеченская война, бывшая в течение 1994–1995 годов одной из главных тем в иерархии. Доля как тематических, так и эпизодических сюжетов, посвященных Чечне, из месяца в месяц сокращалась, что вполне объяснимо: если бы выборы превратились в референдум по поводу чеченской войны, проигрыш Б. Ельцина можно было бы считать практически гарантированным.

С другой стороны, в повестку дня была возвращена чрезвычайно популярная в конце 80-х – начале 90-х годов тема преступлений коммунистического режима. Тем самым выборы были превращены в референдум по поводу советской власти, и избиратели определялись по отношению к недавнему советскому прошлому, которое они еще не успели окончательно забыть и, следовательно, не могли слишком сильно идеализировать. Чем ближе к выборам, тем больше усиливался мотив «не надо старого» и «не хочу пустых прилавков» у сторонников Б. Ельцина и мотив «раньше было лучше» у сторонников Г. Зюганова. В этом и проявился эффект установления повестки дня: «влияние средств массовой информации проявилось не в той оценке, которую избиратель давал коммунистическому прошлому, а в том, что это прошлое стало главным предметом оценки при принятии решения, за кого голосовать (при том, что оно могло быть оценено как со знаком «+», так и со знаком «-»)»[77].

Таким образом, с помощью правильно установленной повестки дня можно направлять общественное мнение в желательном направлении. Подчеркнем, что, исходя из теории установления повестки дня, главное воздействие СМИ связано не с их способностью к убеждению и переубеждению, а с их способностью привлекать общественное внимание и определять критерии, лежащие в основе оценки и принятия решения. Иными словами, они определяют не то, как человек думает, но то, о чем он думает. Остается ответить только на самый главный вопрос – как именно установить правильную повестку дня. Но для ответа на данный вопрос требуется выйти за пределы анализа эффектов массовой коммуникации, которому посвящена настоящая глава.

В целом можно сделать вывод, что создание теории установления повестки дня не только сохранило в полной неприкосновенности конструктивный принцип плюралистической модели, но и продемонстрировало, что в рамках этой модели вполне возможно создать работающую теорию, имеющую вполне конкретные практические приложения. Если в рамках модели доминирования главный акцент делается на критику существующего положения вещей, а практика сводится к «семантической герилье» аудитории по отношению к средствам массовой информации, то в рамках плюралистической модели анализ эффектов массовой коммуникации позволяет сформулировать практические рекомендации по воздействию на аудиторию.

 

⇐ Предыдущая1234567Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: