 |
III. Специфика диалогического общения. Диалог-спор
|
|
|
|
Выдающиеся философы двадцатого века (М. Бубер [8], О. Розеншток-Хюсси [74]) считали, что человек обретает себя как личность именно в диалоге, что «жить — значит общаться диалогически».
Диалог изучают разные науки: не только философия, психология, но и синтаксис, социо- и психолингвистика, стилистика и лингвистика текста и, конечно, риторика. В ней уже давно отмечено своеобразие диалога в различных ситуациях общения: на экзамене, научной конференции, в транспорте, в магазине (лингвистами исследуется и такая его уникальная разновидность, как диалог с животными). Соответственно выделяются и виды диалога: научный, официальный, деловой, бытовой и др.
Как и монолог, диалог необходимо найти и изобрести. То, что ранее говорилось о разработке замысла речи, ее стратегии в расчете на конкретную аудиторию, о разработке ее тактики (о топах и аргументах), вполне применимо и к диалогу.
Шекспир, любивший искусство красноречия, продемонстрировал в комедии «Укрощение строптивой» (пер. П. Мелковой) то, как Петруччо выигрывает в диалогической стратегии, но проигрывает Катарине в тактике во время их первой встречи:
Петруччо. Придет она — ухаживать примусь;
Начнет беситься — стану говорить,
Что слаще соловья выводит трели;
Нахмурится — скажу, что смотрит ясно,
Как роза, окропленная росой;
А замолчит, надувшись, — похвалю
За разговорчивость и удивлюсь,
Что можно быть такой красноречивой...
Погонит — в благодарностях рассыплюсь,
Как будто просит погостить с недельку;
Откажет мне — потребую назначить
День оглашения и день венчанья.
Она идет. Петруччо, начинай! <…>
Петруччо. Услыхав, как превозносят люди
Твою любезность, красоту и кротость, —
|
|
|
Хоть большего ты стоишь, несомненно, —
Я двинулся сюда тебя посватать.
Катарина. Он двинулся!
Кто двинул вас сюда,
Пусть выдвинет отсюда.
Вижу я,
Передвигать вас можно.
Петруччо. То есть как?
Катарина. Как этот стул.
В зависимости от позиции участников диалога (союзников или врагов), в риторике противопоставляются диалог-унисон и диалог-диссонанс. В пьесе Э. Радзинского «Беседы с Сократом» диалог Сократа и Мелета, который идет в суд обвинять его, какое-то время протекает в режиме унисона, диалога-объяснения:
Мелет. А зачем вам в суд?
Сократ. Я раздумывал над этим целое утро...
А зачем вам, молодой человек?
Мелет. Я иду обвинять Сократа.
Сократ. Сократа?
Мелет. Сократа!
Сократ. А что же он вам сделал дурного?
Мелет. Ничего. Я даже с ним незнаком.
Просто мне с детства надоело, что все называют
его мудрейшим.
Сократ. Я понимаю, это может надоесть.
Возможно и перетекание одного типа в другой, когда диалог-унисон (например, обсуждение какой-либо проблемы), при внешнем согласии его участников, превращается в спор, а затем и в ссору. Так развивается диалог Бенедикта и Беатриче в комедии В. Шекспира «Много шуму из ничего»:
— В меня влюблены все дамы, за исключением вас одной. А я, хоть и от всего сердца хотел бы, чтобы мое сердце не было таким жестоким, ни одной из них не люблю.
— Какое счастье для женщин! Иначе им пришлось бы терпеть убийственного поклонника. Благодарю бога и мою холодную кровь за то, что в этом я похожа на вас: для меня приятнее слушать, как моя собака лает на ворон, чем как мужчина клянется мне в любви.
— Да укрепит небо вашу милость в подобных чувствах! Это избавит немало синьоров от царапин на физиономии.
— Если физиономия вроде вашей, так от царапин хуже не станет.
— Ну, вам бы только попугаев обучать.
— Птица моей выучки будет лучше, чем животное, похожее на вас.
|
|
|
— Хотел бы я, чтобы моя лошадь равнялась быстротой и неутомимостью с вашим язычком. Впрочем, продолжайте с богом: я кончил.
— Вы всегда кончаете лошадиной остротой. Я это давно знаю.
Демагог может сознательно навязать выгодную ему модель развертывания диалога. Например, в пьесе Е. Шварца «Обыкновенное чудо» Король переводит диалог-ссору (после попытки отравления Хозяйки) в диалог-объяснение, а затем сам переходит в наступление:
Хозяин. Стыдно, стыдно, ваше величество!
Король. Не я виноват!
Хозяин. А кто?
Король. Дядя! Он также вот разговорится, бывало, с кем придется, наплетет о себе с три короба, а потом ему делается стыдно. А у него душа была тонкая, деликатная, легко уязвимая. И чтобы потом не мучиться, он, бывало, возьмет да и отравит собеседника.
Хозяин. Подлец!
Король. Скотина форменная! Оставил наследство, негодяй!
Хозяин. Значит, дядя виноват?
Король. Дядя, дядя, дядя! Нечего улыбаться! Я человек начитанный, совестливый. Другой свалил бы вину за свои подлости на товарищей, на начальство, на соседей, на жену. А я валю на предков, как на покойников. Им все равно, а мне легче.
О сущности истинного диалога замечательно сказал С.С. Аверинцев [1], лауреат премии «Диалог между культурами»: «Это то, что постоянно находится в опасности, всегда под угрозой, но без чего на самом деле обойтись невозможно... Диалог предполагает, что собеседники различны, но, уважая свою личность, они одновременно уважают собеседника, выслушивают его и искренне пытаются понять».
Особой спецификой и разнообразием жанров обладает диалогическое общение в СМИ. К сожалению, далеко не все ведущие популярных программ способны к истинному диалогу:
Дмитрий Дибров в программе «Временно доступен» — не интервьюер, но персона, практически равная интервьюируемому. В своей велеречивой манере, которая со временем стала откровенно комичной, он оценивает деятельность приглашенного в студию, морализирует, вдохновенно цитирует классиков, показывая собственную образованность, или упоенно рассказывает о себе, всячески подчеркивая, что он с Пушкиным (Безруковым, Градским, Гинкасом) на дружеской ноге. <…> К тому же, он утратил главное — неподдельный интерес к другому человеку, которым всегда светились его глаза. Теперь глаза светятся самовлюбленностью и самодовольством.
|
|
|
(И. Петровская. Известия. 22.08.2008)
Интересны наблюдения о стратегии и тактике ведения теледебатов И. Хакамады [87]:
На парламентских выборах партия вытолкнула меня на дебаты с Екатериной Лаховой. Я против дебатов женщины с женщиной. Они всегда выглядят, как склока на коммунальной кухне. Но отказаться — потерять бесплатный эфир. Я отлично представляла, что будет говорить Екатерина, что буду отвечать я, поэтому основным и единственным вопросом подготовки к дебатам был вопрос: во что одеться? Политтехнологи настаивали на ярко-голубом пиджаке, потому что «голубой цвет — это символ доброты и надежды» или коричневом шерстяном платье, потому что «коричневый — это цвет земли, и у зрителя возникнет ассоциация с Деметрой, богиней земли и плодородия». Я же надела белую рубашку и повязала черный галстук. И не промахнулась. Екатерина была в кофточке, в юбочке, на шпильках, вся такая женщина, женщина, женщина. После программы огромное количество людей сказали мне: твои рубашка с галстуком были красноречивее всех рассуждений — сразу возникли два контрастных образа. Женщины-политика, которая занимается только гендерными проблемами, и женщины-политика, которая претендует на все.
В риторике исследованы так называемые беседы для выхода из конфликта, отбор и расположение в них приемов воздействия на противника [55]. «Переговорная джиу-джитсу» Р. Фишера и У. Юри [83, 94] основана на следующих постулатах:
- не нападайте на позицию своих оппонентов, загляните за нее;
- не защищайте свои идеи, поощряйте критику и советы;
- превратите нападение на вас в атаку на проблему;
- задавайте вопросы и делайте паузу.
Авторы «успешной модели переговоров» (ее интерпретацию см.:72) предлагают: «Когда есть подозрение, что другая сторона, договариваясь о правилах игры, использует тактику уловок, необходимо сделать следующее:
1) выявить сам факт использования этой тактики;
2) прямо вынести этот вопрос на обсуждение;
|
|
|
3) подвергнуть сомнению законность и желательность ее применения, т. е. вести переговоры именно по этому поводу.
Основными правилами ведения переговоров являются следующие:
- отделяйте людей от проблемы;
- сосредоточьтесь на интересах, а не на позициях;
- изобретайте взаимовыгодные варианты;
- настаивайте на использовании объективных критериев
Риторику прежде всего интересует такая разновидность диалога-диссонанса, как спор, его стратегия и тактика, правила его ведения. Древние греки признавали существование двух богинь спора — Эриды Благой и Эриды Злой. Первая была богиней истинного, конструктивного спора, а вторая — богиней спора конфликтного, в котором никакая истина родиться не может.
Впрочем, представление о том, что в споре рождается истина, берется под сомнение многими мастерами красноречия, в том числе и Д. Карнеги. Его заповеди ведения спора широко известны, достаточно открыть книгу «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей...» [32] или другие сочинения Карнеги. Реже вспоминают книгу С. И. Поварнина «Спор. О теории и практике спора»[71].
Остановимся на ней подробнее. По мнению ее автора, «спор имеет огромное значение в жизни, в науке, в государственных и общественных делах. Где нет споров о важных, серьезных вопросах, там застой».
Выделяется несколько видов спора: сосредоточенный и бесформенный (когда непонятно, из-за чего, собственно, он возник); простой (когда в нем участвуют два человека) и сложный — между несколькими лицами. Заметим, что коллективный мозговой штурм проблемы, при наличии опытного руководителя спора, может быть очень результативным. Актуально сегодня и определение особенностей споров без слушателей, при слушателях и для слушателей. Современным политикам особенно важно владеть мастерством публичного диалога. Но, выступая по радио или телевидению, они нередко спорят не между собой, а для слушателей, пытаясь завоевать аудиторию.
Противопоставляются спор письменный (например, газетная или журнальная дискуссия), с отложенным по времени ответом или вопросом оппонента, и устный, сиюминутный. С. И. Поварнин выделяет также виды спора по вызвавшим его мотивам: для проверки истины (это высшая форма спора, мастером его ведения был Сократ), для убеждения (нередко он лежит в основе рекламы), из-за победы (его участники, как правило, уверены в том, что победителей не судят; им нужны выигрышные аргументы, обязательно необходимы слушатели). Он описывает и такие виды спора, как спор-спорт (неважно о чем и с кем), спор-игра (когда противник искусно приводится к противоречию с самим собой).
|
|
|
Успех в споре во многом зависит от выбора его участников: «Чем невежественнее человек, тем менее он способен понять или принять сложную мысль». С таким оппонентом «честный спор невозможен».
Очень важным является умение слушать доводы оппонента, не замыкаться на собственной речи. Этим отличался тургеневский Рудин:
…Рудин слушал, покуривал папироску и молчал, лишь изредка вставляя в речь разболтавшейся барыни небольшие замечания. Он умел и любил говорить; вести разговор было не по нем, но он умел также слушать. Всякий, кого он только не запугивал сначала, доверчиво распускался в его присутствии: так охотно и одобрительно следил он за нитью чужого рассказа... В спорах он редко давал высказываться своему противнику и подавлял его своей стремительной и страстной диалектикой.
Для того чтобы спор состоялся, необходимо столкновение мнений его участников, но не менее важна общность их понимания предмета спора, способность говорить «на одном языке». В романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» Воланд и Левий Матвей «говорят на разных языках», поэтому спор между ними невозможен:
— Я не буду с тобою спорить, старый софист, — ответил Левий Матвей.
— Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я уже упомянул, — ты глуп, — ответил Воланд и спросил: — ну, говори кратко, не утомляя меня, зачем появился?
— Он прислал меня.
— Что же он велел передать тебе, раб?
— Я не раб, — все более озлобляясь, ответил Левий Матвей, — я его ученик.
— Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, — отозвался Воланд, — но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются.
Впрочем, также невозможен истинный диалог между Воландом и Андреем Фокичом, буфетчиком Варьете, и многими другими сатирическими персонажами булгаковского романа.
Доводов в споре не должно быть много, они подаются без быстрой смены. Важно выработать умение «вылавливать» доводы противника, облекать их в краткие фразы. Они могут быть выгодны нам и самоубийственны для него, умелый спорщик всегда сможет нанести ответный удар.
Противопоставляются два типа спора — джентльменский и хамский. Джентльменский спор предполагает углубление доводов противника, уточнение их смысла, а хамский, напротив, — срыв обсуждения, переход на личности:
Мы овладеваем более высоким стилем спора. Спор без фактов. Спор на темпераменте. Спор, переходящий от голословного утверждения на личность партнера.
Что может говорить хромой об искусстве Герберта фон Караяна? Если ему сразу заявить, что он хромой, он признает себя побежденным.
О чем может спорить человек, который не поменял паспорт? Какие взгляды на архитектуру может высказать мужчина без прописки? Пойманный с поличным, он сознается и признает себя побежденным.
И вообще, разве нас может интересовать мнение человека лысого, с таким носом? Пусть сначала исправит нос, отрастит волосы, а потом и выскажется.
Поведение в споре должно быть простым: не слушать собеседника, а разглядывать его или напевать, глядя в глаза. В самый острый момент попросить документ, сверить прописку, попросить характеристику с места работы, легко перейти на «ты», сказать: «А вот это не твоего собачьего ума дело» и ваш партнер смягчится, как ошпаренный.
(М. Жванецкий. «Стиль спора»)
По мнению С.И. Поварнина, спор не может вестись и в «чичиковской манере»: Павел Иванович, как известно, спорил весьма приятно — так, как будто бы и вовсе не спорил. К сожалению, сегодня мы чаще являемся если не участниками, то свидетелями хамского спора. Остроумную характеристику В. Жириновскому, мастеру такого рода поединков, дала публицист Т. Москвина: «Ему невозможно возражать, поскольку на любые скудные аргументы рассудка вам ответит фонтан античного красноречия, не имеющий никаких целей, кроме собственного сверкания». Используя недопустимые уловки, Жириновский, как правило, побеждает в публичной полемике:
Вот идет последняя перед выборами 2003 года программа «Свобода слова» (НТВ). Парад амбиций, потоки заверений, мартиролог проблем. Всерьез озабочен продовольственной безопасностью России солидный руководитель аграрной партии Михаил Лапшин. Но он знает (пиарщики подсказали), что нельзя все время народ грузить, надо иногда чего-нибудь пошутить, не так, разумеется, как злодейский Вольфович, а по-доброму, по-крестьянски. И Лапшин говорит, что на плакате партии изображена девушка, красивая, здоровая, а почему она такая красивая и здоровая? Потому, что кушает только отечественные продукты.
Что-то в этом китче зацепило Жириновского. «Ну. И где ваша девушка? — осведомился он. — Нет девушки. И хлеба нет. Ничего нет. Одна ложь. Коровы сдохли, трава завяла. (Лапшину.) Водички попей, успокойся! Ничего нет, всюду красные бароны сидят. Себе наворовали и сидят. В хлеву. Чучела. И одна ложь... (С удовольствием глядя на возмущенное лицо Лапшина.) Валидольчику ему дайте, валидольчику!..»
Вот что это за текст? Это, откровенно говоря, черт знает что, а не текст. Разве ж так можно вести себя в приличном обществе, да еще будучи в эфире федерального канала!
(...) Ясно, что шутник что-то сделал сейчас с этим солидным пожилым мужчиной, который с таким титаническим самоуважением к себе относился, такое себе выработал попечительное лицо, с оттенком строгой ласковости, так на словах хлопотал о чем-то полезном и правильном. А все прахом пошло. Подлый арлекин сбил с господина шляпу, загоготал, кувырнулся — и кажется уже, что нет никакой Аграрной партии и не было никогда, а есть на самом деле надутые, важничающие чучела.
«Валидольчику, валидольчику!».
(Т. Москвина. «Шутник...»)
Непозволительными считаются следующие уловки в споре: так называемое «чтение в сердцах» (например: «Вы говорите это из зависти к нему...»), выведение противника из равновесия, чтобы иметь право сказать ему «Ты сердишься — значит неправ», отвлечение его внимания.
Переход на личности и «чтение в сердцах», наряду с другими уловками, виртуозно использует Карлсон, заключая с Малышом очередное пари:
...Карлсон сказал:
— Ты был прав, это лекарство не помогает от жара. Дай-ка мне теперь шоколадку.
— Тебе? — удивился Малыш. — Ведь я выиграл пари!
— Ну да, пари выиграл ты, значит, мне надо получить в утешение шоколадку. Нет справедливости на этом свете! А ты всего-навсего гадкий мальчишка, ты хочешь съесть шоколад только потому, что у меня не упала температура.
Малыш с неохотой протянул шоколадку Карлсону, который мигом откусил половину...
(А. Линдгрен. «Малыш и Карлсон, который живет на крыше»)
В качестве непозволительных уловок издавна используются софизмы — намеренные ошибки в доказательствах. Они изменяют основной тезис спора, расширяют или сужают его. Софист переводит спор на точку зрения выгоды / невыгоды (так называемый «довод к карману»), подменяет понятия, избегает сложной мысли. Так отвечает на вопросы корреспондента О. Шаблинской публицист А. Караулов:
— У Вас такие машины, охрана... Караулова часто называют самым богатым защитником бедных.
— А я что, в лаптях должен ходить?
— Я не об этом. Я видела ваш роскошный дом. Неужели, имея такое «ласточкино гнездо», вы считаете, что ВСЯ жизнь в России — мрак?
— В каком «Моменте истины» вы слышали, что ВСЯ российская жизнь — это несостоявшееся самоубийство? Большей глупости придумать нельзя. Губернатор Полежаев построил в Омске библиотеку-дворец, может быть, одну из лучших в Азии. До тех пор, пока наши библиотеки полны ребятишек (а именно так происходит сегодня), Россия — великая страна.
(Аргументы и факты. 2005. № 12)
В книге С. И. Поварнина можно найти старинные названия непозволительных уловок: довод к городовому, или палочный довод (т. е. связанный с угрозой), адвокатский довод, использующий неосторожное высказывание противника, а также дамский аргумент, нарушающий законы логики. Использование дамского аргумента изображено в рассказе Н. Тэффи. «К теории флирта»:
Итак, дама не должна приходить первая, кроме того случая, когдаона желает устроить сцену ревности. Тогда это не только разрешается, но даже вменяется в обязанность.
— А я уже хотела уходить...
— Боже мой! Отчего же?
— Я ждала вас почти полчаса.
— Но ведь вы назначили в три, а теперь еще без пяти минут...
— Конечно, вы всегда окажетесь правы...
— Но ведь часы...
— Часы здесь ни при чем...
Вот прекрасная интродукция, которая рекомендуется всем в подобных случаях.
Дальше уже легко.
Отнюдь не безобидными представляются «чтение в сердцах» и «палочный довод» (угроза), которые использует первосвященник Каифа в споре с Понтием Пилатом:
— Веришь ли ты, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь? Нет, не веришь! Не мир, не мир принес нам обольститель народа в Ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь;
— Что я слышу, прокуратор? Мы привыкли к тому, что римский прокуратор выбирает слова, прежде чем что-нибудь сказать. Не услышал бы нас кто-нибудь, игемон?
(М. А. Булгаков. «Мастер и Маргарита»)
В «Риторике для детей и взрослых» М. Ханина [88] названы некоторые другие непозволительные уловки в споре: ложные аргументы, приклеивание ярлыков, игра в авторитеты, огульное несогласие с мнением противника (чушь, бред), высокомерный ответ (Все это можно прочитать даже в школьном учебнике и т. п.), игра на самолюбии, психологическое давление. Так ведет себя Шмель в споре с Алисой:
— По — гло — ще — ны, — повторила Алиса по слогам.
— Такого слова в английском языке нет! — сказал Шмель.
— Но в газете есть, — возразила робко Алиса.
— Пусть оно там и остается, — сказал раздраженно Шмель и отвернулся.
(Л. Кэрролл. «Алиса в Зазеркалье»)
Совершенное отрицание авторитетов, замечает С. И. Поварнин, это тоже уловка. Огульное несогласие использует Шариков в споре с профессором Преображенским:
— Что же вы читаете?.. Что можете сказать насчет прочитанного?
— Да не согласен я…
— Ну и с кем же? С Марксом? Или с Энгельсом?
— Да с обоими.
(М. А. Булгаков. «Собачье сердце»)
Существуют ли меры против недопустимых уловок? С.И. Поварнин советовал прежде всего сохранять спокойствие и не поддаваться софизмам. Следует ограничиться указанием на уловку, не занимаясь ее анализом, но обязательно надо разоблачать срыв спора, нелепые и субъективные доводы.
|
|
|
