 |
Обычно-правовая система и самоорганизация
|
|
|
|
Сравнительный анализ обычного права, характерного для различных культур, представляющих как традиционные, так и индустриальные (и постиндустриальные) общества, свидетельствует о наличии тождественных структурных характеристик. Это бросалось в глаза ученым, которые фиксировали проявления архаических социально-регулятивных форм организации в современных системах. Особенно отчетливо они выступают при тоталитарных режимах (Gassier 1946). Поразительное сходство с архаическим укладом обнаружилось и при изучении субкультур, в частности, «мира тюрьмы». Антрополог, волею судьбы оказавшийся в местах заключения, был поражен, увидев и опознав ев лагерной жизни целый ряд экзотических явлений, которые до того много лет изучал профессионально по литературе, — явлений, характеризующих первобытное общество. Для первобытного общества характерны обряды инициации — посвящения подростков в рант взрослых, состоящие из жестких, испытаний; такой же характер имели у дикарей и другие обряды перехода в иное состояние (ранг, статус, сословие, возраст). У наших уголовников это называется "пропиской". Для первобытного общества характерны табу... Абсолютное соответствие мы находим в лагерных нормах, определяющих, что "западло". Будто из первобытною общества перенесена татуировка-наколка и т. д.» (Самойлов 1990).
Подобные наблюдения могут служить основанием для теоретической реконструкции обычно-правовой системы, отражающей структурные принципы, на которых строится любое обычное право, обладающее при этом уникальной этнографической (культурной) формой. Это своего рода «идеальный тип» или инвариант обычного права.
К таким принципам можно отнести его неписаный, «молчаливый» характер, бессозначельный способ бьпования, когда нормы рефлекси-руются в сознании акторов только в случае их нарушения. Они зачастую выступают в фольклорной форме: пословиц, поговорок, преданий и мифов, а также ритуальных практик. Эти свойова одинаковым образом характеризуют как обычное право в традиционном (первобытном) обществе, так и современном (индустриальном, постиндустриальном). Различные обычно-правовые «кодексы» повсеместно также роднит не только самопроизвольность возникновения норм, но и такой же порядок осуществления социального контроля.
|
|
|
\161\
r
Словом, обычно-правовая материя представляет собой неформальные практики, присущие человеческому сообществу на всех этапах его существования. Они, как представляется, возникают в процессе самоорганизации, который направлен на сохранение целостности системы, уменьшение энтропии, возрастание порядка, совершенствование структуры функциональных отношений в соответствии с изменяющимися внешними и внутренними условиями. Процессы самоорганизации характерны для социальных систем всех уровней. Причем если на ранних стадиях социогенеза они должны были удовлетворять критерию выживания системы как гаковой, то на более продвинутых стадиях служить оптимизации внутрисистемных процессов, связанных с повышением ее устойчивости и эффективности. Поэтому можно определить самоорганизацию как естественный процесс, связанный с регламентацией деятельности людей, для обеспечения устойчивости социума или его подразделений в условиях воздействия на него внешней среды, а также постоянно изменяющихся внутренних отношений.
Представляется, что обычно-правовое регулирование как раз и регламентировало изначально человеческую деятельность, обеспечивая выживание социума как особого вида движения материи. Стабилизирующую функцию обычное право выполняет и на всех последующих стдиях движения конкретного социума в историческом процессе. Иными словами, обычное право в обществе любой стадии эволюции формируется на базе универсального алгоритма, в основе которого лежит процесс общественной самоорганизации.
|
|
|
Вопрос состоит в том, как обычно-правовой процесс отражается в человеческом сознании. Выявление данной связи позволит установить устойчивость и причину обычно-правовых норм, их эффективность не только в регулировании отношений в традиционном обществе, но и в современном, где они с успехом конкурируют с писаным (государственным) законодательством.
Как показывают материалы полевых наблюдений, особенно в странах Востока, обычно-правовая ментальность во многом определяет правовую культуру большинства населения данных стран, включая образованные слои (интеллигенцию). В результате возникают новые обычно-правовые нормы, призванные регулировать отношения внутри изменяющегося социального контекста. Их также зачастую называют «теневым правом", подчеркивая тем самым, что они сосуществуют не в виде единственного регулятора, как это было в традиционном обществе, а наряду с официальными (государственными) правовыми нормами (законами).
Сегодня вполне справедливо ставится задача изучения «теневого права» юридической наукой: «Теневое право — предмет общей теории права, а не только уголовного нрава и криминологии, как может показаться на
\162\
первый взгляд... Необходимо констатировать, что проблема неофициального права, хотя поставлена была очень давно, до сих пор юристами не оценена надлежащим образом и, соответственно, не подвергнут анализу» (Баранов 2002: 13-20).
Постараемся раскрыть универсальность обычно-правовой системы как самостоятельного юридического феномена, причины ее возникновения, а также присущие ей механизмы регуляции поведения людей. Это поможет нам понять причины устойчивости неписаного закона, его успешного противостояния государственному закону.
У истоков права — становление поведенческой нормы
Для понимания сущности обычно-правовой системы необходимо исследовать механизм возникновения первых социальных норм на ранних стадиях социогенеза. Освещение этого вопроса имеет значение и для принципиальной в юриспруденции проблемы, связанной с приоритетностью в структуре права таких его составляющих, как нормы, правосознание и правоотношения. Это также важно для уточнения самого понятия правовой нормы: оно предполагает не только структурирование определенным образом поведения людей, придающее ему известную императивность, но обеспечение его социальным контролем. Наличие подобных норм составляет сущность социального порядка. Как показывают лингвистические исследования, концептуальное значение права (применительно к славянам) еще на праславннском уровне коррелировало именно с порядком (Иванов, Топоров 1978: 221-235). Действительно, правовая норма является базисным понятием для феноменов «права» и «власти», составляющих сердцевину социального порядка.
|
|
|
Если следовать принятому сегодня в юриспруденции определению, которое ограничивает правовую норму наличием государственного контроля за ее соблюдением, то традиционное (первобытное) общество автоматически включается в «эпоху бесправия» или «хаоса*'. Тем не менее, этнографические материалы свидетельствуют о том, что там существовали социальные нормы, которые жестко соблюдались, а случаи их нарушения были чрезвычайно редким явлением. Вот как описывает поведение представителя такого общества А. Брайант, миссионер, длительное время проживший среди зулусов (Южная Африка) в первой половине XX века: «Любой наблюдатель заметит достоинство в поведении и вежливость грубого зулуса... Учтивость, уважение, благородство и честность проявляются во всем его поведении, во всех поступках по отношению к окружающим. Его этикет столь же хорошего тона, что его не может превзойти представитель нашей хваленой цивилизации. Зулусы знают, как войти в хижину и выйти из нее, как вести себя мужчинам
\163\
и женщинам, как разойтись при встрече, как нужно произносить приветствия дома и вне дома, как занять место у очага. За столом соблюдают строгие правила: как принять пищу, как класть ложку на блюдо, как держа-i ь кружку пива, как мыть руки перед едой и полоскать руки после еды. По определенным правилам входят в загон, идут гуськом по дороге. Все, как эчо можно видеть, подчиняется определенному порядку, и все беспрекословно этому починяются» (Ьрайант 1953: 154). Это же можно отнести к доиндустриальным обществам вообще. Так, по мнению А. Я. Гуревчча, в феодальном общеаве лишь небольшая часть населения, т. е, социальные верхи (аристократы), являлась субъектом писаного пряна, к то время как основные массы следовали обычному праву, норм которого строго придерживались (Гуревич 1981).
|
|
|
1. Позитивные поведенческие нормы
Вопрос, связанный со становлением первых социальных норм, может носить исключительно гипотетический характер. Однако, используя многочисленные этнографические данные по так называемым «примитивным» народам, попытаемся реконструировать этот процесс. В научной ли-терагуре, посвященной проблеме происхождения человека, часто высказывается мнение о том, что первые социальные нормы возникли благодаря сознательной деятельности людей. Например, объясняют возникновение такой культурной универсалии, как экзогамия, т. е. сексуальных запретов, относящихся к родственникам, стремлением людей избежать кровосмешения, которое чревато биологической деградацией человека. Действительно, данного рода запреты жестко соблюдались в традиционном обществе. Известен пример, описанный Б.Малиновским, когда молодой человек случайно вступил в сексуальную связь с запрещенным партнером, но, узнав об этом, покончил жизнь самоубийством, хотя никто из окружающих не подозревал об его проступке.
Если принять подобный вариант происхождения первых норм, то первичным в структуре права следует признать правосознание, направляемое идеей успешной эволюции человеческого вида путем соблюдения рационально отобранного поведения. Однако первобытный индивид в принципе не мог быть «философом», заботившимся об этом. Этнографические материалы убеждают в том, что реализация социальных норм поведения происходила бессознательно. Когда же исследователи интересовались, почему индивид поступает так, а не иначе, обычно слышали в ответ «потому что так принято, это завещано нам предками» или «это закон наших предков». Например, один из классиков британской школы социально-культурной антропологии отмечал: «Африканцы ничего не думают о силах, определяющих их социальное поведение. Они не думают о тех интересах, которые руководят ими, институтах, посредством которых они организуют коллекшвные дейавия, и структуре групп, в которые они
|
|
|
\164\
организованы... Социальная система трансформируется у них в виде священной необходимости, где фигуры, ее составляющие, не подлежат критике или пересмотру» (Fortes, Evans-Pritchard 1940:17).
Как уже отмечалось, данные исторической психологии и психолингвистики опровергают возможность сознательного установления человеком поведенческих норм вследствие отсутствия в индивидуальной психологии феномена внутренней речи, которая принимается за главный критерий «сознательного» (Лурия 1963: 105). Бессознательной трактовки возникновения первых поведенческих норм придерживался и классик американской культурной антропологии Ф. Боас: «Многие обычаи возникли без какой-либо сознательной деятельности» (Боас 1926: 121).
Скорее всего, нормы возникли в результате вероятностного отбора случайных поведенческих актов, осуществлявшегося на базе критерия выживания раннего социума. Согласно известному этологу и антропологу К.Лоренцу, "социальные нормы и обычаи, характерные для культур, скорее производят впечатление, что формировал их добрый старый естественный отбор, действовавший не на генетической, а на общественно-психологической основе и использовавший в качестве сырья вместо мутаций и рекомбинаций случайно возникшие обычаи и привычки» (Лоренц 1969: 48).
При этом случайно осуществленное поведение (поведенческий акт), скорее всего, закреплялось в социальную норму посредством подражания. Подобный акт, приведший к удовлетворению некой потребности, неизбежно вызывал положительные эмоции у актора (Анохин 1949: 80), которые «заражали» остальных членов первичного человеческого коллектива, стимулируя заимствование ими данного поведения. Пережитая же некогда положительная эмоция в связи с выполнением того или иного действия гарантировала его воспроизведение в подобной ситуации в будущем (Лоренц 1969: 48).
Любопытные сведения, поддерживающие данную гипотезу о происхождении первых поведенческих норм, имеются по аборигенам Австралии. Речь идет о людях, путешествующих по окрестным деревням и «рассказывающих» на «танцевальных вечеринках», устраиваемых жителями деревень в их честь, о наиболее знаменательных событиях, происшедших «в мире». Особенно ценили зрители «новые песни, танцы, драматические произведения на новые сюжеты (чаще всею это выступало в неразрывном единстве), в которых находили отражение те или иные события повседневной жизни, нередко представленные в юмористическом или лирическом стиле». Собственно, во время этих «вечеринок» люди обменивались опытом, перенимали поведение, приведшее других, о которых шло повествование, к успеху. Так, один исполнигель рассказывал о том, как вдвоем с другом пытался переплыть бурную реку: «Исполняя песню, певец сопро-
\165\
вождал чекеI телодвижениями и жестами, которые были, по свидетельству Хауита, гораздо красноречивее, чем ее слова. Авторы изображали, как они сталкивали лодку в воду, ipe6yi наперерез точению, как лодку захлестывает вода, как они после безуспешных попыток вычерпать воду руками поспешно гребут к берегу. Причем члены племени, перед которыми эта песня исполнялась, ее слов не понимали, но это не мешало ее успеху у аудитории» (Howitt 1904; цит. по Артемова 1987: 135-136).
Таким образом, жизненный опыт (удачно найденное поведение) могло перениматься людьми не голько через непосредственный контакт с актором, но через повествование о нем талантливыми персонами, умевшими воспроизвести данное поведение в танцевальном ритме и «заразить» им окружающих.
Подражание в подобных социумах было и главным «педагогическим» принципом, где дети усваивали нормы, наблюдая за действиями старших, которые почти не прибегали к каким бы то ни было словесным инструкциям (Rartrey 1933: 461).
Бессознательное становление и усвоение поведенческих норм гарантирует эффективный контроль над их осуществлением посредством психологических механизмов саморегуляции. Это, в первую очередь, относится к психофизиологическому механизму привычки. Нарушение означает одновременно и отход от привычного поведения, что чревато даже негативными последствиями для человеческого организма, о чем писал еще физиолог И. П. Павлов (Павлов 1951: 244).
Кроме того, возникавшая таким образом социальная норма твердо закреплялась в психологии первичного коллектива, вызывая резкую негативную реакцию его членов в случае отклонения от поведенческого стандарта какого-либо индивида (Боас, 1926: 120). Например, М. Вилсон, английский антрополог, исследовавшая африканские общества, описывает санкцию "жужжание мужчин», когда они, реагируя на «преступное поведение», хором издавали звук («жужжание»), который вызывал холодную дрожь у нарушителя. Причем такая санкция была крайне эффективна как в отношении рядовых общинников, так и традиционных лидеров (Wilson 1971:85).
Силу воздействия «общественного мнения» в качестве социального контроля соотечественники в полной мере могли прочувствовать на себе в коммунистический период. Этот механизм использовался властями всех уровней, когда проштрафившегося вызывали для «разбора персонального дела» на собрание коллектива (пионерского, комсомольского, партийного, производственного и т. д.). Если учесть, что степень интеграции индивидуальности в коллектив, начиная с ранних лет жизни (через октябрятскую организацию) была чрезвычайно высока, что выражалось в большой концентрации идентичных обрядов, насыщенных ритуальными текстами (клятвами, присягами) и символическими действиями (отдание чести зна-
\166\
мени, например), то психологическое воздействие коллектива на человека имело чрезвычайно мощный характер.
Прекрасно помню тяжелые переживания по поводу отказа мне в приеме в комсомольскую организацию, а также «критические» выступления товарищей на соответствующем собрании, хотя я, как мне кажется, принадлежал к «школьным хулиганам», которые старались противопоставить себя в какой-то степени коллективу, пытаясь делать вид, что нас данное решение абсолютно не трогает, Причем подобное воздействие коллектива испытывали не только подростки, но и взрослые. В советской литературе можно найти множественные описания тяжелейших психологических переживаний видных ученых, писателей, государственных лидеров, подвергшихся общественному остракизму, часто сопряженному с получением партийных взысканий или вовсе исключением из коммунистической партии.
Итак, общественное мнение обладало громадной принудительной силой, обеспечивавшей соблюдение норм на ранних стадиях социальности. Это было обусловлено тесной интегрированы остью индивида в коллектив. Он практически полностью «растворялся» в коллективе. Это же относится и к современным обществам с тоталитарными режимами, в которых доминируют коллективные представления, а также к традиционалистским обществам Востока, где неписаные законы имеют первостепенное значение в регулировании социальной жизни.
|
|
|
