Жанровый «канон» и «внутренняя мера» жанра

Литературная традиция в эйдетическую эпоху складывалась на основе сознательной ориентации авторов на такие произведения предшественников, которые лучше всего «подражали» неизменным прообразам и как раз в этом смысле стали, в свою очередь, образцами. Произведения неканонических жанров, напротив, не строятся с ориентацией на готовые, унаследованные формы художественного целого; стало быть, их в той или иной степени очевидное подобие друг другу должно иметь другую основу. Два эти вида жанровых структур сосуществуют в течение многих веков, но до середины XVIII в., пока доминируют в литературе именно канонические жанры, сохраняется представление о том, что жанр – постоянно воспроизводимая система признаков произведения, причем признаков, свидетельствующих о некой устойчивой содержательности. С эпохи романтизма обычно начинают отсчет периода, в который литературный жанр как «исторически сложившаяся, традиционная» «связь элементов содержания (тематики) с элементами композиции, языка и стиха», как будто перестает существовать. Однако это не исключает возникновения устойчивых и содержательных структурных связей и зависимостей иного рода.

Согласно развернутому определению А. Ф. Лосева, канон «есть воспроизведение некоторого определенного оригинала и образца, являясь в то же время и оригиналом и образцом для всевозможных его воспроизведений и даже принципом их художественной оценки» [37, с. 6-15]. В средневековом искусстве жанровый канон – часть более широкого, свойственного культуре этого периода явления, которое, например, в работах Д. С. Лихачева именуется литературным этикетом и означает как объективную устойчивость художественных структур, так и «условно-нормативную связь содержания с формой» [35, с. 80-81].

Для того чтобы выявить константные структуры неканонических жанров, также необходимо, с нашей точки зрения, специальное понятие, аналогичное по своему предмету и функции понятию «канон». По Бахтину, найти инвариант различных романов означает попытаться «нащупать основные структурные особенности», определяющие «направление собственной изменчивости» неканонического жанра. Механизм, сохраняющий одно и то же «направление собственной изменчивости» романа, Н. Д. Тамарченко называет «внутренней мерой» этого жанра [58, c. 370]. Последняя, в отличие от канона, не является готовой структурной схемой, реализуемой в любом произведении данного жанра, а может быть лишь логически реконструирована на основе сравнительного анализа жанровых структур ряда произведений.

Таким образом, понятие «внутренней меры» фиксирует возможность образца выбора (а не воспроизведения), причем цель этого выбора – создание нового варианта соотношения константных для жанра противоположностей. Роман, по Бахтину, создает не творческая сила памяти, а сила опыта, познания и практики, реализующаяся в «художественно-намеренном выборе».

Устойчивые признаки других неканонических жанровых структур могут быть определены с помощью их соотнесения с ведущей структурной особенностью романа – принципиальным для него несовпадением героя как субъекта изображения с его сюжетной ролью (по Бахтину, как известно, герой романа всегда «или больше своей судьбы, или меньше своей человечности»). Так, на основе этой главной особенности и под несомненным прямым влиянием романа возникает и развивается «внутреннее действие» в неканоническом жанре драмы. Именно такого рода трансформации традиционных жанров Бахтин предлагал обозначать термином «романизация».

Возможность единого подхода к каноническим и неканоническим жанрам и общего критерия их сравнения обеспечена в первую очередь созданной этим ученым теоретической моделью «трехмерной» жанровой структуры. Впечатляющая демонстрация ее продуктивности – сравнение «каноничнейшего» жанра эпопеи и «пластичнейшего» из неканонических жанров – романа.

В романе при этом выделяются следующие три «основные особенности», «принципиально отличающие» его от «всех остальных жанров»: стилистическая трехмерность, хронотоп незавершенного настоящего и «зона контакта» автора и читателя с этой незавершенной современностью, в которой строится образ героя. В эпопее названным особенностям соответствуют слово предания, абсолютное эпическое прошлое и абсолютная эпическая дистанция.

К каноническим и неканоническим жанрам одинаково относится идея «памяти жанра», сформулированная М. М. Бахтиным. Это понятие выявляет следующее живое противоречие: с одной стороны, благодаря постоянному воспроизведению структурного инварианта в разных произведениях сохраняется единая смысловая основа жанра («отвердевшее содержание», по Г. Д. Гачеву); с другой стороны, благодаря постоянному варьированию этой структуры, происходит обновление смысла. Поэтому характеристика структуры жанра в связи с его функцией в данной литературной (в первую очередь жанровой) системе, т. е. в аспекте синхронии, на чем настаивал, как мы помним, Ю. Н. Тынянов, должна быть предпосылкой освещения этой же структуры в диахронической перспективе.

И в канонических, и неканонических своих разновидностях жанр не просто репродуцирует либо готовую и неизменную структуру, либо творческий принцип, порождающий все новые вариации своего воплощения. Одновременно жанр являет собой непосредственную форму литературного самосознания. Тезис М. М. Бахтина «жанр всегда помнит свое прошлое» имеет вполне буквальное значение: воспроизводящая структура – переосмысление и переоценка воспроизводимой.

Авторам, создающим образцы канонических жанров, это позволяет не повторять друг друга буквально, а неканоническим жанрам – сохранять, при всей их изменчивости, собственное тождество.