Жан-поль Сартр. Природа человека в интерпретации экзистенциальной философии

Жан-Поль Сартр — известный французский философ и писатель, один из «отцов-основателей» экзистенциальной философии. Он выдви­нул оригинальную идею природы человека. Сартр отрицал идею Ари­стотеля о том, что человек имеет вполне определенную природу и цель, к которой он должен стремиться. Аргументы Сартра сводились к сле­дующему: возможно, существуют определенные функции отдельных частей человеческого тела, их можно определить через отношения от­дельных частей к структуре тела в целом, но это вовсе не означает, что человек обладает определенной природой и что существует функция отношения к этой природе в инструментальном смысле. Вещь может обладать функцией только в том случае, если она служит и создана для того, чтобы служить некоей внешней цели. Тем не менее, утверждают

63

экзистенциалисты, если мы не имеет какого-то теологического или ме­тафизического опыта, создающего внешние факторы определения при­роды человека, то мы не можем сказать, что у человека есть сущность⁷.

САРТР, Жан-Поль (1905—1980) — выдающийся французский философ, пи­сатель, публицист, лауреат Нобелевской премии по литературе. По опросам 60-х гг. — самый популярный философ XX века. Участвовал в движении Со­противления во время войны и лево-радикальном движении 60-х годов. Ос­нователь французского экзистенциализма. Основные работы: «Бытие и ни­что», «Экзистенциализм — это гуманизм», «Проблемы метода» и др. ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ, или философия существования, возник до 1-й миро­вой войны в России (Шестов, Бердяев), после 1-й мировой войны получил популярность в Германии (Хайдеггер, Ясперс), а во время П-й мировой вой­ны — во Франции (Сартр, Мерло-Понти, Камю, Симона де Бовуар). Экзи­стенциализм понимает бытие как нечто непосредственное, преодолевая ин­теллектуализм рационалистической философии и науки. То есть, бытие не есть ни эмпирическая реальность, ни рациональная мысленная конструкция. Бытие должно быть постигнуто интуитивно. Переживание (экзистенция) вы­ступает как направленность на нечто, трансцендентное самому пережива­нию.

Многие теории природы человека предполагают, что сущность предшествует существованию, что люди воплощают в себе предопреде­ленную природу и функцию. Экзистенциалисты все переворачивают наоборот: экзистенция (существование) предшествует сущности. Люди существуют в мире, лишенном теологических и метафизических опре-деленностей, они творят свою собственную природу с помощью субъ­ективного выбора. Выбор принципов и поведения не может основы­ваться на каком-то внешнем авторитете, поскольку нет в мире бесспор­ного авторитета. Любые религиозные или метафизические концепции природы человека являются для меня авторитетными только потому, что вследствие моего выбора я принимаю их в качестве таковых.

Сартр утверждает, что у свободного человека природа не является заранее предопределенной, а выстраивается в результате его собствен­ного выбора. Человек — это существо, которое, если ему присущи че­ловеческие качества и оно не живет в согласии с дурной верой или в подчинении власти, которую он не избирал, не может быть определен кем-то со стороны, поскольку у него нет ни функции, ни телоса (цели). Относиться к человеку, как если бы он должен был заполнить некую заранее существующую форму, значит рассматривать людей в качестве инструментов реализации некоей внешней цели. Без теологической и метафизической теории, которая смогла бы назвать такую цель, человек

7 Sartre J.P. Existentialism and Humanism. London: Methuen, 1948. P. 26.

64

творит себя сам, формирует свою собственную природу и цели на осно­вании собственного свободного выбора.

Таким образом, попытки вывести основания политической морали из природы человека сталкиваются в западной культуре с изрядными трудностями. Современность (модерн) подорвала как практические мо­ральные соглашения о целях индивидов, что было характерно для неко­торых более ранних обществ. Развитие философской мысли, а также научного секуляризма подорвало основания подобных теорий природы человека. Тенденция в понимании проблемы обнаруживает явный отказ от каких-либо внешних стандартов природы человека в направлении признания его собственного права на формирование собственной лич­ности.

ПРИРОДА ЧЕЛОВЕКА

И ПОЛИТИЧЕСКИЕ АРГУМЕНТЫ

Мы рассмотрели несколько теорий природы человека, лежащих в основе конкретных политических теорий. Как легко заметить, подходы четырех авторов отнюдь не совпадают. Но можем ли мы в принципе предположить, что взгляды на способ политической организации осно­вываются на эмпирических теориях природы человека? Можем ли мы считать, что способ понимания политической организации основывает­ся на эмпирических данных о фундаментальных потребностях человека, или что наши взгляды на природу человека базируются на той оценке, которую мы даем человеческим потребностям и потенциалу политиче­ской организации, то есть не подменяем ли мы эмпирические факты ценностями? Для того, чтобы найти ответы на эти вопросы, необходимо более детально рассмотреть логику аргументов относительно природы человека.

Прежде всего необходимо как можно более ясно сформулировать позитивный аргумент. Если, например, мы сможем ясно и эмпирически достоверно определить природу растения, то мы сможем также предпо­ложить, какого рода уход требуется этому растению, то есть, как часто его нужно поливать, какую почву оно предпочитает, необходимо ли его периодически пропалывать или взрыхлять почву, нужны ли ему удоб­рения и т.д. Иными словами, мы выводим режим ухода за растением из оценки его природы и потребностей. Эмпирическая теория природы человека играет аналогичную роль. Если мы можем идентифицировать фундаментальную природу отдельного человека, независимо от соци­ального и политического контекста, тогда мы сможем что-то сказать и о политике, соответствующей его природе. Кроме того, возникает воз­можность выяснения того, что такое благо и какие именно институты

65

будут способствовать, поддерживать и воплощать это благо. В итоге можно получить весьма разумную теорию политики, учитывающую основные цели человеческой жизни. Теория сможет принять во внима­ние достоинства человека, которые в свою очередь будут поддержи­ваться системой институтов на основе разделяемых ценностей.

Если же универсализм и объединяющая природа этого подхода не смогут реализоваться, то есть, если не удастся дать такую оценку при­роде человека, которая бы узаконила существующие институты, что это будет означать для политики? Одной из возможностей подобного мо­рального плюрализма будет анархия, без всякого согласия по фунда­ментально значимым вопросам, каким образом общество должно реали-зовывать общественный выбор.

Но возможен и другой вариант (именно его поддерживает либера­лизм). Для либералов аксиомой является отсутствие фундаментального согласия о природе человека, о человеческой личности, а, следователь­но, и об общем благе, будь-то личное, политическое или социальное благо. Поэтому они видят цель политической организации и власти не столько в реализации в сфере политики одной какой-то концепции че­ловеческого совершенства, а, скорее, — в задаче создания безопасных рамок, в которых люди могут стремиться к самостоятельно избранным вариантам блага, каким бы оно ни было, до тех пор, пока это не прихо­дит в конфликт со стремлениями других людей. Таким образом, для определения фундаментальных целей политической жизни и институтов многое зависит от аргументов в отношении природы человека.

В современном мире, где наука явно превосходит метафизические теории, очевидно, следует начать с анализа тех оценок природы челове­ка, которые имеют научный статус, то есть связаны либо с биологиче­ской природой человека, либо с психологическим знанием о природе человека. Многие теоретики считают, что такой подход вполне возмо­жен. И Фромм, и Маркузе попытались придать своим концепциям хо­рошей жизни научную легитимность через использование психопатоло­гических терминов там, где классическая политическая теория прибега­ла к моральным утверждениям. И это далеко не единственные примеры.

Однако такой подход имеет и свои недостатки. Так, все же вызывает сомнение, действительно ли мы можем выводить политические рецепты из оценки природы человека. Этот подход вызывал сомнения и во вре­мена «классической» политической теории. Это находило отражение в критике работ Платона, Аристотеля, Гоббса, Руссо, Маркса и других мыслителей. Споры на эту тему продолжаются и сегодня. Эти споры касаются как содержательной стороны проблемы, так и методологиче­ской. Например, сегодня идет дискуссия в академических изданиях по поводу того, имеет ли в принципе психология прямое отношение к пре­допределению сложных моделей поведения.

66

Поскольку теории природы человека не являются чисто фактологи­ческими, а могут описывать природу человека и его жизнь при усовер­шенствованных условиях, то могут быть сделаны также моральные вы­воды относительно необходимости социальной и политической рефор­мы. Но именно здесь политическая теория превращается в политиче­скую философию, то есть от сущего мы переходим к должному. Если же мы не хотим выходить за пределы эмпирической политической тео­рии, то должны выводить наши моральные заключения только с учетом фактов. Но в этом случае она сама будет нуждаться в каком-то другом основании, чем просто субъективное предпочтение одних взглядов на природу человека по сравнению с другими.

Вопросы для самопроверки                               Ф

1. В чем смысл идеи «естественного состояния»?

2. Как понимал природу человека

♦ Зигмунд Фрейд?

♦ Эрих Фромм?

♦ Герберт Маркузе?

♦ Жан-Поль Сартр?

3. Как именно природа человека связана с политическими теориями?

4. Может ли концепция природы человека служить основанием для поли­тической теории?

Дополнительная литература

1. Антология мировой политической мысли в 5 томах. Т. 2. Маркузе.

2. История философии. Запад—Россия—Восток / Под ред НВМотрошиловой и А.М.Руткевича. Кн. 3. М., 1998. С. 190—199

3. Маркузе Г. Эрос и цивилизация. М., 1997.

67

Лекция 4

ПРОБЛЕМА ОСНОВАНИЙ ПО­ЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ: ПО­ЗИТИВИЗМ ИБИХЕВИОРА-ЛИЗМ

Одной из наиболее важных задач политической теории XX столетия был поиск ответа на вопрос: могут ли политические проблемы в прин­ципе разрешаться на рациональных основаниях? Политический мысли­тель формулирует какую-то проблему, например: Какова роль государ­ства? Что такое справедливость? Какая форма правления может счи­таться наилучшей? И т.д. Вскоре теоретик обнаруживает, что попытка рационально осмыслить любую проблему или вопрос, касающийся по­литики государства или политического общества, обязательно приводит его к необходимости включить в свой анализ, помимо рациональных, также и моральные аспекты. Иными словами, через постановку полити­ческих вопросов исследователь, как правило, ищет возможность обосно­вания хорошего или дурного способа реализации политической власти.

Почти все видные политические мыслители Запада — от Платона и Аристотеля до Маркса и Милля — полагали, что на все вопросы отно­сительно политической морали могут быть даны рациональные ответы. То есть, политическая мораль — не следствие индивидуальных пред­почтений, чувств, отношений или желаний. Если политическая мораль является просто вопросом выбора отдельного индивида, то невозможно найти ее эпистемологическое и познавательное основание, а, стало быть, политическая теория становится в принципе невозможной. Имен­но возможность найти рациональные основания политических действий и позволило превратить политическую теорию в академическую науку.

Но в истории политической мысли были также случаи, когда мораль рассматривалась в качестве частного дела отдельного человека (напри­мер, так считал древнегреческий философ Протагор), однако только в XX веке идея о том, что проблемы политической морали являются ре­зультатом выбора, стала широко распространенной. Становление и раз­витие такого подхода самым тесным образом связано с метаморфозами внутри теории познания.

68

ЭПИСТЕМОЛОГИЯ — буквально изучение познания. Эпистемология — это изучение того, как мы понимаем вещи, каковы границы нашего знания и на­сколько достоверно или недостоверно наше знание. Психология тоже изуча­ет познание, в отличие от нее эпистемология меньше интересуется внутрен­ними механизмами познания, а занимается возможностями определения, до­казательства и подтверждения того, что, как мы думаем, мы знаем. С начала XVII века эпистемология становится одним из важнейших разделов филосо­фии.

ЭМПИРИЗМ / РАЦИОНАЛИЗМ — две основные эпистемологические тео­рии прошедших четырех столетий. Эмпиризм — теория, утверждающая, что все наше знание проистекает из данных, доставляемых нашими пятью орга­нами чувств, и, следовательно, мы никогда не можем знать больше или с большей определенностью, чем позволяют нам наши чувства. Рационализм — теория, согласно которой, по крайней мере, часть нашего знания имеет своим источником разум, лишенный поддержки чувственных данных, и что потому мы можем знать о вещах то, что недоступно органам чувств, и можем знать это с гораздо большей достоверностью, чем это позволяют нам наши органы чувств¹.

ПРОБЛЕМА ОСНОВАНИЙ НАУКИ

В 1956 году Питер Ласслетт опубликовал работу, в которой провоз­гласил «смерть» политической теории, обосновывая свой вывод тем, что рост влияния логического позитивизма поставил под вопрос позна­вательные основания дисциплины². Прогноз оказался ошибочным. Не прошло и десяти лет, как произошло возрождение политической тео­рии. Однако для того, чтобы понять природу и особенности политиче­ской теории, нам необходимо рассмотреть аргументы в обоснование ее «смерти», только тогда нам станут понятны и причины ее воскресения.

Прежде всего, нам следует вспомнить, какие основные идеи выдви­гались представителями «классической» политической теории. Теоре­тики прошлых веков интересовались, главным образом, природой хо­рошей жизни и институциональным устройством, способным обеспе­чить процветание людей, при которых их потребности и рациональные способности могли быть реализованы. Кроме того, политических мыс­лителей занимала проблема политических прав человека — природа права, справедливости, наилучшая форма правления, прав и обязанно­стей индивидов, а также принципы распределения в обществе. Таким

¹ Вольф Р. О философии. М.: Аспект-пресс, 1996. С. 39,44.

¹ Laslett, Peter. Introduction to Philosophy and Society. Series 1. Oxford: Blackwell, 1956.

69

образом, почти все политические теории так или иначе концентрирова­ли свое внимание на двух основных темах: проблеме прав человека и проблеме общего блага. При этом политические теории основывались на вполне определенных познавательных принципах. Как правило, они претендовали на объективность. Тем не менее, их истинность и объек­тивность основывались на разных предпосылках: они то апеллировали к разуму, то — к эмпирическому опыту, а часто — к интуиции или срав­нению. Но практически всегда политические теории опирались на ка­кой-то эпистемологический авторитет — разум или опыт, что позволяло рассматривать основные идеи относительно фундаментальных челове­ческих потребностей, целей, задач, отношений и форм правления в ка­честве истинных.

Как правило, политические теоретики работали, не выходя за рамки определенной философской системы, устанавливающей познавательные основания. Это ясно видно на примере Платона, Гоббса, Гегеля или Милля. Эти мыслители занимались, в том числе, и поиском познава­тельных оснований политической теории. Несмотря на значительные различия между ними, их объединяло непризнание субъективистских утверждений, основанных исключительно на предпочтениях и чувствах отдельного индивида. Все они сходились во мнении, что существуют определенные истины, которые могут быть утверждены в качестве фун­даментальных политических проблем, и выдвигали собственные эпи­стемологические основания для подтверждения истинности своих ут­верждений.

Разумеется, тот факт, что выводы разных теорий противоречили друг другу, вызывал изрядные сомнения в самих эпистемологических предположениях, на которых они строились. Вряд ли легко выбрать какую-то политическую теорию в качестве истинной при отсутствии какого-либо критерия определения адекватности их познавательного основания. По-видимому, не существовало никакого независимого эпи­стемологического критерия, с помощью которого можно было бы при­мирить утверждения разных политических теорий. Сами теории уста­навливали для себя стандарты познавательной истины, которые затем включались в саму теорию. Таким образом, нельзя было говорить о возможности существования независимого принципа или критерия.

Наиболее сильное влияние на изменение направления развития по­литической теории оказал, вне всякого сомнения, логический позити­визм. Эта философская доктрина нанесла сокрушительный удар по по­знавательному статусу «классической» политической теории и создала весьма основательные предпосылки для рассмотрения ее как совокуп­ности субъективных взглядов и подходов отдельных мыслителей, то есть псевдонауки

70

Хотя логический позитивизм получил распространение в 1930-е го­ды, то есть в период острого экономического и политического кризиса всей капиталистической системы, сторонники теории (члены так назы­ваемого Венского кружка), например, Шлик, Карнап, фон Нейрат, Айер не особенно интересовались политическими вопросами. Их радикальная критика познавательных оснований явилась косвенным следствием их эпистемологических представлений. Для того, чтобы понять, в чем смысл этой критики, необходимо предварительно остановиться на при­роде и характере логического позитивизма как философского течения.

ВИТГЕНШТЕЙН, ЛЮДВИГ (1889—1951) — родился в Вене. По образова­нию инженер. В 1912—1913 гг. работал с Бертраном Расселом в Кембридж­ском университете. Во время первой мировой войны служил в австрийской армии и даже попал в плен. Считается, что идея будущего «Логико-философского трактата» появилась у него еще в 1914 году, и все годы войны он носил фрагменты рукописи в своем походном мешке. В плену, видимо, он и закончил трактат, опубликованный в Германии в 1921 году. Предисловие к трактату, написанное его учителем Бертраном Расселом, показалось ему слишком поверхностным. Обидевшись, он бросил Вену, и уехал учительст­вовать в деревенскую школу. Витгенштейн фактически не участвовал в дис­куссии, развернувшейся вокруг его трактата в академических кругах. Трак­тат Витгенштейна не просто произвел сенсацию в научном мире, а вызвал настоящую философскую бурю.

В 1929 году он переехал в Англию, в Кембриджский университет. В 1939 году он сменил известного философа Г.Мура на посту профессора филосо­фии Кембриджского университета. Во время второй мировой войны, стре­мясь внести свой вклад в победу союзников, он оставил философию и пошел работать в Лондонский госпиталь. В 1947 году он вышел в отставку. Умер в 1951 году.

Тория логического позитивизма сформировалась прежде всего под влиянием трудов Витгенштейна и, в особенности, его «Логико-философского трактата»³. Эта, написанная в форме афоризмов, совсем небольшая книжечка (около 100 страниц), довольно трудная для пони­мания, однако, оказала огромное влияние на все развитие методологии науки XX столетия.

Витгенштейн начинает с того, что строит плюралистическую карти­ну мира. Мир обладает атомарной структурой и состоит из фактов («Мир есть совокупность фактов, а не вещей» 1.1.). Факт, по Витген­штейну, — это все, что случается, все, что имеет место. Атомарные факты могут объединяться в более сложные молекулярные факты. Но

³ Wittgenstein L. Tractate Logico-Philosophicus. London: Routledge and Kegan Paul, 1961.

71

самое главное, и здесь он повторяет Рассела, факт — это все то, что де­лает предложение истинным. Если в мире какой-то факт имеет место, то предложение истинно, если же нет — ложно. Атомарные факты никак не связаны друг с другом, поэтому в мире нет никаких закономерных связей. «Вера в причинную связь есть предрассудок», — пишет Витген­штейн (5.1361).

Однако интерес Витгенштейна направлен не столько на факты, сколько на язык и его отношение к миру фактов. Бертран Рассел пола­гал, что структура логики, как основа идеального языка, должна быть такой же, как структура мира. Витгенштейн развил эту мысль дальше, утверждая, что предложение — это образ, логическая фотография фак­та. То, что отожествляет образ и факт, и есть структура предложения и факта. Поэтому предложение, если оно истинно, само показывает свой смысл.

У Витгенштейна мысль и предложение фактически совпадают друг с другом, поскольку оба они — логический образ факта. В то же время и образ — это всего лишь один из фактов, то есть образ — это такой факт, который изображает другой факт.

В своей книге философ выдвинул три тезиса, представляющих инте­рес для нашей темы:

1. логика и математика состоят из тавтологий;

2. язык обладает истинно-функциональной структурой, и его ос­новными элементами являются имена существительные;

3. никакие этические или моральные утверждения не могут содер­жать познавательной информации.

Последнее утверждение вытекает из первых двух и представляет особый интерес с точки зрения критики политических теорий. Все эти три тезиса тесно взаимосвязаны между собой.

ТАВТОЛОГИЯ — понятие, употребляемое в трех смыслах: 1) логическая ошибка, когда нечто определяется или доказывается тем же самым; 2) сино­ним понятия логический закон для обозначения общезначимых формул, ин­вариантных к возможному и действительному положению дел в мире; 3) формулы, которые при любом наборе из принятой «обобщенной» системы значений переменных сохраняют одно и то же отмеченное значение.

Витгенштейн полагал, что структура математического знания может быть выведена из логики и что в каком-то смысле математические ис­тины являются скорее условными, нежели отражающими «факты» чи­словых отношений. Таким образом, из определений основных терминов и при условии правил вывода заключения можно вывести всю структу­ру математических истин. Получается, что математические истины за­висят от терминов и правил. В каком-то смысле они истинны по опре-

72

делению. Предложения логики и математики являются абсолютно ис­тинными, так как ничего не изображают и не выражают никакой мысли. Строго говоря, они — даже не предложения в полном смысле этого по­нятия. Математические истины скорее носят тавтологический характер, фиксируя отдаленные (и иногда удивительные) последствия определе­ния и правил вывода заключения, а не реальные отношения в мире не-ощущаемых объектов. Условный характер математики не означает, что она становится от этого менее полезной. Математика и логика, равно как и законы мышления, не открывают для нас доступ в неэмпириче­ский мир идей как противоположной группе тавтологий.

Теперь обратимся ко второму тезису Витгенштейна относительно того, что язык обладает структурой, трудно поддающейся логическому анализу. С точки зрения Витгенштейна, подобный анализ вскрыл бы тот факт, что язык является истинно-функциональным. Иными словами, в огрубленной форме можно сказать, что сложные предложения в языке, которые мы используем, чтобы передать информацию, могут быть под­вергнуты анализу с точки зрения составляющих их предложений. Оче­видно, что в какой-то момент этот процесс анализа должен остановить­ся, и мы встречаемся с основными строительными блоками языка — элементарными предложениями⁴. Вся многообразная действитель­ность рассматривается мыслителем как совокупность фактов как бы лежащих в одной плоскости. Параллельно им находится плоскость, за­полненная элементарными предложениями. Иными словами, структура фактов является проекцией структуры предложений. По Витгенштейну, в качестве таких элементарных предложений следует рассматривать имена существительные.

Но почему это так и какое значение имеет для науки? Если наш язык состоит из элементарных предложений, то необходимо найти ответ на вопрос, каким образом они обретают свой смысл. Это имеет важное значение, поскольку они придают смысл всем другим частям истинно-функциональной структуры. По-видимому, существуют два альтерна­тивных пути, по которым элементарные предложения обретают свой смысл:

1. Смысл элементарного предложения придается ему другим пред­ложением, которое объясняет или развивает его смысл. Однако это неверно, ибо если элементарное предложение нуждается ради обретения смысла в другом предложении, то оно не может счи­таться основополагающим, а объясняющее его предложение ско­рее окажется более фундаментальным. Но тогда снова возникает вопрос: как же именно это предложение обретает свой смысл? Ясно, что такой путь не ведет к выводу, более того, он утвержда-

⁴ Tractates. Prep. 4.221.

73

ет зависимость смысла от самого языка, а не от внешнего мира. «Если мир не обладает субстанцией, тогда имеет ли одно пред­ложение смысл, будет зависеть от того, является ли истинным другое предложение», — утверждал Витгенштейн⁵. 2. Для того, чтобы разрешить проблемы смысла в языке, и таким образом объяснить, как он соотносится с истиной, мы должны определить главные лингвистические единицы, которые будут удовлетворять двум требованиям:

1. Их смысл должен быть получен непосредственно, а не посред-

ством других положений.

2. Они должны быть прямо связаны с окружающим миром.

С точки зрения Витгенштейна, только имена существительные отве­чают этим требованиям. Таким образом, элементарные предложения — это прежде всего имена существительные. Имена существительные дей­ствительно разрешают проблему, поскольку имя обретает смысл без посредничества других предложений. Имена существительные также прямо связаны с окружающим миром, поскольку имена определяют объекты, а объекты придают им смысл. Следовательно, если осмыслен­ное использование языка в конечном счете устанавливает, что имена существительные — это основные единицы смысла, прямо связанные с объектами, то это имеет вполне понятные последствия для мораль­ных и политических теорий.

Если предложения, содержащиеся в нормативных политических тек­стах, не могут быть подвергнуты подробному анализу, то они не имеют смысла. Витгенштейн не поясняет, о каких именно объектах идет речь. Но если принять позитивистскую точку зрения, то такими объектами могут быть либо материальные объекты, либо чувственный опыт. Но тогда очевидно, что весь политико-теоретический язык подвергается сомнению. С каким чувственным опытом или материальными объекта­ми могут быть связаны такие понятия как общее благо, права человека, потребности, интересы, справедливость и др.?

В заключительном тезисе «Трактата» этот вывод сформулирован вполне прозрачно. Язык морали и ценностей трудно анализировать в функциональном ключе. В знаменитом параграфе 6.42 и, особенно, в 6.421 «Трактата» говорится:

Поэтому и невозможны предложения этики. Высшее не выразить предложениями.

Понятно, что этика не поддается высказыванию. Этика трансценден­тальна.

'' Ibid. Prep. 2.0211.

74

Еще более ясно это выражено в параграфе 6.53.:

Правильный метод философии, собственно, состоял бы в следующем: ничего не говорить, кроме того, что может быть сказано кроме высказы­ваний науки, — следовательно, чего-то такого, что не имеет ничего об­щего с философией. — А всякий раз, когда кто-то захотел высказывать нечто метафизическое, доказывать ему, что он не наделил значением определенные знаки своих предложений. Этот метод не приносил бы удовлетворения собеседнику — он не чувствовал бы, что его обучают философии, но лишь такой метод был бы безупречно правильным.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНЫЙ — перешагивающий, выходящий за пределы. ТРАНСЦЕНДЕНТНЫЙ — все, что выходит за пределы чувственного опыта, эмпирического познания мира; предмет религиозного и метафизического по­знания.

Сказанное, впрочем, не означает, что ценности вообще не имеют ни­какого значения, наоборот, они имеют огромное значение, но в наших привязанностях, в том, как мы проживаем свою жизнь, а не в отражении какой-то теоретической структуры, пытающейся сказать истину в от­ношении природы этих ценностей. Для Витгенштейна единственной формой связи человека с окружающим миром, как природным, так и социальным, является язык. Картина мира, которую человек осмысли­вает, теоретически определяется языком, его структурой, строением и особенностями.

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: