 |
Якобинское воспитание и террор в армии
|
|
|
|
Якобинцы вовремя поняли, что, не овладев армией, они не могут овладеть положением. И мы знаем, что в самые первые времена революции они поставили одной из главнейших своих задач проникновение в казармы и пропаганду среди войск. Мы видели, к каким результатам привела эта пропаганда. Образование полковых комитетов в линейных полках, гонение, поднятое против офицеров из дворян, усвоение революционной фразеологии солдатами, — все это было делом якобинских агитаторов. Связь между якобинскими клубами и армией с тех тор так и не обрывалась. Когда появились волонтерские полки, якобинцы сейчас же перенесли все свои симпатии на них. Старая армия была объявлена армией отжавшей, неспособной возвыситься до понимания новых национальных задач, а волонтеры провозглашены единственной опорою страны, единственной надежной силою, которая может принести с собою спасение как от внешнего, так и от внутреннего врага. Когда началась война, задачи якобинцев сделалась сложнее. Пока военное министерство было в руках жирондистов, армию охраняли от политики. И Серван, и Дюмурье стояли на той точке зрения,
- 72 -
что армия должна сражаться, а не заниматься политикой. А когда министром сделался Паш, он, несмотря на то, что был ставленником тех же жирондистов, по отношению к армии, стал действовать по другому. Он искал популярности и хотел пользоваться поддержкою не только жирондистов, но и якобинцев. Он взял себе в помощники людей, которые вышли из недр якобинского клуба и которые рвались в армию, чтобы насаждать там якобинскую идеологию. Помощники Паша, Газенфранц и Венсан, стали применять систему, которую принял и Конвент. Они посылали в армию своих агентов, так называемых «Комиссаров исполнительной власти». То были завсегдатаи якобинских клубов, буйные патриоты, ловкие ораторы, научившиеся в Париже действовать на массы. Их пропаганда в армии ставила себе одну главную цель: очистить штабы от всякой контр-революционной интриги, очистить армию от оставшихся еще офицеров, дворян и следить за тем, чтобы комиссары Конвента не увлеклись духом контр-революции. Это называлась «патриотизацией армии». Бернонвиль, сменивший Паша, прекратил якобинское миссионерство в армию, но оно с новою силою началось, когда министром сделался Бушот, плоть от плоти якобишзма. Теперь «обрабатывать» солдата было уже легче, чем при Паше. Военное министерство закупало в Париже большими партиями издания, которые поставили себе целью вести борьбу с контр-революцией. Журнал Марата «Друг Народа», листок Эбера «Отец Дюшен» и официоз якобинцев «Газета Горы» целыми тюками отправлялись в армию и раздавались солдатам. Вместе с литературой туда же шли и агитаторы. Их было много и они делали свое дело настойчиво и планомерно. Комиссар военного министра Дефрен писал Бушоту 16 мая 1793 года, т. е., еще до переворота в Конвенте, опрокинувшего, жирондистское большинство: «Я вам буду постоянно
|
|
|
- 73 -
повторять, что амальгама волонтеров и линейных войск является необходимой, чтобы уничтожить тот корпоративный дух, который ежедневно проявляется все в новых формах, благодаря глухим маневрам линейных офицеров... Необходимо при каждой армии создать постоянный и подвижной революционный трибунал». Дефрен не был самым буйным из комиссаров военною министерства. Там были другие, которые далеко превосходили его напряжением революционной страсти. Один из них, Селье, писал Бушоту того же 16-го мая из Северной армии: «Мы нашли армию в общем в хорошем состоянии, но общественный дух в ней необходимо оживить и в особенности направить на правильный путь, ибо существует очень много людей в разных частях войск, которые пытаются развратить ею и распространяют злонамеренные инсинуации между солдатами. Эти лица, в частности, очень малочисленны между офицерами, которые в общем больше заняты своими должностными делами и совсем не воодушевлены любовью к отечеству. На генералов, вообще говоря, смотрят дурно, ибо они по большей части из «бывших» или известны отсутствием гражданских чувств (civisme). Еще больше увеличивает недовольство против них огромное количество женщин, которые находятся при армии, иногда и мужском костюме, и которые сопровождают их повсюду... Солдаты часто жалуются на офицеров, из которых многие кажутся им подозрительными. Дезертирство пришло ужасающие размеры, дороги полны людьми, которые покинули свои знамена, и, несмотря на все предосторожности принятые для того, чтобы их арестовать в пути, им удается бежать. Я уверен, что это нужно приписать недовольству всякого рода против офицеров, равно как и полному пренебрежению, в каком офицеры оставляют солдата. Солдат совершенно не знает того, что происходит, он не осведомлён ни о чем, известия приходят в армию очень
|
|
|
- 74 -
случайно и чрезвычайно поздно. Принимая все необходимые меры защиты, не следует пренебрегать средствами против того внушающего тревогу состояния, в котором находится армия. Настоятельно необходимо изгнать из нее всех подозрительных офицеров, которые предают нас на каждом шагу. Необходимо уничтожить азиатскую роскошь, в которой живет генеральный штаб. Необходимо, наконец, чтобы комиссарам, которым поручено следить за тем, что происходит в армии, было вменено в обязанность осведомлять также, и солдата и предупреждать его против всяких злокозненных протеков и устранять всякий заговор против свободы... Пора, наконец, если мы хотим победить, очистить армию от тех преступников, которые ее заражают, и заменить их во всех должностях настоящими санкюлотами». Естественно, что главная часть нападок обращается не против волонтерских батальонов, а против линейных частей. 30-го мая Селье и другой комиссар военного министерства, Варен, отправляют Бушоту целый якобинский донос на один из линейных полков. «Этот полк, - пишут они, известен во всей армии своими дурными принципами; мы видели нескольких из его солдат, которые могут сделаться хорошими солдатами, если у них будут офицеры-патриоты... Мы уже вам говорили много раз, что линейные части, вообще говоря, плохи. Нам кажется, что есть средство помочь делу: распределить линейных солдат между волонтерскими батальонами. В них как раз не хватает очень много людей и этим способом их можно было бы сильно пополнить». Чтобы более успешно распространять патриотический дух в армии, Селье и Варен в июне 1793 года приступили к массовой раздаче в войсках «Журнала Горы» и «Отца Дюшена». Они доносят об этом Бушоту: «Трудно изобразить вам, с какой радостью приняли солдаты эти издания и какое впечатление произвело на них чтение о фактах, которые в них заключаются.
|
|
|
- 75 -
Нам остается только пожалеть, что у нас не было с собою достаточного количества, чтобы раздать, по крайней мере, по одному экземпляру на роту... Пока что, солдаты составляют между собою группы, кто-нибудь читает так, чтобы все могли слушать, и чтение кончается под крики «браво». Несколько дней тому назад мы уже раздали некоторое количество листков, озаглавленных «Республиканец», которые мы добыли у депутатов. С их помощью, а также тем, что мы им сообщили устно, мы осведомили солдат о дне 31-го мая, относительно которого их пытались ввести в заблуждение... В армии тетерь мыслят и рассуждают совершенно так же,как в Париже, и общественный дух, царящий среди солдат, тот же, которым одушевлены добрые республиканцы. Невозможно изобразить, какой переворот произвело все это в настроении армии в течение двух недель. Солдаты не знали ничего из того, что происходило в Париже. Сведения, приходящие на фронт, были искажены, но с тех пор, как мы приняли меры против всяких злонамеренных измышлений, после того, как мы стали проповедывать учение и принципы, которыми руководствуются истинные республиканцы, после того, как ко всем этим средствам мы присоединили раздачу патриотических журналов, солдаты неузнаваемы. Они воодушевлены совершенно другим духом. Чтобы в этом убедиться, достаточно объехать фронт… Мы думаем, что ничто не способствует так укреплению общественного духа, который распространяется в армии, как чтение газет. «Отец Дюшен» особенно произведет наилучшее действие». 24-го июня Селье и Варен отправляют новый донос на офицеров, «которые упорствуют в ношении своих старых форм и старых знаков отличия их чина». «Это упорство в желании сохранить отличия вызывает ропот среди волонтеров, и все держутся того мнения, что пока линейные части будут образовывать особые отряды, на них нельзя будет рассчитывать.
|
|
|
- 76 -
Дух, царящий среди них, самый возмутительный, и легко понять причину этого. Офицеры, стоящие во главе их, держатся дурных принципов. В них еще жива любовь к королю и желание иметь короля. Они все еще сторонники и креатуры Дюмурье, Лафайета и их соучастников. Они видят, что при республиканском правительстве места будут распределяться по заслугам, а не по интригам, и нет тех средств, которые они не пустили бы в ход, чтобы совратить солдат и заставить их служить своим проектам, гибельным для свободы (liberticides)... Необходимо принять еще одну меру, если мы хотим быть уверенными в успехе нашей армии: изгнать без сожаления из армии всех дворян, какие бы они не занимали чины... Дворянство в глазах санкюлотов является патентом на отсутствие гражданских чувств, (inсivisme). И люди, обладающие такими титулами, должны вести нас к свободе! Пусть же дворяне исчезнут из армии, пусть линейные войска сольются с волонтерскими батальонами! Иначе мы будем встречать предательство на каждом шагу и каждый день подвергаться новым опасностям».
То, что Селье и Варен делали в Северной армии, делалось их товарищами во всех остальных. Пропаганда становилась все более и более энергичной и, конечно, производила свое действие. Нападки против дворянства недолго оставались теоретическими и отвлеченными. Представители военного министра вскоре нашли определенных лиц, на которых сосредоточили свои удары.
Террор был вызван опасностью, в которой оказалась Франция. Без героических средств она сделалась бы жертвой неприятеля, т. е. реакции и реставрации. Террор спас от этого страну, хотя и страшной ценою. Террор в армии ставил тоже определенную цель: обеспечить единство в ведении военных операций. В знаменитой инструкции генералам от Комитета Общественного Спасения об этом говорится очень
- 77 -
ясно: «Много кричали о неповиновении солдат. Неповиновение генералов это то, что больше всего вредит общественному делу. Никто из них не принес в жертву своего самолюбия, чтобы подчиниться единому плану. Почти все пустились в частные планы, то из-за ложно понятой мании личной славы, то из жажды власти, то из-за бунтарского духа, то по неспособности. Нужно, чтобы они знали, что они сами подчинены строгой дисциплине, налагаемой на них правительством… Толчок, данный на севере, отзывается на юге, данный в центре — на окраинах. Из этого следует, что как только генерал выходит из полученных инструкций и принимает решение, которое кажется выгодным, он может привести к гибели общее дело самым фактом успеха, ибо успех будет только местным. Он разрушает единство плана, он сокрушает целое, он федерализирует военную систему».1
|
|
|
Необходимо было во что-бы то ни стало добиться проведения в жизнь, именно, единого плана, того который вырабатывал Карно, сидя в Комитете Общественного Спасения. Ибо Карно и был фактически и главнокомандующим, и военным министром. Бушот и другие носители должности военного министра были чем-то вроде политических комиссаров при Комитете, не более. В военные планы и в военную организацию они не смешивались. Их не допускали, хотя это были свои люди. Нет ничего странного, что и генералов держат в строгом подчинении. Обеспечивая единство плана, команды и организации, террор в то же время способствовал тому, что дисциплина и, порядок в войсках укреплялись. Генералы, зная, что Конвент и Комитет Общественного Спасения не простят им не только измены, но и крупной ошибки, напрягали» все свои силы для того, чтобы оказаться достойными того доверия, которое
_________
1. Чрезвычайно интересно, что террор находил оправдание у одного из самых яростных врагов революции и республики Жозефа де Местра. Он считал его явлением провиденциальным, потому что он спас единство страны.
- 78 -
им было оказано родиной. Они знали, что, рискуя жизнью на поле битвы, они могут сделать самую головокружительную карьеру. Они знали также, что, щадя свою жизнь и прячась от пуль и ядер неприятеля, они очень легко могут попасть под неумолимый топор гильотины. Представители Конвента, представители исполнительной власти, т.-е. агенты военного министра, а еще больше — журналисты, как Марат, Эбер и др., которые стояли на страже завоеваний революции, зорко следили за тем, чтобы генералы и офицеры не уклонялись от выполнения своего долга: при малейшем подозрении против них сейчас же принимались соответствующие меры. Причиною такого именно отношения к командному составу, кроме того, было недоверие к старой армии, укоренившееся в умах радикальных представителей революции. Армии верили постольку, поскольку армию составлял народ. Поэтому и командному составу верили постольку, поскольку он выходил из рядов народной армии. Все то, что связывало офицеров со старым порядком, особенно дворянское происхождение, казалось достаточным основанием для того, чтобы откоситься с подозрением к ним и быть к ним безпощадными, как только это подозрение мало-мальски начинало оправдываться. Строгости, которые применялись к генералам, не щадили и простых офицеров
Солдаты, особенно солдаты волонтерских батальонов, страдали от террора несравненно меньше. Террор в армии кончился, как видно уже и из рассказа Булара, когда прошла опасностъ, грозившая республике, и когда кончилась якобинская диктатура. С падением Робеспьера, террор почти сошел на нет. В последний период Конвента и при Директории казни генералов и офицеров сделались явлением исключительным.
ГЛАВА VIII
Всеобщая мобилизация
Когда Конвент в феврале 1793 года постановил произвести амальгаму, как помнит читатель, выполнение ее на
- 79 -
практике было отложено до конца кампании 1793 года. Но многие генералы, не дожидаясь этого срока, начали проводить амальгаму по собственной инициативе. Она вводилась не всегда по правилам, которые декретировал Конвент, т. е. сливались в полу бригаду не один батальон линейной пехоты с двумя волонтерскими, а столько, сколько оказывалось под рукою у генерала, чувствовавшего необходимость эту амальгаму осуществить. Самым ярким примером амальгамы до срока был пример Майнцского гарнизона. После того, как генерал Клебер, командовавший Майнцем во время его осады неприятелем, должен был капитулировать, он выговорил себе право покинуть крепость с оружием в руках, с одним только обязательством: не принимать участия в делах против союзников. Конвент направил эти превосходные опытные войска вместе с генералом, который так великолепно ими командовал, против вандейцев, и, именно, они нанесли вандейцам первый и самый сокрушительный удар. За время осады в дивизии Клебера слияние линейных полков с волонтерскими батальонами совершилось само собою. Постоянное соприкосновение, постоянный пример сделали из волонтеров такие же стойкие дисциплинированные части, какими были линейные полки Майнцского гарнизона. И в Вандее дивизия Клебера показала, каких превосходных результатов может достигнуть амальгама.
Когда отдельные примеры досрочной амальгамы оказались так богаты результатами, Конвент, декретом 10 июня 1793 года, разрешил всем вообще генералам устраивать амальгаму тогда, когда они найдут нужным, не дожидаясь конца кампании 1793 года. Но когда генералы приступили к этому, то оказалось, что произвести слияние не так просто, как это представлялось в феврале 1793 года. Дело в том, что амальгамировать уже приходилось не то количество волонтерских батальонов, которое существовало в феврале, а гораздо больше, ибо за время, прошедшее между февралем
- 80 -
и концом кампании, Конвент принял еще несколько постановлений, совершенно изменивших состав и численность революционной армии. Одновременно с вотированием закона об амальгаме 24 февраля 1793 года Конвент принял декрет, который гласил: «Все французские граждане от 18 до 40-летнего возраста, холостые или бездетные вдовцы, находятся в состоянии постоянной реквизиции до момента, пока будет собрано 300.000 чел. нового набора. В случае, если добровольная запись не даст количества людей, назначенных для каждой коммуны, граждане обязаны пополнить это число неукоснительно». В департаменты были посланы комиссары, на которых была возложена обязанность ознакомить население с теми опасностями, которые угрожали республике. Комиссары должны были сделать все, что возможно, для того, чтобы побудить граждан идти в армию. Но Конвент, объявляя набор в 300.000 чел., сохранил одну из особенностей системы добровольной записи, ту, которая принесла уже, как мы знаем, столько вреда армии. Он допустил заместительство. Вследствие этого произошло то, что происходило очень часто и в волонтерских батальонах: богатые люди откупались от военной службы, вместо здоровых в армию шли калеки и вообще люди негодные, а ловкие и оборотистые люди устраивались так, что при помощи дезертирства по нескольку раз замещали в разных частях разных лиц, уклонявшихся от военной службы.
Назначенный набор 300.000 чел. проходил совсем в иной атмосфере, чем набор волонтеров в 1791 и 1792 году. Тогда в стране было единство настроения и она была безраздельно охвачена революционным энтузиазмом. Теперь, в этот роковой март 1793 года, все было по другому. Только что был гильотинирован король, и его казнь подняла волну роялистических чувств. Начал остывать революционный пыл жирондистов. На фронте пошли неудачи. В конце февраля и
- 81 -
в марте, там произошли такие факты: отступление из Голландии, Неервинден, потеря Бельгии, измена Дюмурье. Неудачи подняли дух у роялистов, и как раз набор 300.000 дал повод для первых роялистских и контр-революционных выступлений. 12-го марта в Сен-Флоране, на границе Анжу и Пуату, крестьяне, поднятые агентами эмигрантов в день жеребьевки новобранцев, напали на жандармов и властей.
Этот день можно считать днем рождения Вандеи. Таких эпизодов было очень много. Набор приходилось производить в атмосфере гражданской войны. Правда, за то опасности снова вдохнули энтузиазм в революционеров. Волонтеры, разошедшиеся по домам в декабре, согласно представленному им праву, почти без исключения вновь стали под ружье. Некоторые департаменты дали больше рекрутов, чем на их долю приходилось. И все-таки результат набора очень скоро стал представляться недостаточным. Опасности увеличивались, армии терпели неудачи, волонтеры продолжали дезертировать и разрушать дисциплину. Генералы безпрерывно жаловались на те, что у них не хватает солдат. В Конвенте стала все больше и больше созревать мысль о всенародном ополчении. 24-го июля 1793 года офицер одного из парижских батальонов, Везю, обратился к Комитету Общественного Спасения с замечательным письмом, в котором он обрисовывал положение армии. В этом письме он говорил: «Если вам говорят, что армия организована, — вас обманывают. Если вам говорят, что 300.000 чел., созвать которых постановил Конвент, отправились на свои посты, — вас тоже обманывают. Ибо доказано очень твердо, что в армии находится только половина этого количества. А из этой половины треть в глазах всей республики неспособна нести службу. Одни страдают от неизлечимых болезней, другие слабоумные, хромые, горбатые, кривые. Одни слишком стары, другие
- 82 -
слишком молоды и слишком слабы, чтобы выдерживать связанные с войною утомления; есть, наконец, такие, которые так малы ростом, что не выше своего ружья. Вот, гражданин председатель, люди, на которых возложена задача спасти республику! Почему это так случилось? Потому что администрация на местах для того, чтобы составить свои контингенты, взяла в городах все, что нашла: всех бродяг, подобранных на улицах, людей без совести, а в деревнях всех несчастных и всех преступников, — словом, элемент, который мешал общественному спокойствию. Всех их заставили итти либо по жребию, либо за деньги. Вот люди,которые замещают храбрых солдат. Мне кажется, что этим способом думали очистить страну. Не с такими же субъектами можно отразить врага и оградить народных представителей в их великой работе, которая должна обеспечить счастье всех французов. В Риме смолкали различия, когда речь шла о защите родины. Богатый и бедный, все были на своем посту. Почему мы не хотим подражать примеру свободных народов? Они в то время, как отправляли одну армию, чтобы отражать неприятеля, немедленно набирали, другую и обучали ее внутри страны, чтобы в следующую камланию заместить первую, если та была утомлена или уничтожена. Во Франции делается по-другому. Наспех издают декрет о составлении армии, наспех ее набирают и берут все, что под рукою. Когда необходимое число набрано, их одевают, их кормят, их отправляют в армию, где большинство оказывается неспособным служить. Тогда их оставляют, они возвращаются домой. Эта прогулка стоит нации очень дорого, а войска все-таки нет. А между тем совсем было бы нетрудно в каждом округе и в каждом кантоне собрать всех молодых людей, способных носить оружие, и сказать им: «Вас, к примеру, 60. Нужно 10, чтобы итти в армию. Бросайте жребий». Так нет же, собирают все, что под рукой,
- 83 -
и говорят: «Вот наш контингент». А между тем все расходы падают на нацию. И если не предупредить таких безпорядков — нация погибнет. Другое злоупотребление, не менее важное и заслуживающее большого внимания, — это существование различных частей, которые создались сами собою. В них офицеры в полном составе, но в них нет солдат. Недавно был такой случай: в пяти батальонах значилось 319 офицеров и унтер-офицеров и 342 стрелка, однако, не забыли назначить и полковника и двух подполковников на каждый батальон. Офицеры все налицо, так же, как и женщины, потому, что у всех есть, по крайней мере, по одной... Я думаю, что очень важно немедленно произвести амальгаму. Без этого у нас будут всегда лишь разрозненные батальоны, которые будут способны только на такую службу, о которой я уже говорил». Конвент обратил самое серьезное внимание на письмо гражданина Везю. Сам он был произведен в чин бригадного генерала, а Конвент издал декрет об обязательной личной воинской повинности. Но для этого потребовались две вещи: чтобы опасность сделалась еще острее, и чтобы мысль о всеобщи мобилизации была поддержана организованной инициативой народа. Письмо гражданина Везю помечено 24-го июля 1793 года. Накануне сдался Майнц, за двенадцать дней Конде, через четыре дня Валансьен. В это же время прорваны Виссембургские линии, союзные войска осаждают Дюнкирхен на севере, Перепиньян на юге, Пьемонтцы наступают в Альпах, в Тулоне и в Корсике появляются англичане. Внутри бушует граждаеская война: Вандея усиливается, шевелятся шуаны, затевает кровавую игру Жиронда. Войска самым решительным образом не хватает. Все это учли делегаты первичных собраний, съехавшиеся в Париже на праздник Федерации 10-го августа 1793 года. Два дня спустя они обратились к Конвенту со следующей петицией: «Нужно, наконец, показать миру великий
- 84 -
пример и дать страшный урок объединившимся тиранам. Обратитесь к народу с воззванием. Пусть народ ополчится СПЛОШЬ (que le peuple se leve en masse). Он один может уничтожить столько врагов...... Мы просим, чтобы было торжественно декретировано, что все подозрительные будут немедленно арестованы и переброшены к границам. А за ними последует сокрушающая масса всех санкюлотов Республики», Конвент немедленно принял декрет об аресте подозрительных и сдал Комитету Общественного Спасения другие проэкты. Это было 13-го. На другой день, в Комитет вступил Карно, и было издано распоряжение о «реквизиции» перваго класса, т. е. молодых людей и вдовцов. Делегатов первичных собраний, эта мера совсем не удовлетворила. 16-го поддержанные депутацией 48 парижских секций, они вновь шлют петицию Конвенту: «Поднимитесь на уровень высоты судеб Франции, представители народа... Мы указали вам меру возвышенную: воззвание ко всей нации, а вы объявляете только реквизицию первого класса... Полумеры всегда убийственны в моменты смертельной опасности. Всколыхнуть всю нацию легче, чем расшевелить одну часть граждан. Если вы потребуете 100.000 солдат, вы их не найдете. Но ударьте тревогу и та нее отзовутся миллионы. Никаких льгот для человека, физически способного носить оружие, какую бы должность он не занимал. Пусть одно только земледелие оставит у себя количество рук, необходимое для извлечения из земли питательных продуктов. Пусть торговля остановится немедленно. Пусть станет всякое дело. Пусть единственным, всеобщим, великим, делом французов будет спасение Республики».
Несколько дней спустя, т. е. 23-го августа, закон о всенародном ополчении (la levée en masse) был вотирован. Народная инициатива, инициатива представителей низших общественных групп Франции, (первичные
- 85 -
собрания) и Парижа (секции) подсказала эту мысль Конвенту, а Конвент сделал из нее закон. В этом законе идея всеобщего патриотического ополчения, выраженная термином, взятым из легации 12 августа, (la levée en masse) была соединена с идеей принудительного всеобщего набора, реквизиции (la requisition). Последнее было поправкою Конвента, к немного романтическому убеждению обоих петиций, что страна сама поднимается по его призыву. Конвент знал, что если сохранить принцип добровольности, то результаты будут очень скудные. Две таких попытки частичной областной мобилизации были сделаны раньше и совершенно провалились. Маленький опыт с набором был произведен еще в 1792 году тремя комиссарами Законодательного Собрания на севере, в момент, когда опасность угрожала стране и казалось, необходимым собрать все, что было возможно. Эти комиссары писали в своих инструкциях департаментским властям: «Особенно важно убедить граждан в городах и в деревнях, что речь идет о чрезвычайном наборе, о немедленном собрании всех сил для того, чтобы изгнать врага, что призывая граждан подняться и вооружиться для защиты родины, вы не производите ни записи на военную службу, ни твердого зачисления в полки, что речь идет о добровольном и внезапном стремлении всех граждан — вернее добиться изгнания врага». Очевидно, властям не удалось убедить людей в том, что они обязаны итти на защиту отечества. Набор 1792 года не удался. В 1793 году такая же попытка была произведена комиссарами Конвента в начале августа и тоже неудачно. Поэтому декрет 23-го августа определенно проводит мысль о реквизиции. Повидимому, эта мысль принадлежала Карно, если судить потому, что первая редакция декрета написана его рукою. Но докладчиком был Барер, который словно обидевшись, что ему приходится развивать чужую мысль, решил
- 86 -
отыграться на форме и не поскупился на риторическую расцветку. Барер говорил в докладе: «Пусть каждый займет свой пост в готовящемся национальном и военном движении. Молодые люди будут сражаться, женатые будут ковать оружие, перевозить багаж и артиллерию, готовить припасы, женщины будут шить на солдат, изготовлять палатки и ходить за ранеными, дети будут щипать корпию, а старики будут исполнять миссию, которую они несли у древних: их вынесут на площади и они будут воспламенять мужество юных воинов, распространять ненависть к царям и любовно к республике». Вот в чей выражался принцип обязательной повинности. Все французы в возрасте от 18 до 40 лет были объявлены в состоянии постоянной реквизиции. Другими словами, государство могло призвать их на военную службу тогда, когда это представлялось необходимым. Но служить, фактически в первую очередь должны были только холостые люди и бездетные вдовцы от 18 до 25-летнего возраста, остальные должны были призываться по мере необходимости. Заместительство было запрещено. Первый призыв сразу дал около 450.000 чел.. Дальнейшие наборы производились согласно указаниям гражданина Везю, так кстати вспомнившею факты Римской истории: по мере того, как войска уходили на фронт, обученные и одетые, их заменяли другие. В конце 1793 года армия насчитывала уже 642.000 чел.
Последовательные наборы и приводили к тому, что попытка произвести амальгаму до срока оказывалась сопряженной с такими большими затруднениями. И даже тогда, когда с января 1794 года амальгама была признана обязательной, ее оказалось труднее осуществить, чем это представлялось на первый взгляд. По закону, два батальона волонтеров должны были вместе с одним батальоном линейных войск составить полубригаду. А между тем, к началу
- 87 -
1794 года на 213 батальонов линейной пехоты оказалось в наличности не меньше 725 добровольческих батальонов. Пришлось проделывать сложную предварительную операцию: соединять части с неполным составом в одну и потом уже производить амальгаму. В первую формировку по амальгаме было создано 198 пехотных полубригад и 15 полубригад легкой пехоты. Но так, как еще оставалось много волонтерских батальонов, не вошедших в амальгаму, то составили еще 15 полубригад целиком из волонтерских батальонов. В конце-концов, количество полубригад линейкой пехоты было доведено до 209, а количество полубригад легкой пехоты до 42. На практике слияние прошло тоже не очень гладко. На первых порах линейцы с трудом уживались в одной полубригаде с волонтерами. Происходили ссоры, соревнования, дело доходило до дуэли, при чем «белозадые» (culs blancs) и «васильки» (bluets) ожесточенно защищали каждые свой мундир, белый у линейной пехоты и синий у добровольцев. Чтобы слияние стадо окончательным, Конвент упразднит белый мундир, напоминавший о старом порядке, и единой формой революционной армии сделался синий мундир Национальной гвардии. Полубригада, таким образом, составляла три батальона, в каждом из которых было по девяти рот: 8 стрелковых и 1 гренадерская. Всего в батальоне числилось 1.067 человек.
Всеобщая мобилизация произвела огромное впечатление. Армия, получившая сразу большое подкрепление, воспряла духом, и комиссары Конвента в полном восторге сообщали в Париже о первых успехах мобилизации. Лакост писал 31-го августа из Нанси: «Набат раздался уже в 8-ми департаментах, которые образуют свои части для дивизий Рейнской и Мозельской армий. Невозможно представить себе, какой она произвела эффект. Больше 140.000 вооруженных граждан, распределенных по батальонам, образующих
- 88 -
многочисленные роты гренадер, стрелков, эскадроны кавалерии, части, обслуживающие обоз, снабженные боевыми и съестными припасами на две недели, находятся на пути к Виссенбургу. Границы Рейна покрыты колоннами патриотов Ничто не может сравниться с их пылом и с их безстрашием. Граждане Виссенбургского округа, которые были призваны, разделили славу с нашими храбрыми братьями по оружию Подобно им, они устремились в бой, они бились, как львы, и произвели страшный разгром среди австрийцев. Один мэр убил 17 человек. Другой гражданин — 9. Это все факты, которые я могу удостоверить, потому что я был на поле сражения». Однако, на деле, невидимому, не все обстояло так блестяще, как представлял себе Лакост. Не все были так одушевлены желанием сражаться и побеждать, и не все были способны убивать по семнадцати австрийцев в одну битву. Генерал Ландремон. который в это время командовал Рейнской армией, пишет 10 сентября военному министру: «Из всех тех, кто устремился в армию, находящуюся под моей командой, у меня остались только храбрецы. Огромное количество трусов бежало, и даже перешло на сторону неприятеля. Я очень доволен, что отделался от них, так как если бы они остались с нами, они могли бы быть причиною отступления. Я организовал храбрых санкюлотов, которые непоколебимы на своих постах. Подобно другим войскам, они делают правильные переходы и занимают важные позиции, с которых, я надеюсь, «они не позволят себя прогнать». Ландремон очень скоро был отозван, как «бывший» дворянин и арестован по обвинению в измене и клевете на санкюлотов. Тем не менее, хотя его преемником был назначен самый настоящий якобинец Карлан, французская армия должна была отступить перед австрийцами и очистить укрепленные Виссенбургские линии. Комиссары Конвента, которых было «шесть при Рейнской армии, таким образом
- 89 -
характеризуют настроение новых солдат: «В отступлении 13-го числа более 6.000 солдат покинули свои знамена и бежали. Мы до сих пор не знаем — присоединились ли они к обоим частям. Дух эльзасках крестьян очень плохой. Многие из них перешли на сторону наших неприятелей, чтобы итти против нас. Большая часть обитателей Страсбург предана австрийцам больше, чем французам и только и ждет возможности сдать крепость. Солдаты нашего отечества, — мы говорим это с грустью и отчаянием в душе, — не находят в себе больше того спокойствия, которое ведет к великим добродетелям. Необходимы чрезвычайные меры, чтобы пробудить упавший во многих из них дух мужества. «Чрезвычайные меры» явились немедленно. Конвент не мог оставить Рейнскую армию в таком состоянии. Он послал к ней в качестве комиссаров Сен-Жюст и Леба, людей, которые не любили шутить и ограничиваться полумерами.
О таких же впечатлениях другие комиссары Конвента пишут Комитету Общественного Спасения: «Во всех городах, через которые мы проезжали, мы видели великолепную молодежь, которую дала первая реквизиция... Что касается формирования из этих молодых граждан батальонов, то тут встретились неудобства, они понятия не имеют о маневрах, и не знают, кого им выбирать в начальники. Если им дать инструкторов, это оставит опасный пробел в частях, из которых их извлекут. И все так и новобранцы не будут в состоянии сражаться раньше трех месяцев. Если бы их включили в различные неполные части, они скорее обучились бы службе и их можно было бы с большим успехом направить против врага». Несмотря, однако, на некоторые шероховатости, включение новых солдат в старые части в значительной мере привели к тем последствиям, которых ожидали. Армия стала лучше и дух, которым она была одушевлена, очень поднялся сравнительно с
- 90 -
тем, что было раньше. Снабжение армии тоже сделало большие успехи. Прежние безпорядки удалось, хотя бы отчасти, устранить. Декрет, проведенный Робером Ленде 12 февраля 1794 г., урегулировавший право реквизиции всего того, что было необходимо для армии, внес порядок в дело продовольствия. Тыл стал больше и более планомерно работать на фронт. Нужно было снабжать оружием все более увеличивавшееся в количестве армии. В Париже было основано 258 оружейных заводов и 15 железоделательных. В день opужейные заводы могли выпускать до тысячи ружей. Пушечно-литейные заводы в течение одного года изготовили 7.000 бронзовых и 13.000 чугунных пушек. Новые способы, предложенные знаменитейшими учеными своего времени, облегчили правильную постановку тех отраслей промышленности, которые работали на войну. Профессор химии Клуе устроил 4 огромных железоделательных завода в горном районе Арденн. Гренельский пороховой завод, в котором нашли применение новые технические приемы, ежедневно доставлял 30.000 фунтов пороху, т. е. по меньшей мере в 4 раза больше, чем раньше. Фуркруа изобрел новый способ литья стали и изготовление холодного оружия. Бертоле, один из величайших ученых своего времени, открыл способ добывать селитру путем обмывания старых стен в погребах. На технических курсах преподавали, кроме Фуркруа и Бертоле, еще Монж, Гитон де-Морво и другие. Таким образом, фронт и тыл направили все свои усилия в одну точку, фронт и тыл были одушевлены одной мыслью: отразить врага, готовящегося завоевать Францию и уничтожить плоды революции.
Какова же была причина, что армия мало-помалу стала сражаться совсем по другому, чем сражалась раньше, что отсутствие дисциплины и дезертирства прекратились почти совершенно и армия стала способна в руках даровитых вождей
- 91 -
побеждать неприятеля, внушавшего раньше ей такой неодолимый страх?
Глава IX
Настроение армии
Когда в 1792 году отечество было объявлено в опасности, страна и армия встрепенулись и были достигнуты, кап мы знаем, некоторые результаты. Но первый подъем, который последовал за декретом Конвента, довольно быстро пришел. После Ваттиньи и успехов Гоша в Эльзасе, осв<
|
|
|
