Комиссары Конвента в армии

Уже Законодательное Собрание посылало к армии своих представителей. Конвент возвел эту практику в систему. Почти половина депутатов Конвента побывала в командировках и значительная их часть проводила более или менее продолжительное время при армии. Положение комиссаров при армии было и более почетней, и более ответственно, и более

- 108 -

благодарно. Комиссары, командированные внутрь страны, почти всегда были предоставлены сами себе, не имели никаких инструкций и получали от Комитета Общественного Спасения самые противоречивые приказы. Комиссары при армии твердо знали, что они должны делать, Ибо, при отъезде каждого из них, Карно, — он сам был комиссаром и отлично знал, каковы задачи командируемых, — снабжал их отчетливыми и точными инструкциями. А на запросы, которые комиссары посылали из армии в Комитет Общественного Спасения, Карно отвечал им, как всегда, со своей обычной суховатой деловитостью, но с необыкновенной ясностью и точностью. Полномочия комиссаров были неограничены. Они увозили с собою из Парижа в армию всю полноту власти Конвента. Они могли смещать и назначать всех должностных лиц в армии, кончая главнокомандующим. Они могли расходовать какие угодно суммы денег. Они могли диктовать план кампании и подсказывать генералам тактическую диспозицию. В завоеванных местностях они могли распоряжаться, как им представлялось более целесообразным, по политическому и военному положению. Многие из комиссаров покрыли себя славой во время своих командировок в армию. Очень часто им приходилось со штыком или саблею в руках вести солдат за собою в атаку. В одной из таких атак на Пиринейском фронте пал смертью храбрых комиссар Фабр. Другие участвовали в целом ряде сражений и остались невредимыми. Мы знаем, что Карно, вместе со своим товарищем Дюкенуа и командующим армией Журданом, водил в атаку солдат при Ваттиньи. Дюбуа-Крансе, создатель новой армии, автор декрета об амальгаме, бился в рядах Альпийской армии. Мильо, один из самых блестящих кавалерийских генералов империи, прославившийся своими атаками при Ватерлоо, получил свое боевое крещение в качестве комиссара Конвента на Пиринейском фронте. Робеспьер-младший

— 109 —

и Салисетти сражались под Тулоном. Бриез и Кошон защищали Валансьен в течение целых 40 дней. Мерлен из Тионвиля сражался, как простой солдат, в рядах Рейнской армии. Лакост и Бодо — в Мозельской армии. Около Рейнской армии протекала и миссия Сен-Жюста. Читатель помнит, что Конвент прислал Сеи-Жюста и Леба в Страсбурге в такой момент, когда армия так нуждалась в энергичных мерах. Это было 23-го октября 1793 года, когда казалось, что все рушится и что страну уже не удастся спасти. Сен-Жюст был олицетворением тех «великих» средств, которых требовала армия. Вооруженный своей несокрушимой холодной энергией, фанатичный и прямолинейный, Сен-Жюст взялся за дело с решимостью добиться успеха или погибнуть. Он ходил в атаку, как простой солдат, присутствовал почти при всех сражениях, не спускал подозрительных взоров с генералов, а в промежутках заботился о том, чтобы армия получала все, что ей нужно. Вот несколько предписаний Сен-Жюста, отправленных им Страсбургскому муниципалитету:
«В армии 10.000 босых солдат. Разуйте всех Страсбургских аристократов и позаботьтесь о том, чтобы завтра в 10 часов утра 10.000 шар башмаков были на пути в главную квартиру».
«Предписывается Страсбургскому муниципалитету в 24 часа приготовить в домах богатых обывателей Страсбурга 2.000 постелей, чтобы передать их солдатам».
«Богатые обыватели Страсбурга должны выдать заимообразно 9 миллионов ливров, из которых 2 пойдут на нищих, один на нужды крепости, шесть на нужды армии. Самые богатые из числа привлеченных к этому займу граждан, не внесшие в течение 24 часов следуемой с них суммы, будут на три часа выставлены на эшафоте гильотины».
Сен-Жюст не ограничивался угрозами. Все его угрозы

— 110 —

быстро приводились в исполнение. Дома богатых людей реквизировались, обращались в госпитали или какие-нибудь другие учреждения, необходимые для армии. Поставщики при Сен-Жюсте не смели задерживать посылку продуктов в армию и должны были снабжать ее в изобилии доброкачественными предметами потребления. Крестьяне должны были принимать ассигнации по номинальной цене, а платить за все, что они покупали, звонкой монетой. Солдат, который убегал без разрешения в Страсбург, подвергался расстрелу. Офицер, уличенный л том, что он попал в театр, — разжалованию. Генералам он не доверял принципиально. «Генералов мы успеем похвалить в конце войны». «Генералитет не пользуется симпатиями у нации». «Генерал по своей природе принадлежит еще монархии». Ему мерещился призрак военной диктатуры. Даже бедных запуганных его распоряжениями страсбургских дам Сен-Жюст не оставил в покое: им было предписано отказаться от немецких мод, ибо «они носят в груди французское сердце». Так сурово и непреклонно, шаг за шагом Сен-Жюст поднял Рейнскую армию до такого уровня, что она стала способна на великие подвиги. Дисциплина поддерживалась железная, но зато и заботы об армии были чрезвычайные. Сен-Жюст, как всякий фанатик, порою видел измену там, где ее не было. И не мало голов свалилось из-под гильотины, вследствие его болезненной подозрительности. Но Сен-Жюст не был человеком жестоким в прямом смысле этого слова. Казни и другие карательные меры он считал необходимым и отдавал свои приказы холодно и спокойно. Излишнюю жестокость он считал столь же вредной, как и излишнюю снисходительность, и не задумался отправить на гильотину Страсбургского государственного прокурора Шнейдера, который, по его мнению, свирепствовал без нужды. «Нужно, - говорил он, - внушать

— 111 —

страх тем, кто управляет. Никогда не следует внушать страх народу». Единственным мерилом деятельности Сен-Жюста во время его командировки при Рейнской армии была польза родины. Необходима та или другая мера с точки зрения защиты родины или нет? Если она необходима, то хотя бы она стоила тысячи голов, она должна быть проведена.

Конечно, не у всех комиссаров Конвента сидело в груди такое сердце, как у Сен-Жюста, но каждый из них, оказавшись при армии в положении человека, на ответственности которого лежит одоление врага, как-то сразу вырастал и делался способен на такие вещи, на которые в обыкновенных условиях он бы никогда не оказался способным. Для примера возьмем миссию одного из самых обыкновенных и ничем не выдающихся членов Конвента — Дельбреля, при армии Гушара. Гушар был храбрый генерал, покрытый 55 ранами, великолепный начальник тяжелых кавалерийских атак, на ответственном посту оказался полон нерешительности. Дельбрель заставил его двинуться на врага в тот момент, когда это было необходимо, когда этого требовала вся стратегическая обстановка. Но даже, вступив в сражение — это было знаменитое сражение при Гондшооте, 6—8 сентября 1793 года — Гушар все время оставался вялым и лишенным энергии, хотя в первый же день французское оружие определенно сопровождало счастье. В последний день, когда нужно было нанести врагу окончательный удар, Гушар медлил отдать приказ командующему его правым флангом генералу Журдану. Журдан и его отряд в нетерпении, боясь пропустить момент, ждут приказа. Дельбрель — тут же, рядом с Журданом. Узнав в чем дело, он убеждает его итти вперед. Журдан боится нарушить дисциплину. «Вы боитесь ответственности, - восклицает Дельбрель, - я принимаю ее на себя. Моя власть выше власти генерала. Я даю вам формальный

— 112 —

приказ атаковать во что бы то ни стало». Журдан скомандовал. Колонны двинулись. Тогда Дельбрель сказал ему: «Вы заставили меня говорить с вами, как начальник. Теперь я прошу вас принять меня своим адъютантом». И как простой офицер, по приказу Журдана, он скачет к резервам, приказывает кавалерии собрать беглецов и возвращается к генералу, как раз в тот момент, когда Журдан падает, раненый неприятельской пулей. Дельбрель соскакивает с коня и приказывает колонне, находившейся у него под рукой, итти вперед. Момент выбран был совершенно фантастически, когда атака противоречила всем правилам. Но Дельбрель об этом не думал. Он бросился вперед сам со своей огромной шпагой, опоясанный трехцветным кушаком, не обращая внимания на свистевшие кругом пули. Пример представителя народа увлек солдат. Колонна опрокинула неприятеля и обратила его в бегство.

Таких эпизодов можно привести сколько угодно. Комиссарм Конвента именно тем и были сильны, что не уклонялись от ответственности, принимали ее на себя целиком и, чувствуя, что они действуют перед лицом всей страны, почтившей и своим избранием в такой ответственный момент, они дают больше, чем это в их силах, и часто, больше, чем вообще в силах человеческих. Безумная храбрость, совершенно безкорыстная готовность выполнять такую работу, которая приносит меньше всего чести и сопряжена с самой большой опасностью, готовность пожертвовать жизнью в каждый момент и суровая решимость не останавливаться ни перед чем, даже перед самыми чудовищными мерами, для того, чтобы спасти родину, — вот те чувства, которые одушевляли почти всех, без исключения, комиссаров Конвента. Армия, при которой действовали двое, трое, иногда больше таких людей, как-то незаметно подтягивалась и так же, как сами комиссары и ее генералы,

— 113 —

становилась способной на такие подвиги, которые превышали ее силы.

Отношения между генералами и комиссарами Конвента складывались по-разному. Очень много зависело от характера и темперамента комиссаров и генералов. Если генералы были людьми, вышедшими из народных кругов или зарекомендовавшими себя раз навсегда добрыми республиканцами, то отношения складывались прекрасные. Царило согласие. Между генералами и комиссарами была полная солидарность; планы кампаний и планы сражений вырабатывались сообща. Вместе вели солдат в атаку, вместе переносили лишения. Когда затихал шум битвы, жили общей семьей. Но бывали и другие отношения. Генерал, которого невзлюбил комиссар, сразу становился несчастным человеком, подвергался преследованиям и нередко попадал на гильотину. А отсутствие полной свободы действий у генералов часто приводило к тому, что даровитые люди отказывались от высшего командования, не желая нести ответственность за действия, в которые вмешивался человек, часто совершенно незнакомый с азбукой военного дела.

Совместная жизнь тоже складывалась не одинаково. Сен-Жюст был высокомерен и недоступен. Другие держали себя по-товарищески просто. Маршал Ней передает следующий любопытный эпизод из своей боевой жизни. Он был ранен во время рекогносцировки осажденного Майнца в 1795 году. Рана была пустая, но утомления и всякого рода лишения сделали то, что с ним случился какой-то столбняк. Он стал безпокоен, впадал в глубокую задумчивость, иногда его сжигала лихорадка, он нервно отвергал всякую помощь хирурга. Его начальники и друзья, обезпокоенные его состоянием, стали изобретать способы вывести его из этого состояния. И вот однажды Клебер решил во что бы то ни стало развеселить раненого. Он позвал музыкантов, собрал

- 114 -

молодых девушек из деревни, в которой расположился отряд, и сообща устроил самую неистовую фарандолу в помещении, где лежал Ней. Впереди всех танцовал сам Клебер, огромный, косматый, со своим оглушительным хохотом и резкими движениями, а рядом с ним отплясывал комиссар Конвента Мерлен из Тионвиля, маленький, черный человек с огромными усами, который смеялся так же громко, забыв о своем сане. Кругом порхали девушки и весело припрыгивали молодые офицеры. Средство помогло. Хандра раненого не устояла перед этим своеобразным лечением. Ней развеселился и отдал себя в распоряжение хирурга. Несколько позднее комиссаром Конвента при той же Самбр-Мааской армии был назначен Жилле, у которого тоже сложились самые лучшие отношения со всем командным составом. Даже у Сен-Жюста, непреклонного железного Сен-Жюста и у того установились прекрасные отношения с командовавшим Рейнской армией генералом Пишегрю. Этот хитрый бургундский мужичек умел подлаживаться решительно ко всем и прекрасно устраивал свои дела. В это время он еще не думал об измене.

Не следует, впрочем, преувеличивать. Комиссары не только приносили пользу. Они часто определенно вредили делу. Не все, подобно Дельбрелю, знали, когда нужно пустить в ход свои полномочия и когда — сделаться адъютантом генерала.

Конечно, задача Комиссаров при армии была очень трудная, подчас тяжелая, и если» они, в конце-концов, выходили победителями из стольких затруднений, то это потому, что армия выдвинула из своей среды так много даровитых вождей, столько Первоклассных полководцев, сколько никогда не появлялось в такой короткий промежуток. С ними нам и предстоит теперь ознакомиться.

— 115 —

ГЛАВА XI