 |
Глава 24. А вы засранец, д’Артаньян..
|
|
|
|
Глава 24. А вы засранец, д’Артаньян...
Он тут же открыл дверь, мельком взглянув в телескопический глазок, потому что сразу понял, кого черт принес.
– А есть ли в доме чай? – нагло осведомился у хозяина Саня Котов, вручая тому тортик. – Тогда, пожалуйста, заварки не жалей, мы потом тебе все финансово возместим, – помолчал и добавил: – со временем.
Боксер помог Бацунину снять куртку, хлопнул Сергея по плечу и прошел на кухню, по дороге доставая из кармана мобильник. Вскоре из кухни донесся его непривычно ласковый, почти сюсюкающий голос: «Дорогая, я тут ребят встретил, зашли к Сереге в гости, не скучай. И тебе приветы... Как там дети?.. Перезвоню, целую... »
Вернувшегося в прихожую Лопатина встретили улыбками, а невоспитанный Котов и вовсе гнусно хихикнул и, шаркнув ножкой, промурлыкал: «Я тут ребят встретил... » За что немедленно получил по пузу, не очень сильно, но с намеком.
Надо сказать, что за последние несколько лет Володя Боксер сильно изменился: он слегка округлился лицом, стал чуть более разговорчив (вернее, чуть менее молчалив), а самое главное – он улыбался! Вы видали когда‑ нибудь плачущего большевика? Уверяю вас, улыбающийся Боксер – зрелище куда как более крутое и впечатляющее. Тот же Саня Котов, увидев это великолепие в первый раз, попытался спрятаться на телеграфном столбе... А все дело в том, что Володя женился, причем по страстной и взаимной любви. Интересная была история с географией. О ней как‑ нибудь попозже и отдельно...
Тортик ели, запивая первыми чашками чая (сладкоежка Котов еще и варенье выклянчил), в молчании. Затем Сергей налил всем по второй (а Котову – третью), закурил и, обращаясь к присутствующим, спросил:
|
|
|
– И?
Бацунин тоже закурил, задумчивым взглядом проводил последний кусочек (вернее – кусище) торта, исчезающий в прожорливой пасти Котова, и молвил:
– А вы засранец, д’Артаньян, решили все проделать в одиночку...
– Интересно, как он себе это представляет? – присоединился к разговору покончивший со сладким Саня.
– Мы там тоже были, Бегемот, – улыбнулся (! ) Володя.
– И Саня тоже? – больше из вредности спросил Волков.
– А что Саня? – удивился Гера. – Саня у нас как сын полка, куда теперь без Сани?
– Вот именно, – подхватил беседу Саня, – куда теперь без меня? – И тут же спросил: – А еще варенье есть?
– Варенье кончилось, есть только тульский пряник, правда жесткий. Будешь?
– Буду, я его в чае размочу, я от сладкого думаю лучше...
– А поешь? – мстительно спросил Волков. – Как там у тебя, «Бурятские степи в огне... »? Орленок ты наш сизокрылый!
И все заржали, именно заржали, потому что познакомились они почти двадцать лет тому при обстоятельствах весьма интересных.
Ничего не могу с собой поделать, вынужден рассказать об этом прямо сейчас.
Глава 25. Где‑ то в Юго‑ Восточной Азии. Бурятские степи в огне...
Эта необычайно красивая история произошла во второй половине восьмидесятых. Некогда могучей империей уже вовсю разруливал слабоумный помощник сельского механизатора. Эффективность работы спецслужб стремительно падала, спецов уже оценивали не по конечным результатам. На первое место вышел и закрепился принцип «соблюдать и проводить в жизнь идеи перестройки, гласности и трезвого образа жизни».
И вот в этот судьбоносный период Саня Котов умудрился завербовать персонажа, имеющего прямой выход на государственные секреты одного небольшого сопредельного с Вьетнамом государства. Основными направлениями политики этой страны были, конечно же, демократия и всемерное сотрудничество с США. Штатники чувствовали себя там комфортнее, чем дома, и творили все, что левая пятка пожелает. А в чем же интерес левой пятки, так же как и других частей тела Америки (особливо ее спецслужб), в этом регионе? Правильно, в наркотиках. Перестав оглядываться на некогда великого противника в лице СССР, Штаты начали стахановскими темпами развивать в стране производство наркоты при полной и безоговорочной, спешу заметить, поддержке и одобрении местной, извините за выражение, политической элиты.
|
|
|
Человек, которого Котов завербовал, принадлежал к клану, давно и долго стоящему у кормила власти в стране. Его представители многие годы занимали министерские посты, руководящие должности в вооруженных силах и полиции, а также представляли в парламенте наиболее мощную, а потому правящую партию. Когда‑ то в молодости он изучал творчество Диккенса в Кембридже и ни с того ни с сего нахватался там левых идей. Время было такое, романтические шестидесятые... Мало того что нахватался, еще имел неосторожность их пару раз высказать по возвращении на родину, забыв, наверное, что скорость стука на порядок превышает скорость звука. На этом его карьера и закончилась, не успев начаться.
Не помогло ничего: ни верноподданнические статьи в прессе, ни легкое постукивание на коллег по перу. Как известно, отмыться можно от всего, кроме подозрения в нелояльности... Так и жил он долгие годы, ведя культурные и литературные колонки в прессе (в редакторы, конечно же, не пустили), с завистью наблюдая, как бодро делают карьеру сначала братья и кузены, а затем уже и всякие там племянники.
Многочисленные родственники при власти диссидента‑ расстригу (назовем его Лэ) снисходительно жалели и время от времени подкидывали крохи с барского стола. Сначала ему отстроили дом в столице, где по четвергам собирались вперемешку бизнесмены, деятели культуры и дорогие проститутки. Туда всегда можно было привести иностранцев, дабы они воочию убедились, что культурная и деловая жизнь в стране вовсю кипит, а заодно послушать, кто и что будет говорить, выпив и баб поглаживая...
Дальше – больше. В конце семидесятых Лэ стал хозяином шикарного загородного особняка в сотне километров от столицы, куда его политродственнички вовсю таскали иностранных (читай – американских) партнеров для встреч без галстуков, а порой – и без штанов, если на встречах присутствовали дамы легкого поведения. Естественно, особняк был просто нашпигован разной записывающей аппаратурой – ведя дела со штатниками, родственники дядюшки Лэ старались подстраховаться.
|
|
|
Не учли они только одного. Не такой уж и дурак был «хозяин» виллы, чтобы не понять, какие дела крутятся и какие деньжищи проходят, и все мимо него! А поняв, возненавидел всех своих родичей, чувствуя себя ограбленным и изнасилованным одновременно. В душе бывшего специалиста по творчеству Диккенса забушевали прямо‑ таки шекспировские страсти и... На этом его и подцепил Саня Котов, скрупулезно изучивший политическую флору и фауну региона.
Они «случайно» встретились на корпоративной вечеринке в торговом представительстве фирмы «Мерседес» в столице, куда дядюшка Лэ время от времени выезжал, чтобы отвлечься от загородной жизни. Разговор почему‑ то зашел о творчестве Диккенса, и молодого советского журналиста (а именно в этой роли выступал Котов) просто потрясла глубина знания предмета разговора его нового знакомого, и он не постеснялся ему об этом сказать. И попал в яблочко! За долгие годы дядюшке Лэ просто осточертело вежливо‑ снисходительное отношение со стороны родственников, сотрудников родственников и даже шлюх родственников. Ему хотелось, чтобы его слушали, развесив в восхищении уши. Ему хотелось... ему так хотелось уважения, черт побери! Новый собеседник, а потом и приятель прекрасно умел уважительно и восхищенно слушать. И Лэ понесло, и он разговорился! На голову мнимого корреспондента «Известий» высыпалось столько интересного и разного, что вскоре на встречи с Лэ липовая акула пера стала брать по нескольку портативных диктофонов, так как в память одного все сказанное перестало вмещаться, а менять пленку посреди доверительной беседы – неэтично.
|
|
|
