 |
О развитии способности ощутительно воспринимать воображаемое
|
|
|
|
О развитии способности ощутительно воспринимать воображаемое
В последнее время в театральных школах существует большое увлечение упражнениями с воображаемыми предметами[***]. И если попадется ученик, который много занимал-
ся этими упражнениями и понаторел в них, то он, может быть, сидя за пустым столом, очень неплохо будет писать воображаемым пером на воображаемой бумаге воображаемые письма или приказы. Но и от этого стараешься его отвести. Почему? По тем же соображениям: не желая перегружать ученика.
Не следует путать два упражнения, каждое из которых имеет свою собственную цель. Упражнение с несуществующими, с воображаемыми предметами имеет целью выработать, - если можно так выразиться, физиологическое воображение .
Вы держите в руке несуществующий стакан... вот вы ощущаете прохладу, твердость, округлость этого стакана... прохлада вызывает чувство приятного, если сейчас жарко, и неприятного, если сейчас холодно... Началось ощутительное восприятие воображаемого . А вместе с тем и реакция: вам хочется приблизить стакан к губам или, наоборот, поставить его на стол...
А ведь у нас, в нашем актерском деле 90% воображаемого. И научиться все воображаемое делать физиологически ощутимым — одна из существеннейших задач.
— «Митя! Прими к себе купеческого брата Любима Карпова сына Торцова... Брат выгнал! А на улице, в этом бурнусе, немного натанцуешь! Морозы, время крещенское — бррр!.. И руки-то озябли, и ноги-то ознобил...
— Погрейтесь, Любим Карпыч.
— Ты меня не прогонишь, Митя?.. А то ведь замерзну на дворе-то, как собака замерзну... »(«Бедность не порок». )[16]
Здесь, в этом физиологическом самочувствии продрогшего, полузамерзшего человека — главный ключ и ко всему его психическому самочувствию. Как только вы ощутительно почувствуете одно, так сейчас же присоединится и другое и третье: и приниженность, и отчужденность от всех, ненужность никому... ухватите только за эту ниточку физической (а вернее говоря, физиологической) правды, а за ней потянется и правда душевная.
|
|
|
Работа с воображаемыми предметами — первый шаг к развитию неоценимого для актера качества: воображаемого ощущения. Если вы развили в себе это качество, то что будет? Будет то, что все, о чем вы думаете, все, что
только вы воображаете, т. е. все «предлагаемые», «предполагаемые» обстоятельства и факты, — они все делаются для вас живыми и ощутительными, а не умозрительными, и вы не можете удержаться, чтобы по-настоящему не заволноваться от них. А если это так, — вы темпераментный, легко отзывчивый на все актер. Актер, которого органически захватывают события пьесы... актер... каких ищут днем с огнем.
Этот отдел слишком серьезен, чтобы им заниматься между прочим. Ему нужно отдать много времени и тренироваться в нем до тех пор, пока он не даст актеру своей чудодейственной силы.
Незачем припутывать его к тому, что мы делаем на первых шагах с нашими учениками. Припутать — значит опримитивить его, не понять его силы и его прямого назначения. Наши упражнения сейчас на первых порах имеют совершенно другую цель: научить людей жить по-настоящему среди условностей сцены.
На сцене все условно, все ненастоящее. Настоящий только я, сам актер (пока не испортился, не вывихнулся) да партнер, да обстановка: столы, стулья, пол, стаканы, графин... Так вот, за эти подлинные, неусловные вещи и надо хвататься. Они — факт, они реальны. Их и надо брать, как факт: такими, какие они есть.
Первой мелькнула мысль, что здесь проектировочная («Здесь работает инженер Скворцов? »)... да, вот стол, стул, а вот картина... пейзаж... и мгновенно мысль: это бюро какого-нибудь строительства железной дороги, а пейзаж — те места, где будет проложен путь... Вы спрашиваете об инженере Скворцове? Да, он работает здесь. Только он сегодня выходной, придите завтра, он будет здесь.
|
|
|
Вообще же... поменьше разговоров с учениками о психологии и фантазии, а побольше практики в ощущении конкретных фактов. А психология и фантазия — они органически связаны с фактами и вытекают одно из другого, как следствие из причины, поэтому присоединятся сами.
Конечно, то, что здесь названо «физиологическим ощущением», не есть галлюцинаторное ощущение как бы реально существующего. Это ощущение тоже воображаемое, созданное актерской творческой фантазией. Но
в школьных уроках не следует распространяться об этом — только запутаешь людей, а спросишь: «Вы ощущаете? » — и у актера возникает воображаемое чувство. Этого довольно. Один раз возникает, два, три — да так и вырастет это качество: легко вызвать в себе воображаемое ощущение.
Невидение и неслышание на сцене
Двое мужчин:
— Скажите, вы Стрельцова знаете?
— Павла Ивановича? Знаю.
— Правда, он милый?
— Да, милый. Очень милый.
Повторили текст, чтобы лучше его запомнить. Начали. Один встал, лениво огляделся, подошел к окну. Другой развалился в кресле, посмотрел перед собой, улыбнулся, как будто ему вспомнилось что-то приятное... повернул голову к стоящему у окна и дружески спросил: «Скажите, вы Стрельцова знаете? »
Тот вспугнулся, насторожился, как будто услыхал что-то опасное, неприятное... Повернулся, видит: человек в самом безмятежном настроении. «Павла Ивановича? » Тот так же благодушно повторяет: «Да, Павла Ивановича! » — Второй двусмысленно улыбнулся: «Знаю».
Первый одно мгновенье (какую-то часть секунды) удивился — по-видимому, не ожидал такого отношения к Стрельцову, но сейчас же это замешательство смахнул с себя и, как ни в чем не бывало, весь под обаянием своего нового знакомого Стрельцова, продолжает: «Правда, он очень милый? »
Стоящий у окна некоторое время испытующе смотрел в лицо своего партнера, что-то понял, отвернулся и неожиданно равнодушно сказал: «Да, милый». Помолчал. Потом еще более неожиданно, как будто у него что-то прорвалось, — хмыкнул, дернул головой, нехорошо улыбнулся, неспокойно прошелся по комнате и с оттенком легкой насмешки, глядя прямо в глаза партнеру: «Очень милый! » Как будто бы хотел сказать: ну и поплачешь ты, друг, от этого Стрельцова.
|
|
|
Тот опять на мгновенье чуть-чуть заколебался, почувствовал что-то непредвиденное и неприятное... Быстро скомкал это чувство и опять утвердился в своей безмятежности.
—Так. А теперь скажите, пожалуйста, о чем вы его спросили?
-- О Стрельцове: знает ли он его?
—Ну, что же, знает?
—Знает.
—Что же, ему Стрельцов нравится?
—Да, нравится.
—Ну, а теперь вы скажите — вас спрашивали про известного вам Стрельцова?
—Да, про известного.
—Что же, он вам действительно нравится?
—Нет. Партнер не понял меня. Стрельцов очень ловко притворяется милым, а на самом деле он всем делает гадости. А мне сделал такую, что опомниться не могу.
—А теперь вас всех спрошу, — обратишься ко всем ученикам, — как вам показалось, что за субъект этот Стрельцов?
Сейчас же наперебой выкрики: «Ясно что! ... Подозрительный тип! ... Насолил, должно быть, этот Стрельцов!.. Опасное знакомство!..
—Вот так раз! Вот так конфуз! Вы слышите? Всем, оказывается, ясно, все поняли, что вам ответил партнер о Стрельцове, и только один вы изо всех не поняли. Как это случилось?
—Не знаю... по-моему, я все понял... Ведь ему нужно было сказать, что Стрельцов очень милый... я и считаю, что он это сказал: «Стрельцов милый».
—Ах, вы считаете" ?! Вы не вслушивались в интонацию слов, вы не вглядывались в лицо, в глаза, вы не пытались понять, что за этими словами. Вы заранее решили, что он должен сказать, будто Стрельцов милый, остальное вас не касается? А я ведь не предписывал ни ему, ни вам, как надо говорить и как надо понимать текст. Я просто дал слова. А его добрая воля говорить их как заблагорассудится, а вернее: как они скажутся. Вот он и сказал. Все мы видали, все мы слышали, все мы прекрасно поняли
его. Только один вы пропустили все самое главное. Смотрите, в какое глупое положение вы поставили себя. А все почему? Не поверили себе, не поверили природе, не сделали того, что хотелось, что просилось из вас, и заставили себя сделать то, чего совсем не хотелось.
|
|
|
Будем говорить начистоту: ведь вы слышали и видели не хуже нас. Помните его странную двусмысленную улыбку после первых же ваших слов о Стрельцове — разве вы не видели ее? Вы даже смешались на секунду... А помните другое? А помните третье? А помните четвертое? (И так проведешь его по всему этюду. )
Если бы вы не помешали себе, если бы доверились вашей природе, вашему актерскому таланту, как бы было? Вспомним: повторив заданные слова текста и (как это мы обыкновенно делаем) освободившись от него на секунду, вы «пустили себя». Рассказывайте дальше сами...
—Я очень удобно сидел в кресле... мне захотелось устроиться еще удобнее — устроился. От этого стало спокойно, уютно и внутри, про себя, я сказал: хорошо. Откуда-то выплыло слово: «Стрельцов». Почему — Стрельцов, — я еще не знал, но чувствую: что-то приятное... Представилось, что вчера я разговаривал с каким-то очень интересным человеком, это и есть Стрельцов, такой блондин высокого роста. Захотелось рассказать об этой встрече. Я повернулся и спросил: «Скажите, вы Стрельцова знаете? »
—А как вы думали перед тем, как спрашивать, — знает ли он его или нет?
—Пожалуй, мне казалось, что он не знает.
—Значит, вам хотелось просто рассказать о своем новом знакомстве?
—Да.
—Оказалось, что он Стрельцова знает. Он спросил: «Павла Ивановича? »
—Да.
—Ну, а как вам показалось — он близко его знает?
—Пожалуй... знает.
—Ну, и как? Они друзья?
—Вот теперь, когда вы мне напомнили о его замешательстве, о его странной улыбке, я вспоминаю, что у меня
мелькнуло какое-то чувство... будто у него холодок по отношению к Стрельцову...
— А вы себя на это не пустили, отмахнулись, попытались себя обмануть — будто этого и не было... Это мы все знаем и все это видели... Давайте-ка пойдем по тому пути, по которому вас вела природа.
Холодок. А мне мой новый знакомый понравился, пленил меня... я думал: вот душа-человек. А тут — усмешка, недомолвка... Что такое? Может быть, я сейчас не так понял, может быть, мне показалось... проверил: «Правда, очень милый? » (Или я ошибся в нем, а вы знаете что-то совсем другое? )
Партнер увидел бы, что его улыбка даром не пропала, что вы начали кое-что соображать по поводу вашего нового приятеля. А уловив некоторое беспокойство в ваших глазах, понял бы, что вы уже добродушно поверили Стрельцову и опрометчиво связали себя с ним. «Да, милый», — это я по себе знаю, — такой вкрадчивый, наивный добрячок, что лучше и не надо. Он умеет! — «Очень милый! »...
|
|
|
Вы мгновенно вспоминаете весь вчерашний разговор... Ему трудно жить... вы, помнится, приглашали его иногда приходить к вам, заниматься, ночевать... Как бы это поскорее обезвредить, ликвидировать, отказать ему?..
А партнер, должно быть, догадывается, что вы вчера сказали лишнее, — серьезно смотрит, и в глазах его вы читаете: выкручивайся, выкручивайся, любезный, а то потом и не разделаешься.
Вот так попал я!
Разве это не более интересное разрешение этюда? Имейте в виду, что это не я так разрешаю — это разрешение было заложено в вас и в партнере, я ничего не добавил своего, я только указал путь, по которому неминуемо пошли бы и вы, если бы не вмешивались.
Природа всегда интересна, только доверьтесь ей. Доверьтесь таланту — он интереснее и умнее вашего рассудка.
В самом деле, как же я так отмахнулся? Ведь, действительно, все это было. А я чего-то испугался, думал: это посторонние мысли от рассеянности, от несобранного внимания...
— Вот, видите, какое недоверие к себе. Ваше творческое актерское дарование уже потащило вас, а вы уперлись... оно - опять, а вы еще пуще.
Доверьтесь, не вмешивайтесь, попробуйте, — ей-богу, ничего плохого не случится. Сначала будет немного жутко... это сначала. Потому что — новая стихия. Если вы никогда в жизни не купались и сразу попробуете поплыть, — будет жутковато... Не беда — освоитесь.
Да вы не смущайтесь! Не думайте, что этой ошибкой только один вы страдаете. Она почти у всех. А у вас она в такой степени, что и говорить-то о ней серьезно не стоит. А вот у тех, кто много и неверно играл, — она так вкореняется, что выкорчевать ее при всем желании и умении иногда бывает даже невозможно: привычка стала второй натурой. Теперь сделалось уже привычным и натуральным беспрерывно насиловать и «заставлять» себя, то подчиняясь требованию режиссера, то — традициям своего ремесла, то — стараясь повторить свои же собственные, удавшиеся вчера находки... И всякое проявление жизни и непосредственности уже кажется катастрофическим «рассеянием внимания». Если актер по-живому увидал, по-обычному, по-человечески (т. е. попал на верный путь), — ему кажется, что он «выбился» и надо поскорее брать себя в руки...
Это — что уж тут прятаться — мы видим у большинства наших театров. Там все заранее разучено. Каждый знает, как скажет партнер все свои слова: тут — такая-то интонация, тут — такой-то жест, тут — такая-то пауза... и, если сегодня по каким-либо причинам актер сказал иначе, — лучше этого не замечать (должно быть, он ошибся) и отвечать ему по-прежнему: на заученные, выдолбленные слова — заученными, въевшимися интонациями и заученной «игрой».
Горя нет, что весь зрительный зал видел, слышал и понимал — актер убежденно делает себя глухим, слепым и ничего не соображающим. В результате, один из всей тысячи людей, сидящих сейчас в театре и наблюдающих всю сцену, — только один он, к которому и были обращены слова, — он-то их и не понял. Весь зрительный зал только тем и заинтересован: как он будет на них реагировать? Что с ним сделается, когда он это услышит? Как он на
них ответит? А он... ничего не видел, ничего не понял и отвечает что-то свое, заученное, к делу никак не идущее...
По правде говоря, актер, конечно, тоже видел (так же, как видел и ученик со «Стрельцовым», но отмахнулся, (так же, как отмахнулся и ученик), сделав вид, что он не видал и не слыхал. По-видимому, он не учитывает двух совершенно неизбежных обстоятельств: первое — зрительный зал не хуже его способен все видеть и слышать, а второе — отмахиваться не будет. Какая причина ему отмахиваться? Мало того, зрительный зал увидит еще и третье: что актер почему-то прозевал то, чего ему никак прозевывать не следовало... или сознательно закрыл на это глаза... в чем дело? Почему он так поступил?
Раз такую штуку заметит, два заметит и поймет: а-а! Это у них так полагается. Они «играют», «изображают», «представляют». Им не до правды, не до художественности, не до искусства — они только ремесленники и ничего другого дать просто не в силах.
Обидно, конечно, не за тем шел сюда... Ну что ж, буду слушать пьесу, а на них смотреть как на говорильные сценические машины...
|
|
|
