 |
Еще о несценичности (для театральных педагогов) О длинных паузах и затяжках
|
|
|
|
На первых уроках ученики от волнения и от непонимания того, что от них требуют, — всеми средствами подхлестывают себя: ускоряют, нажимают, пробалтывают слова. Преподаватель, борясь с этим, на каждом шагу повторяет: «Не торопитесь, не бойтесь пауз», «Если не хочется еще говорить, молчите сколько угодно — мы терпеливы», «Не понуждайте себя, делайте и говорите только тогда, когда захочется, когда само собой начнет делаться и говориться».
Под влиянием этих советов и ободренные некоторыми своими удачными выступлениями, ученики перестают бояться молчать на сцене и быть там как бы «в состоянии ничегонеделания».
Но скоро обнаруживается новая беда: этюды стали невыносимо затягиваться — ученики сидят-сидят, молчат-молчат, — наконец-то осчастливят: промолвят словечко.
От этой тягучей медленности становится скучно до тошноты. Но терпишь и даже нарочно подержишь их на этом. Потомишь досыта, пока кто-нибудь не выдержит и не завопит: «Это же никуда не годится! Скука смертная! Все зрители сбегут, ни одного не останется, и переживай тут хоть до утра один-одинешенек! »
— А как вы думаете, почему это так получается?
— Очень просто почему: нельзя ждать, когда захочется. Может быть, мне целый час не захочется — и ждать?
— Что же, значит, практика показывает, что иногда надо делать то, что хочется, иногда не надо?
— Да, иногда, значит, надо вмешаться, подтолкнуть себя, а не ждать, когда что-то там у тебя само сделается.
— Давайте исследуем, однако, все на практике. Вспомним, как было дело.
На сцене двое мужчин. Текст такой:
— Сейчас 8 часов есть?
— Думаю, что больше.
— Надо идти.
— Скоро придешь?
— Ты меня не жди. Приду после часа.
|
|
|
— Опять на заседание?
— Опять на заседание.
— Скажите, почему вы так долго не начинали текст?
— Все еще не хотелось говорить.
— Ну, расскажите все-таки поподробнее, как было дело. Вы повторили текст. Потом?
— Потом постарался забыть его, а затем... свободно пустил себя... Мне зевнулось и захотелось спать (я сегодня плохо спал ночью), показалось, что вечер — часов восемь...
— У вас уж вертелся текст на языке, а вы его задержали...
— Не то что задержал, а он был бы, пожалуй, некстати — еще рано.
— Значит, он вертелся, просился на язык, но вам показалось, что он будет не совсем кстати, вы и не дали ему ходу?
— Да, по-моему, было рано.
— Ну, вот вам и причина, докопались: значит, текст просился, сказать его хотелось, но вы на это себя не пустили, потому что сочли, что он как-то по-другому должен прийти к вам.
Что же выходит? Что невыносимая пауза получилась не потому, что не хотелось говорить текст, а потому что хотелось, да вы упустили этот момент.
Знаете, на что это похоже? Вам нужно уехать с курьерским поездом. Вы на платформе. Поезд подлетает, стоит одну минуту. Вы неизвестно почему медлите. Он трогается, а теперь уже поздно. Надо ждать какого-нибудь другого поезда. И вы ждете. Теперь придется ехать почтовым — куда хуже. Через часик подходит не спеша и он. Вы и тут тоже выбираете, который вагон получше, да «для некурящих», да посвободнее, а тем временем и он пополз... Опять вы застряли. Теперь уже остался какой-нибудь товарно-пассажирский — подождите его часок-другой да и садитесь, не зевайте. Все-таки как-нибудь с грехом пополам дотащит.
Так и со всеми слишком большими паузами. Не потому они получаются, что «ничего не хочется», «ничего не приходит», а всегда потому, что упущен момент — курьерский ушел, и приходится ждать следующего.
А вы больше доверяйте себе. И знайте кроме того, что первый позыв всегда самый лучший и самый удобный. Почему? Да потому, что он-то и есть ваша реакция, он для вас органичен, идет от вашей сейчас правды, а не от выдумки.
|
|
|
Как вам казалось, вы на какое «заседание» идти собираетесь?
— Мне последнее время все рассказы про разных картежников попадаются: то гоголевские «Игроки», то чеховский «Винт», то еще там всякие... как нарочно. Вот мне и показалось, что я такой завзятый игрок... картежник.
— Профессионал-картежник?
— Нет, какой там профессионал! А так — «по маленькой». И очень увлекаюсь при этом.
— А он, партнер-то ваш, он знает про ваши «заседания»?
— Не знает. Это брат мой старший.
— Он не похвалил бы?
— Еще бы. Он строгий, серьезный. Вон какой «очкастый».
— А вы?
— А я — так себе. Ничего особенного.
— Ну, так вот... Вы боялись пустить себя, а смотрите, как бы занятно могло пойти дело. Вам зевнулось и захотелось спать (вы говорите, что плохо спали сегодня ночью). Ну вот — смотрите — я пускаю себя на усталость, кстати, и у меня нет сегодня лишних запасов энергии — даю себе свободу позевать как следует. Ээ... Ээ-аа!.. Соснуть бы, действительно, невредно было... диванчик вон там очень соблазнительный. Поддаваясь тяге, иду... А «очкастый» что-то подозрительно косится на меня.
— Сейчас 8 часов есть? — спрашиваю наспех, что в голову взбрело, а то он начнет допытываться — придира.
— Думаю, что больше.
Ой, чувствую, сейчас рацеи разведет: ничего не делаешь, да поздно ложишься, да где ты пропадаешь, да человек должен сам себя воспитывать, да ты уж не маленький... удирать надо...
— «Надо идти», — уже выскочило само собой, — даже испугался своей храбрости... А что ж? Все равно: прямее-то лучше. И не гляжу на него — боюсь. Буду собираться, — будто озабочен, будто тороплюсь — ведь больше восьми-то.
«Скоро придешь? » — Ну, вот, начинается. Удирать да и скорее. Для убедительности — портфель. Сую туда бумаги какие-то... все равно какие — лишь бы скорее, да сделать вид, что я занят, чтобы ему неповадно было разговор начинать. И так, между делом, вроде как незаметно для себя:
— «Ты меня не жди»... — а сам в бумагах роюсь... «Приду после часа»...
— «Опять на заседание? » — Ах, черт его возьми, подозревает что-то, догадывается... да и я не мастер — играю, а должно быть, не очень-то складно получается... Однако отвечать надо. А что отвечать?.. Он все смотрит,
|
|
|
ждет... Неприятно... глупо... И вот, с обидой, с раздражением, уходя, я бросаю ему: «Опять на заседание». — Да, да, на заседание — это ты только сидишь да книжки читаешь, а у людей поважнее твоего дела есть. Хлопаю дверью — вроде разгневан и оскорблен. Ушел и чувствую: не плохо сыграл, кажется, он даже сконфузился. Хоть и не видал я его — боялся в очки-то посмотреть, а, кажется, вышло.
Вот вам. Приблизительно так, вероятно, пошло бы у вас, если вы не серьезный, как ваш брат, а «так себе». Только вы себя задерживали. Вам все сразу в руки пошло, а вы отказывались, выбирали... Другое приходит — правда, уж не такое свежее, — вы и тут еще капризничаете, на месте топчетесь... Молчал-молчал, ждал-ждал... и нас измучил, да и себе мало радостей доставил. А дело, как видите, в пустяке: не поверил себе, затормозил, не пустил и прочее, давно известное...
Шуточный термин «пропустил поезд» обычно входит в употребление, и ученик, затянувший то или другое место в этюде, на вопрос: ну как вы себя чувствовали? Что скажете? — обычно сразу, не долго раздумывая, говорит: вот тут «пропустил поезд», тут «прозевал»... позвольте повторить.
|
|
|
