 |
Часть четвертая. Глава первая
|
|
|
|
Часть четвертая
Глава первая
Вследствие болезни Жуковского Звонарей перешел с Залитерной на батарею литеры Б.
В одну из ночей он был разбужен взрывом тяжелого снаряда. Шипение и свист новой бомбы заставили его вскочить с походной кровати и отпрыгнуть к дальней стене каземата. Но взрыва на этот раз не последовало. Звонарев ощупью пробрался к выходу и приоткрыл дверь. В лицо ему пахнула ночная свежесть. С батареи доносился неясный гул встревоженных солдатских голосов.
— Сергей Владимирович, вы не спите? — окликнули его из темноты. По голосу прапорщик узнал Гудиму.
— Тут и мертвые проснутся, не то что живые… В чем дело?
— Ночной салют одиннадцатидюймовых осадных мортир. Два снаряда легли за батареей.
Со стороны японцев мягко донеслись выстрелы и почти тотчас же послышался рев приближающихся снарядов.
— Закройсь! — крикнул солдатам Звонарев и юркнул в каземат.
От взрыва бетонный пол заходил под ногами, с потолка посыпалась известка. В дверь сильно ударил не то осколок, не то камень, отброшенный взрывом. Выждав несколько секунд, прапорщик выглянул наружу. Места падения снаряда не было видно, но солдаты бежали к траверсу между третьим и четвертым орудиями. Звонарев поспешил за ними. В темноте он с трудом рассмотрел кучу бетонных осколков, валявшихся на земле.
— Зарядный погреб завалило, — доложил взводный Лепехин.
— Хорошо, что порох не взорвался.
— Принесите‑ ка свет, — распорядился вынырнувший из темноты Гудима. — Пострадавшие есть?
— Никак нет. После первых снарядов все дневальные и часовые попрятались по бетонным казематам и уцелели.
Принесли несколько фонарей. При их слабом свею разглядели, что разрушены лишь край бруствера да небольшая часть порохового погреба. Торчали в разные стороны изогнутые рельсы.
|
|
|
— Ну и сила же в этих бомбах! — изумлялся Гудима, рассматривая разрушения.
— Ничего себе: снаряд — двадцать пудов, разрывной заряд — пять пудов шимозы — японского мелинита; а тут попало сразу две бомбы, — пояснил Звонарев.
— Летит! — вдруг не своим голосом заорал кго‑ то, и солдаты сломя голову ринулись к укрыгиям. На месте остались лишь Гудима, Звонарев и Лепехин.
— Спасайся! — толкнул Лепехина прапорщик.
Фейерверкер тряхнул головой, расчесал пальцами свою жиденькую бороденку и спокойно отвегил:
— Бог не без милости, вашбродь, а чему быть, того не миновать. — И остался на месте.
Все трое нервно вслушивались в стремительно нараставший свист. Звонарев чувствовал, как холодный пот выступил у него на лбу. В сознании остро билась одна мысль, одно желание — бежать, укрыться, пока не поздно Но вместо этого он громко зевнул и срывающимся голосом спросил, который час.
— Сейчас посмотрю, — глухо ответил Гудима, и в этот момент над ними пронесся со свистом снаряд и упал далеко за батареей.
— Слава тебе господи! — сняв шапку, закрестился Лепехин. — Чуток прицел поменьше, и в аккурат было бы по нас.
— Без четверти три, — наконец разглядел стрелку часов Гудима. — До рассвета ничего разбирать не стоит, пойдемте‑ ка по домам.
Выпустив несколько снарядов, японцы замолкли.
— Это вам, Сергей Владимирович, не Залитерная, на которую с августа не залетело ни одного снаряда, — обернулся штабс‑ капитан к Звонареву. — Здесь редкая ночь проходит спокойно.
Жизнь на батарее литера оказалась гораздо беспокойнее, чем на Залитерной. — сказывалось ее расположение в первой линии обороны. В течение дня батарея по нескольку раз открывала огонь и сама часто подвергалась обстрелу. Ружейные пули почти беспрерывно посвистывали над головой, до передовых японских траншей было меньше тысячи шагов.
|
|
|
Звонарев усердно занялся исправлением разрушенных казематов и траверса. Работать приходилось урывками: днем японцы внимательно следили за всем происходившим на батарее. Дело подвигалось медленно. Солдаты второго и третьего взводов работали вяло, неохотно.
— Спешить‑ то некуда, вашбродь, — оправдывался Лепехин. — Лучше повременим, пока японец успокоится, не то все равно разнесет снарядами…
Японцы с каждым днем усиливали обстрел. Не зная, что еще предпринять, чтобы ускорить работы, Звонарев позвонил по телефону к Борейко и попросил у него совета.
— Позови‑ ка к телефону Лепехина и Жиганова, я с ними поговорю, — предложил поручик.
Оба взводные пришли несколько растерянные и смущенные. Борейко говорил коротко, но внушительно, фейерверкеры сбивчиво оправдывались, затем обещали, что сегодня же все будет исполнено.
— Чем ты им пригрозил, что они так завертелись? — поинтересовался прапорщик.
— Сказал, что вечером побываю на батарее и оторву им головы, если ремонт не будет закончен. А что смотрит Гудима, ведь он у вас за старшего?
— Занят Шуркой, перископами и своим дневником.
Едва начало темнеть, как солдаты дружно принялись за работу. Лепехин усердно подгонял своих бородачей.
— Чего вы так испугались? — спросил Звонарев.
— Так ведь поручик обещал у всех бороды выдрать по волоску, — весело ответил взводный.
В третьем взводе работа тоже кипела.
— Днем обязательно, грит, до вас дотопаю и, ежели не все будет готово, задеру насмерть. Так и ревет в телефон, — рассказывал взводный Жиганов.
— Он могет! Не потрафишь — башку сорвет, потрафишь‑ водки поднесет! С таким и работать весело, — говорили солдаты.
Довольный успешным ходом работ, прапорщик вернулся в каземат. Вскоре туда пришел Гудима — он был недоволен тем, что Звонарев обратился не к нему, а к его заместителю.
— Я не люблю ссор, Сергей Владимирович, и не хочу нарушать хорошие отношения с вами, но все же вам следует помнить, что командую батареей я, — поднялся Гудима.
Звонарев промолчал и отправился в стрелковые окопы, к капитану Шметилло. Капитана он застал спящим в блиндаже. Харитина возилась около входа, перетирая посуду.
|
|
|
Прапорщик поздоровался с ней и пошел вдоль окопов. Стрелки почти все спали в укрытиях, и только несколько часовых через самодельные перископы наблюдали за врагом. До японцев было не больше ста шагов. Слева они подошли местами почти вплотную к проволоке перед Китайской стенкой; справа, пользуясь оврагом, они стремились обойти батарею литеры Б с фланга.
— Не спит, не ест японец, все роет, как крот, — обернулся к прапорщику часовой. — Нет у нас маленькой пушки, чтобы до него хоть бомбочку добросить. Мы пробовали приспособить ружья; приделаем к бомбочке деревянную палку, засунем ее в дуло и стреляем. Бывает, летит шагов на пятьдесят, а то и более, а другая тут же и рвется. Двоих уже ранило…
— Мы поставим у нас пару минометов для обстрела японцев. Ты не из команды поручика Енджеевского? — спросил Звонарев.
— Так точно, и вас во время боев на перевалах видел.
Дозвольте узнать, как вы догадались, что я оттуда?
— По твоей изобретательности.
— Евстахий Казимирович нас всегда учили думать над своим делом, и капитан Шметилло тоже очень одобряют солдатские выдумки, награждают.
— Чем же?
— Разно бывает. Кому консервы дают, кому чай и сахар, кому новые сапоги либо шинель.
Прапорщик попросил показать подходящие для установки минометов места. Стрелок охотно повел его по окопу. Звонарев наметил прекрасные укрытия для людей и мин. Тут же удобно было установить и минометы.
— Мы не знаем только размеров площадки, а то приготовили бы и ее, — пояснил солдат.
Звонарев указал. Вдвоем со стрелком они разметили землю.
Вернувшись к блиндажу Шметилло, прапорщик застал его уже одетым. Харитина хлопотала, накрывая стол.
— Прошу чайку с ромом, — пригласил капитан.
Звонарев сообщил о выборе места для минометов.
— С наступлением же темноты хочу осмотреть проволочные заграждения, чтобы обдумать, как через них лучше пропустить электрический ток.
— Это предприятие опасное. От проволоки до японцев всего сорок шагов. Только в дождь и туман можно проползти вдоль нее и осмотреть.
|
|
|
— Я провожу их благородие, — отозвалась Харитина. — С неделю назад облазила без малого весь участок, когда подбирала наших раненых.
— А верно. Она вам может очень пригодиться — ползает, как змея. Где она так научилась — и не знаю!
— Белку в Сибири добывала, а она, чуть где шорох или треск, — сразу уходит. На охоте и наловчилась стрелять и неслышно подкрадываться.
Пока офицеры, обсуждая детали, пили чай, Харитина расположилась возле блиндажа стирать белье. Разорвавшийся поблизости снаряд обдал ее землей.
— Который день начинаю стирку, а он не дает! — пожаловалась Харитина, входя в блиндаж.
— Заметь, откуда стреляют, а мы попросим артиллеристов уничтожить батарею.
— Да справа, за двойной горой, где дерево растет. В аккурат за ним и будет.
Звонарев и Шметилло вышли наружу. Из ближайшей бойницы капитан показал предполагаемое место расположения батареи.
— Наша цель номер пять, — узнал прапорщик, — сегодня же займемся ею.
Прощаясь, Звонарев предложил Харитине стирать белье в бане на Залитерной.
— Заодно и сами помоетесь.
— Как же я пойду вместе с мужиками? — покраснела Харитина.
— Выгоните их, а если одной страшно, возьмите с собой за компанию Шуру Назаренко, — вдвоем веселее будет.
На батарее литеры Б Шура сообщила прапорщику, что Гудиму вызвали в Управление артиллерии и что он, Звонарев, оставлен за старшего на батарее.
Было за полдень, когда Звонарев увидел неторопливо приближавшегося Борейко в сопровождении Блохина. Поручик тряхнул прапорщику руку, ласково погладил по голове Шуру и пошел вдоль фронта орудий. Завидя его, кое‑ кто из солдат не спеша поднимался навстречу, другие продолжали сидеть на земле. Борейко нахмурился.
— Жратвы, что ль, много в брюхе, что никак с земли не подыметесь? — сердито спросил он. — Встать!
Солдаты вскочили и вытянулись.
— Садись! Встать! Садись! — командовал поручик, пока лица солдат не покрылись потом. — То‑ то же, черти клетчатые, а то зажирели здесь без меня! — уже добродушно сказал он.
В третьем взводе Борейко обратил внимание на хмурые, сонные лица солдат.
— Жиган, — окликнул он взводного, — почему твой народ невеселый? Харчи плохи или вошь заела?
— Никак нет! Мы все с одного котла едим и не жалуемся, и в баню на той неделе ходили, помылись, обстирались.
— Они, вашбродь, по вас скучают, — вставил Блохин.
— Я их сейчас повеселю. Гармонь с тобой, Жиганов?
— Так точно!
— Тащи.
Через минуту взводный уселся и л бетонном обломке и растянул свою «тальянку».
— Барыню! — скомандовал Борейко
Блохин с присвистом пошел вприсядку. Солдаты сгрудились вокруг, но никто не выходил на середину.
|
|
|
— А ну, Лепеха‑ воха! Покажи, как кержаки пляшут, — подтолкнул взводного поручик.
— Я, вашбродь, не умею, да и беса тешить не хочу, — отнекивался солдат.
— Он над вами, дурнями бородатыми, и так день и ночь потешается. Можно подумать что ты и на свет божий появился с Библией в руках.
Солдаты захохотали. Лепехин досадливо оглянулся на них и, не встретив сочувствия, швырнул фуражку на землю и пошел за Блохиным.
— Ай да Лепехин! Я и не знал, что ты такой мастер! — подзадоривал Борейко
Увидев Шуру, прибежавшую поглядеть, поручик крикнул ей:
— А ну, пройдись‑ ка с ним в паре, — и вывел на середину круга смущенную девушку.
Лепехин, красный и мокрый от пота, продолжал остервенело бить землю каблуками. Сердитое вначале выражение лица сменилось ухарской улыбкой. И кода Шура, закинув вверх руку с платочком, павой проплыла перед ним, он молодецки гикнул и пустился в такую присядку, что все открыли рты от удивления.
— Как пляшет, черт! — восхищался Борейко и вдруг сам пустился в пляс.
Солдаты один за другим последовали за ним.
— Расступись, дай русской душе развернуться! — орал Блохин, расталкивая солдат.
Пройдя один‑ два круга, Борейко отошел в сторону и, утирая пот со лба, кивком головы подозвал Звонарева.
— Какие у тебя есть интересные цели? — вполголоса спросил он.
— Номер пять. Шметилло просил обстрелять, но без разрешения начальства открывать огня не разрешается.
— А начхать мне на всех! — махнул рукой поручик. —
К орудиям! — громко скомандовал он. — Цель номер пять, бомбою! Живо, черти!
Солдаты опрометью бросились по местам. Борейко взобрался на бруствер и, широко расставив ноги, смотрел по сторонам. Его огромная фигура четко вырисовывалась на фоне неба.
— Вашбродь, как бы вас не задело. До японца тут недалече, — подошел к нему Лепехин.
— От меня пули отскакивают. Эй, третье орудие, не копаться! Филя, поди подскипидарь их! — крикнул он Блохину, который в ожидании приказаний стоял внизу у бруствера.
— Готово! — докладывали один за другим фейерверкеры, поднимая руки.
Орудийные номера в ожидании выстрела прижались к брустверу. Оглядев батарею, Борейко взмахнул рукой.
— Первое! Второе! — заорал Лепехин, и два огненных столба вылетели из дул орудий.
— Третье, четвертое! — подхватил Жиганов.
Пушки с грохотом отлетели назад по наклонной раме лафета и затем медленно скатились на прежнее место. Борейко в бинокль наблюдал за разрывами.
Японцы не замедлили ответить. Вдали резко прозвучали выстрелы, и в следующее мгновение на батарею с визгом обрушилось несколько снарядов.
— Целик лево два, прицел больше на одно деление. Батарея — залпом! — командовал поручик. — Не суетись, на японские гостинцы не оглядывайся, делай все с толком! — приказывал он, следя за работой орудийных расчетов.
Обменявшись с японцами несколькими залпами, Борейко прекратил огонь.
— Построиться за орудиями! — приказал он, соскакивая с бруствера.
Когда распоряжение было выполнено, он прошел вдоль фронта, всматриваясь в раскрасневшиеся от движения лица солдат.
— Разойдись!
С веселыми шутками и смехом артиллеристы пошли по блиндажам.
— Шура! — окликнул Борейко стоявшую около своего каземата девушку. — У тебя лишней юбки нет?
— Зачем она вам понадобилась? — удивилась Шура.
— Хочу прапорщику подарить.
Шура так и покатилась от смеха, прикрыв лицо передником. Звонарев покраснел, но сдержался и торопливо прошел в каземат.
— Парень ты, Сережа, не плохой — не трус и не дурак, но командир из тебя, прости, как из чего‑ то пуля! У тебя тут не люди, а золото, а ты хнычешь, что они никуда не годятся. Сумей подойти к ним, и они заработают, как черти.
Затем он подозвал Блохина.
— Пошли, Филя, домой!
— Чудище, а не человек, — кивнул вслед Борейко Лепехин. — Такой хоть кого расшевелит, у него и мертвяки запляшут. Нагрешил я сегодня, прости господи!
— Ничего, отмолишь, — успокоил его Звонарев.
Через день на батарее литеры Б появились матросы с «Баяна»с двумя минометами. За ночь их установили в намеченных местах и тотчас решили испробовать. Пригласили Звонарева и Гудиму, с Залитерной явились Борейко с Блохиным. Солдаты с любопытством наблюдали за приготовлениями.
— Вашбродь, — подошел Денисов, — не пощупать ли нам японца, когда он испугается? Заглянем к нему в окопы, пошарим в ближнем тылу, глядишь — чем‑ нибудь и разживемся.
— Ты же знаешь, что вылазки строго запрещены начальством.
— Так оно, вашбродь, ничего не узнает. Мы скажем, что японец напал на нас первый.
Капитан долго раздумывал.
— Эх, куда ни шло, — наконец согласился он. — Бери своих охотников, винтовки, бомбочки и приготовься к атаке. Но только дальше первой линии, чур, не лезть.
Денисов исчез. Капитан приказал изготовить все самодельные пулеметы и следить за действиями охотников, чтобы вовремя прийти на помощь. Борейко и Звонарев устроились возле миномета. Блохин вертелся тут же, объясняя стрелкам устройство и действие минометов.
Заметив место, где японцы особенно усиленно возились, туда направили первую мину. Эффект получился разительный. От взрыва обвалился бруствер на значительном протяжении, в воздух полетели бревна, щепки, лопаты. Около сотни людей с криком бросились в тыл. Денисов со своим отрядом охотников кинулся им вслед. Через минуту первая и вторая линии неприятельских траншей были заняты стрелками. Оставшиеся на позиции солдаты, не дожидаясь команды, последовали за охотниками.
— Куда вы, назад! — пытался было их остановить Шметилло, но солдаты не слушались, и капитан, махнув рукой, отправился вслед за ними.
— На всякий случай надо подготовиться к отражению атаки, — заметил Гудима, — я пойду на батарею.
— А мы с Сережей прогуляемся к японцам в гости, — отозвался Борейко и взобрался на бруствер Прапорщик последовал за ним.
Вылазка оказалась на редкость удачной. Охотники прорвались далеко в тыл и дошли почти до линии японских полевых батарей. Борейко и Звонарев миновали одну за другой шесть линий и траншей и вышли в глубокий овраг в тылу. Здесь они нашли Шметилло. Из траншеи появилась улыбающаяся Харитина, на шее у нее висела пара биноклей, на поясе болталась шашка.
— Набрала всего, в хозяйстве пригодится. Нате вам, вашбродь, а то у вас такой нет.
— Сколько за нее хочешь?
— Долг платежом красен, — за баню это.
Справа и слева участилась ружейная стрельба. Японцы переходили в контратаку. Со всех сторон стекались охотники, отстреливаясь на ходу.
— Сила его, вашескородие! Не менее батальона, с двумя пулеметами, — подошел Денисов.
Шметилло оглянулся. Вечерело, с северо‑ востока надвигался туман, с каждой минутой становилось темнее Вспышки ружейных выстрелов делались все ярче. Солдаты кучками проходили в тыл, то и дело оглядываясь на выстрелы
— Пора и нам двигаться, — заметил Борейко.
— Валите, авось мы и сами отобьемся от японцев.
Начавшийся затяжной уже по‑ осеннему холодный дождь не позволял японцам до утра вернуть утерянные окопы, а перед рассветом последние охотники Шметилло, разрушив все блиндажи и засыпав окопы, вернулись благополучно назад. За минометами прочно укрепилась слава страшного оружия, против которого японцы не могут устоять
Наступила дождливая осень. Солдаты, спавшие почти всегда под открытым небом, стали прятаться в блиндажи. Скученность немедленно вызвала усиленные заболевания Теперь уже не приходилось думать об отдыхе на Электрическом Утесе. Людей едва хватало для обслуживания батарей Утесовцы прочно обосновались на батареях ли горы Б и Залитерной и начали готовиться к зиме. Размокшая от, дождей почва затрудняла боевые операции, и военные действия сводились лишь к орудийной и ружейной перестрелке, да Шметилло изредка по пользовался своими минометами для разрушения японских укреплений.
Японцы даже в дождливые дни продолжали возводить новые траншеи. В одну из ночей Звонарев был разбужен дежурным по батарее.
— Вашескородие, японец на штурм лезет, — взволнованно доложил он. — Штабс‑ капитан велели вас разбудить.
Торопливо надев шинель и сунув в карман наган, прапорщик вышел из каземата. Ночь выдалась темная. Моросил мелкий дождь. Со стороны стрелковых окопов доносилась ружейная стрельба, слышались крики. Лучи слабых японских прожекторов, чтобы пробившись сквозь сетку дождя, остановились на русских окопах, как бы показывая своим частям направление атаки.
— Сергей Владимирович, пройдите на правый фланг и пустите несколько ракет и светящихся снарядов, — распорядился Гудима. — Я на всякий случай велю зарядить пушки картечью. Если японцы прорвутся, встречу их как следует!
Прапорщик направился к указанному месту.
— Установить все три станка, — приказал он ракетчикам. — Угол возвышения пятьдесят градусов.
Солдаты с ручными фонарями выволокли переносные станки, вложили в каждый по ракете и зажгли фитили.
Вымокший на дожде стопин плохо разгорался, затем огонек медленно пополз вверх по нитке, и ракеты, зашипев и выбрасывая сноп искр, взвились к небесам Рассыпавшись в воздухе на тысячи огненных звездочек, они ярко осветили впереди лежащую местность. Прапорщик увидел в ста саженях колонну, обходящую батарею справа. Японцы поблескивая штыками, бежали густой массой в промежуток между батареей литеры Б и соседним фортом номер один.
— Тащи мортиры! — приказал Звонарев. — Пальба светящимися ядрами, полным зарядом!
Солдаты кинулись к маленьким медным чонкам. Со страшным грохотом, перевернувшись при выстреле навзничь, мортирки выбросили свои огненные шары, которые врезались в наступающих. При ярком свете брандскугелей было видно, как японцы сразу замедлили бег, смешались, а затем и вовсе остановились. Одновременно с Залитерной загремели частые выстрелы, и в японцев с визгом полетели снаряды. Это Борейко, заметив опасность, угрожавшую батарее литеры Б, поспешил ей на помощь. В стрелковых окопах застучал пулемет. Атака была отбита.
Вскоре перестрелка постепенно стихла.
— Отбой! Разойтись по казематам! — издалека донеслась команда Гудимы.
Звонарев приказал убрать ракетные станки и мортиры.
— Зайдите ко мне на минуточку, Сергей Владимирович, — позвал его штабс‑ капитан.
В командирском каземате Звонарев застал все еще бледную от волнения Шуру. Гудима, отряхивая мокрый плащ, знаком пригласил прапорщика к столу.
— Чай готов, Шура? — спросил он у девушки.
— Сейчас подам.
— Расскажите, чем вы привели Шметилло в восторг?
В двух словах Звонарев передал все происшедшее.
— То‑ то стрелки вас и Борейко величают своими спасителями от верной гибели!..
Затрещал телефон. Гудима снял трубку.
— А, Боря! У нас все благополучно, нет ни раненых, ни убитых. Спасибо за помощь, донесу обо всем подробно в Управление артиллерии. Не будь тебя, сидели бы сейчас японцы на нашей батарее. Звонарев? Жив и здоров. Передаю трубку.
— Здорово! — раздался голос Борейко. — Оказывается, твоя Варвара большая мастерица по кухонной части. Второй раз съедаю твои обеды и пальцы облизываю. Тут есть еще письмецо тебе. Слушай, прочту: «Сэр, послезавтра вы должны по делам службы побывать в отряде Романовского. К двенадцати часам дня лошади будут оседланы. Я еду с вами. Хорошо? В. ».
— Ты не знаешь, Боря, зачем меня туда посылают?
— Чтобы твоя Брунегнльда имела возможность день твоих именин провести с тобой после длительной разлуки. Она сама придумала эту поездку, о чем мне по секрету и сообщила. Ну, будь здоров!
Утром Звонарев отправился в стрелковые окопы, чтобы подробнее узнать обо всем происшедшем ночью. Уже издали он заметил большие разрушения в проволочном заграждении. Козырьки над окопами на многих участках тоже были повреждены, брустверы снесены, окопы полузасыпаны.
— Поберегитесь, вашбродь, а то сегодня японец дюже сердитый, попало ему ночью на орехи, — предупредил стрелок Звонарева.
— Капитан‑ то цел?
— Слава богу, пока целы. Они ночью в самую свалку лезли, кругом смерть, а они — как заговоренные. Только фуражку с них сбило да погон сорвало.
— А Харитина?
— Герой‑ баба! От командира ни на шаг не отставала. Двух японцев заколола, хотя ее саму чуть на штыки не подняли — стрелки спасли.
Подошла Харитина.
— Здравия желаю, вашбродие! Здорово вы нам вчера подсобили своими ракетами да огненными бомбами. Сразу все, как днем, стало видать, тут мы и всыпали японцам.
— Это с Залитерной открыл огонь Борейко.
— Медвежья батарея, значит, не подкачала, — улыбнулась Харитина. — Солдаты там все как на подбор, под стать своему командиру — здоровые да красивые, не то, что наша пехотная мелкота.
— Вы бы и переходили в артиллерию.
— Без капитана не пойду, а они ведь пехотинец.
— Где он сейчас?
— В блиндаже горюет. Игнатий Брониславич всегда о своих солдатах печалится, ровно сродни они ему.
Прапорщик застал Шметилло сидящим в мрачном раздумье за столом и поздравил с удачным отбитием ночного штурма.
— Но какой ценой! — горько усмехнулся капитан. Потерял столько прекрасных разведчиков — один лучше другого.
— На войне не без жертв, — пытался успокоить его Звонарев.
— Но все же надо стараться, чтобы их было возможно меньше.
Выяснив обстановку, прапорщик вернулся на батарею.
— Вам телефонограмма, — протянул Звонареву бумажку Гудима.
Командир артиллерии приказывал прапорщику прибыть на следующий день в Управление за получением указаний по рекогносцировке артиллерийских позиций и наблюдательных пунктов в районе расположения отряда капитана Романовского.
Сигнальная пушка на Золотой горе грохнула как раз в тот момент, когда Звонарев входил в Управление артиллерии. Одновременно на судах, стоящих на рейде, послышался перезвон склянок, отбивавших полдень. Справившись у адъютанта, в Управлении ли Белый, Звонарев постучал в генеральский кабинет. Дверь приоткрыл полковник Тахателов. Красный от возбуждения, он спорил о чем‑ то с генералом.
— Согласно распоряжению вашего превосходительства в Управление артиллерии прибыл, — отрапортовал прапорщик Белому.
— Спросите его, Василий Федорович, он с батареи литеры Б и, наверно, был свидетелем и участником ночной атаки, — вместо приветствия проговорил Тахателов.
— Была ли необходимость стрельбы на Залитерной позапрошлую ночь во время японской атаки? — обратился к Звонареву генерал.
— Своим огнем она спасла положение. Таково мнение и Гудимы и командира стрелков капитана Шметилло.
— Рапорт Гудимы я уже получил, а о донесении
Шметилло мне пока ничего не известно.
— Я же говорил, ваше превосходительство, что ему надо отдавать в приказе не выговор, а благодарность! — торжествующим тоном воскликнул полковник.
— Но он грубо нарушил все инструкции об открытии огня. Стольников прав, жалуясь на его недисциплинированность.
— Какая тут может быть дисциплина, когда японцы голыми руками забирают батарею! Молодец Борейко! Вы, Василий Федорович, как хотите, а я ему от себя скажу большой спасиба, — с кавказским акцентом проговорил Тахателов.
— Я знаю ваши неизменные симпатии к Борейко, вы всегда горой стоите за него.
— Говорю прямо — люблю, как сына! Пусть пьяница, скандалист, но все же лучший офицер у нас в артиллерии.
— Слов нет — Борейко прекрасный артиллерист, но крайне недисциплинирован, никогда не знаешь, что он выкинет.
— На войне надо считаться только с реальной обстановкой и действовать сообразно с ней. Она же ни в какие инструкции уложиться не может. Спасибо надо говорить Борейко, а не ругать его, — не унимался Тахателов. — Спасибо я не скажу, а ограничусь напоминанием о необходимости беречь снаряды. Стольников подал рапорт о болезни. Вместо него я назначаю Жуковского, который поправился. С Борейко они старые друзья. Перемещать же Борейко я просто боюсь. На Залитерной он прижился и сидит спокойно, на новом же месте тотчас начнет переделывать все по‑ своему. Хлопот с ним не оберешься!
— Что прикажете мне делать, ваше превосходительство? — почтительно справился Звонарев.
— Обратитесь, душа мой, к Варе. Она уже за вас получила все инструкции, — дружески похлопал прапорщика по плечу Тахателов.
— Прошу ко мне завтракать, благо уже наступил адмиральский час. Там я все и объясню, — пригласил Белый офицеров.
За столом, вспомнили, что сегодня день Сергия Радонежского и что, следовательно, Звонарев именинник. Варя захлопала от радости в ладоши.
— Я и забыл — у нас во второй и одиннадцатой ротах сегодня ротные праздники. Надо заехать их поздравить, — вспомнил генерал, — а пока выпьем за присутствующего именинника и пожелаем ему счастья.
— Вместе с Варей, — добавил Тахателов и захохотал.
Звонарев покраснел и взглянул на часы.
— Мне надо поторапливаться, — проговорил он. — Теперь рано темнеет.
Белый в двух словах объяснил Звонареву задание; выбрать позиции для батарей и найти наблюдательные пункты между Голубиной бухтой и деревней Яхуцзуй, что около укрепления номер пять Западного фронта.
— Участок занят отрядом капитана Романовского, штаб которого расположен в деревне Юдзянтунь Южный. Этот пакет передайте капитану, — закончил Белый.
— Вы‑ то зачем едете со мной? — справился прапорщик у Вари, когда они двинулись в путь.
— С вами?! Не слишком ли много чести! Я еду по распоряжению главного врача нашего госпиталя, чтобы передать медикаменты и перевязочные материалы в Западный отряд.
День выдался довольно теплый, ясный. Японские батареи, воспользовавшись улучшением погоды, начали усиленно обстреливать внутренний рейд и порт. Несколько снарядов упало около Артиллерийского городка.
— Придется ехать вокруг Пресного озера, чтобы миновать район обстрела, — решила Варя.
Миновав Старый город, они очутились в Новом городе. Здесь было тихо. Пользуясь теплым солнечным днем, публика, в большинстве раненые, прогуливалась по набережной. Среди гуляющих Варя и Звонарев увидели Вениаминова под ручку с Лолочкой. Прапорщик хотел было их окликнуть, но Варя ударила нагайкой его лошадь.
— Не смейте здороваться с ними! — грозно зашипела девушка.
Не позволила она своему спутнику и завернуть к дому Акинфиевых.
— На обратном пути полюбуетесь на вашу ненаглядную Наденьку, которая так эффектно натянула вам нос, выйдя замуж за вашего же друга! — иронизировала Варя.
Проехав мимо морского госпиталя, они свернули на дорогу, ведущую к Голубиной бухте. Здесь было тихо. По дороге двигались, скрипя огромными колесами, китайские арбы, тарахтели две‑ три военные повозки.
С моря тянул прохладный солоноватый ветер. Лошади, радостно пофыркивая, шли широкой рысью. Кубань, легкая и грациозная, красиво перебирала своими точеными ножками в белых чулочках. За ней следовал более крупный и тяжелый Дон, поекивая селезенкой.
Скоро Варя и Звонарев увидели перед собою деревню Юдзянтунь. У крайних домов, преграждая дорогу, стоял длинный стол, за которым сидело человек двадцать офицеров. Тут же рядом в канаве копошились денщики, откупоривая бутылки. Несколько поодаль песельники выводили какую‑ то залихватскую мелодию.
Заметив приближающихся всадников, сидевший на председательском месте полковник, в котором Звонарев узнал Ирмана, махнул рукой. Офицеры вскочили с бокалами в руках, хор грянул веселую песню.
Звонарев начал было придерживать лошадь, но Варя, ударив Кубань нагайкой, карьером понеслась навстречу расступившимся перед нею офицерам, птицей перелетела через накрытый стол и помчалась дальше. Дон тоже ринулся вперед и с размаху взял этот своеобразный барьер, причем Звонарев едва не вылетел из седла. Сзади раздались дружные аплодисменты.
Догнав Варю только за деревней, прапорщик сердито спросил:
— Что за фантазия пришла вам в голову брать с маху такие препятствия? Я чуть не упал и не покалечил Дона.
— Ну и чудак вы! Не ускачи мы, нас напоили бы допьяна.
— Я отказался бы от выпивки.
— Ирман приказал бы вам выпить, как старший в чине. И вообще отказываться страшно неприлично. Какой же вы тогда офицер? Мне было бы стыдно ехать с вами! А так вы против своей воли даже заслужили аплодисменты.
— Они предназначались вам, а не мне.
— Конечно, честь барьера гораздо больше принадлежит Дону, чем такому горе‑ ездоку, как вы, который сидит на лошади, как собака на заборе. Ну вот и Юдзянтунь. Справа у большой фанзы виден красный флаг, и около стоят заседланные лошади. Там, верно, и помещается штаб Романовского. А вон дальше, на кумирне, флаг Красного Креста. Я туда и поеду. Когда освободитесь, заезжайте за мной.
— Хорошо.
Варя вздохнула.
— Мне бы очень хотелось проехать с вами до самого моря, но боюсь, что Романовский будет этим недоволен…
— Я упрошу его взять вас с собой.
— Я буду тиха, скромна, одним словом — пай‑ девочка. Так ему и скажите. — Варя подняла лошадь в галоп.
— Прошу садиться, господин Звонарев, — придвинул Романовский стул прапорщику.
Звонарев сел и, пока Романовский читал бумаги, осмотрелся вокруг. Фанза, которую занимал капитан, была чистая, просторная; в узорчатых окнах вместо обычной у китайцев цветной бумаги блестели стекла. На стене против окон висела подробная карта Артура с нанесенными на ней укреплениями и две большие схемы севастопольской обороны. На столе лежали какие‑ то книги. В глубине виднелась складная походная кровать.
— Значит, вы желаете проехаться со мной вдоль расположения моего отряда? — закончил чтение капитан.
— Так точно. Если, конечно, это вас не затруднит.
— Нисколько, погода прекрасная, и я с удовольствием прокачусь верхом.
Капитан позвал денщика и приказал седлать лошадь.
— Мы отправимся сначала на берег моря, а затем проедем вдоль фронта по направлению к Артуру, — объяснил капитан. — Возможные позиции и наблюдательные пункты я нанес на эту карту, которую возьму с собой. Это ускорит и облегчит нашу работу.
— Со мной приехала мадемуазель Белая, дочь нашего генерала. Она хотела бы сопутствовать нам, — робко проговорил прапорщик.
— Она интересная? — улыбнулся капитан.
— Весьма своеобразна, во всяком случае.
— И прилично ездит верхом?
— Очень.
— Буду рад с ней познакомиться.
Подъехав к кумирне, где расположился отряд Красного Креста, они вызвали Варю. Узнав о приезде начальника отряда, на крыльцо вышел врач.
— Нас можно поздравить: мы наконец получили необходимые нам медикаменты и перевязочный материал, — радостно сообщил он. — Нам его любезно доставила сестра Белая.
— Позвольте поблагодарить вас, мадемуазель, и выразить свое удовольствие по поводу предстоящей совместной прогулки, — протянул руку девушке капитан.
Через пять минут они ехали по направлению к Голубиной бухте — Варя посредине, офицеры по бокам.
— Вы прекрасно сидите на лошади, мадемуазель, — заметил Романовский, критически осматривая Варю. — Повод держите крепко, лошадь хорошо слушается вас. Дать вам в руки меч и копье, и вы станете воплощением девы‑ воительницы.
— Я всего лишь скромная казачка, — ответила девушка, польщенная похвалой.
Вскоре впереди открылась Голубиная бухта. В нескольких десятках саженей от берега из воды торчал остов миноносца «Внушительный», взорванного здесь
11 февраля командой при приближении японцев. Исковерканные трубы, обломанные мачты и сиротливо стоявшие на палубе пушки четко виднелись на лазурно‑ голубом фоне воды.
— Памятник трусости наших морячков. Вместо того чтобы принять бой, они поспешили выброситься на берег и взорваться, — высокомерно заметил Романовский.
Выехав к берегу севернее Юдзянтуня, всадники направились к небольшому скалистому, на полверсты выдающемуся в море мысу, именуемому Промежуточной горкой. На нем виднелись стрелковые окопы, а дальше, маскируясь со стороны моря, — скорострельная пушка и несколько фанз. На ближайшей из них висел маленький флажок. Сюда Романовский и направил своего коня. Спешившись, офицеры вошли в дом, а Варя пошла навестить знакомых китайцев. При появлении начальника отряда из‑ за стола вскочило несколько человек.
Один из присутствующих, штабс‑ капитан Соловьев, отдал рапорт Романовскому.
— Прошу вас, господа, отправиться к своим частям, я обойду весь участок, — обратился к ним Романовский.
Офицеры поспешили выйти из фанзы, за исключением Соловьева.
— Сейчас мы втроем — пардон, вчетвером, я упустил из виду мадемуазель Белую — направимся к деревне Шаньятоу. Побываем на горке, что к северу от нее. Там расположены окопы сборной роты штабс‑ капитана Соловьева.
— Придется немного обождать, пока приведут мою лошадь, — предупредил Соловьев. — Мы тем временем пройдемся к ближайшим окопам.
В нескольких сотнях шагов по берегу виднелась скала высотою в тридцать — сорок саженей, на вершине которой был устроен полукругом окоп, фронтом на север и запад. Отсюда открывался широкий вид на бухту и море, а также и на прибрежные холмы, занятые японцами.
Романовский, на ходу здороваясь со стрелками, прошел вдоль окопа и поднялся на бруствер. Звонарев и Соловьев последовали за ним. Звонарев осмотрелся. Скала, на которой они находил
|
|
|
