 |
Влюбчивый обер
|
|
|
|
– Так, говоришь, глаза могут выдать?
– Да, товарищ комбриг. Труднее всего изменить выражение глаз. Вот шучу, улыбаюсь этому «блиндированному» немцу и чувствую: глаза мои точно остекленели. Будь он не в подпитии, посмотрел бы повнимательнее на «весела руссиш фрейлейн», и все раскрылось бы.
– Ну это ты зря. Есть такая поговорка: как в кремне огонь не виден, так в человеке душа.
– Так это ведь в пословице, – не то сомневаясь, не то утверждая, проговорила Маша.
Они сидели на берегу озера. Вечерело. Туча, висевшая над всхолмленной водой, отступала прочь. Заря гасла словно нехотя. Не было слышно и обычной в это время канонады. Тишина завораживала. Комбриг и разведчица несколько минут сидели молча, вслушиваясь в тихий плеск волн. Первым заговорил Арбузов:
– Маша, блиндированный поезд – это…
– Бронепоезд.
– И командование…
– Хочет узнать его дневную стоянку.
– Нужно…
– Мне побывать в Опухликах у «блиндированного» немца.
Арбузов рассмеялся:
– Будешь перебивать начальство – не пошлю.
– Пошлете, товарищ комбриг, по глазам вижу, пошлете.
– Ну, только что по глазам. – Арбузов быстро поднялся с земли и предложил: – Пошли в штаб. «Легенду» тебе придется заменить.
…Случилось это на вторые сутки на станции в Опухликах. Порываевой удалось уже заприметить многое. Дивизион бронепоезда действительно базировался здесь. Его площадки с орудиями стояли на ветке, замаскированные специальными сетями. Неделю назад дивизион неожиданно ушел в сторону Полоцка. Чем был вызван уход, узнать разведчица не смогла, но слышала разговоры солдат о скором его возвращении. Маша решила еще раз побывать на станции.
У забора стояло несколько женщин. Поминутно оглядываясь, они что‑ то читали. Порываева подошла. «Что‑ то» оказалось советской листовкой, прикрепленной кнопками к доске. Девушка начала читать, но вдруг почувствовала, что осталась одна. Женщин как волной смыло. К забору кто‑ то подходил. Маша несколько секунд смотрела на листовку, затем зло сорвала ее и резко повернулась со словами:
|
|
|
– Это безобразие!
В двух шагах от нее стояли обер‑ лейтенант и полицай. Оба во хмелю.
– Партизанка! – Полицай ткнул автоматом в грудь девушки.
Порываева небрежно отвела от себя оружие и, не глядя на полицая, обратилась к гитлеровцу:
– Их бин ди тохтер ден райхен бауер. [1]
– Говори руссиш. Я понимайт ваш язык.
– Господин капитан, посмотрите мои документы. Мой отец все время помогает солдатам фюрера. Я жду попутную машину. Мне к тете в Невель надо. Платье хочу заказать.
Обер‑ лейтенант не стал смотреть безукоризненные документы «кулацкой дочки». То, что она не побежала вместе с другими женщинами, не оглянулась и сорвала листовку, лучше всяких справок говорило в ее пользу. Гитлеровца интересовало другое. Противно‑ клейкий взгляд его неторопливо пополз по телу девушки от лица до бедер. Оставшись довольным осмотром, обер‑ лейтенант предложил:
– Пусть флейлейн не волнуется. Я буду подвозить ее город дрезин. Мне тоже нужен Невель. Будем ресторан, пей, гуляй.
Порываева все поняла. Ужаснулась, но решила играть ва‑ банк. Перекинув плетеную корзинку в левую руку, она правой взяла фашиста под руку со словами:
– Тогда поехали, господин капитан. – Повернулась к полицаю, сердито сказала: – О твоих художествах я расскажу папиному приятелю Пшель Карлу. Небось, знаешь такого. Пить надо меньше, дурак.
Услышав фамилию фельдфебеля‑ эсэсовца, занимавшего важный пост в полевой жандармерии, фашистский холуй отрезвел и жалко пробормотал:
– Простите, барышня, виноват. Обер‑ лейтенант повел Порываеву к полотну железной
|
|
|
дороги. Это был невысокий, начавший полнеть человек лет сорока с багровым шрамом на лице. Шрам был получен в молодости в студенческой драке. Сейчас он оказался кстати: обер‑ лейтенант рассказывал своим новым друзьям о нападении на него «красных дьяволов» под Варшавой. Гитлеровец попал на фронт недавно и благодаря содействию дедушки‑ генерала получил место в штабе дивизии. Самолюбию офицера приятно льстило то, что девушка называла его «господин капитан» – чин, который он вот‑ вот должен был получить.
Все это Маша узнала из довольно бессвязного рассказа Фридриха – так ей отрекомендовался фашист. Разведчица заметила, что он пьян значительно больше, чем сопровождавший его полицай.
С помощью солдата‑ моториста обер‑ лейтенант взобрался на дрезину и прикрыл себя и Машу широким плащом. Порываева содрогнулась, почувствовав на своей талии пухлые пальцы гитлеровца. Взревел мотор, и дрезина заскользила по блестевшим рельсам.
Миновали посты. Началась лесополоса. Немного покачивало. Обер‑ лейтенанта стало тошнить, и он приказал остановиться. Маша услужливо предложила:
– Фридрих, вам нужно немного полежать. Будет легче.
– О, лежать с фрейлейн… – Гитлеровец говорил медленно, растягивая слова, глаза его опять плотоядно поползли по телу Маши. – Это гут, «хорошо» по‑ русски.
И они пошли в рощу. Заметив, что девушка берет плащ обер‑ лейтенанта, солдат усмехнулся и стал снимать с рельсов дрезину.
Порываева вошла в роль, и лишь нервный смешок выдавал ее волнение. Выбрав поудобнее полянку, она расстелила плащ.
– Потерпи немного, милый. Я сейчас вернусь. Мне нужно…
Сняв кофточку, бросила ее на плащ и неторопливо пошла в кусты. В голове горело. Мозг сверлила одна мысль: «Бежать, скорее бежать». Но разведчица не убежала. Пробыв в кустах не больше трех минут, выглянула на поляну. Гитлеровец лежал на правом боку, по‑ видимому, задремал. Маша сняла туфли и на цыпочках подошла к нему сзади. Обер‑ лейтенант легонько похрапывал. Став на колени, Порываева протянула руку к перочинному ножу, лежавшему рядом с куском сала. Осторожно, затаив дыхание, перерезала ремешок планшетки, под слюдой которой давно заметила карту. Поднявшись с колен, спиной отошла к кустам. «Теперь бежать! Скорее бежать! » И она побежала так, будто за нею гналась стая голодных волков. Не бежала – летела, раздирая в кровь ноги и руки…
|
|
|
