 |
Девичьей кровью омытые
|
|
|
|
29 июля 1942 года бригада Арбузова форсировала Ловать. Линию фронта молодые партизаны перешли незаметно. На их след гитлеровцы напали, когда бригада уже находилась на границе Пустошкинского и Кудеверского районов. Это породило у фашистского командования мысль о высадке в районе железнодорожного разъезда Лемно десанта регулярных советских войск. Под именем «Красного десанта» бригада Арбузова была зафиксирована в документах противника. Под этим названием живет о ней память и в рассказах старожилов.
На четвертые сутки Арбузов связался по рации с оперативной группой партизанского движения при 3‑ й ударной армии. Передал о спуске под откос вражеского эшелона у разъезда Лемно, сведения о дислокации фашистских гарнизонов в верховьях реки Великой. Штаб просил убыстрить сбор разведывательной информации в районе городов Пустошка, Опочка.
В то росистое августовское утро лесную стоянку бригады покинули трое: Ина Константинова, Дуся Цветова и Маша Порываева. Из разведки в условленное место вернулась одна Цветова. Константинова была схвачена фашистами, бежала после допроса, удачно перешла линию фронта и попала в бригаду после ее возвращения из рейда.
Маше предстояло разведать обстановку вблизи большого села Щукино. Шла разведчица под видом девушки‑ крестьянки к портнихе. Она довольно быстро и беспрепятственно достигла района Щукина. Первые же осторожные расспросы подтвердили предположение Арбузова: в селе стоял крупный гарнизон, находилась база карательных отрядов, поблизости располагались тыловые подразделения фашистских войск. Маша решила пока не заходить туда, а обойти окрестные деревни, приближаясь постепенно к центру разбойничьего гнезда. Так и поступила. Оставался последний пункт – Красное.
|
|
|
Вечерело. На пути была деревня Ивахнево. «Хорошо бы выспаться», – подумала Порываева и свернула к крайней избе. Хозяйка встретила девушку дружелюбно, не стала ни о чем расспрашивать и предложила постелить на лавке. Маша спросила:
– А в сарае нельзя?
– Можно, коль не боишься одна спать. Попей молочка да иди.
На улице было тихо. Спокойные блики заката золотили на горизонте сосны. Маше захотелось постоять немного перед сном, полюбоваться опускавшейся на землю ночью, унестись мыслями далеко‑ далеко, за озера, за леса, – побывать «в гостях» на родной Домниковке… Не заметила девушка, что в это время по деревенской улице проехал велосипедист, окинув ее недобрым взглядом.
Чуть забрезжил рассвет – Порываева была уже на ногах. Поблагодарив хозяйку, неторопливо пошла в Красное. Идти было легко. Свежий утренний ветерок будил задремавшие деревья, и они приятно шелестели листвой, будто здоровались с путницей.
Показалось двухэтажное здание школы. Маша вышла на дорогу. Впереди за поворотом мычала корова, блеяли овцы. У старой кузницы неожиданно раздалось грозное:
– Хальт!
Из‑ за угла выбежали трое: солдат, человек в штатском и офицер. На рукаве последнего Порываева заметила изображение черепа и скрещенных костей. «Эсэсовец», – мелькнуло в голове. Не подав и виду, что испугалась, Маша мягко проговорила:
– Доброе утро, господин лейтенант. Против кого это вы так рано ополчились?
– Заткнись, дура! – крикнул штатский. – Давай документы!
Офицер что‑ то буркнул ему, и по тому, как крикун согнул свою рыжую голову, Маша поняла: холуй, наверное переводчик. Подавая документы, сказала эсэсовцу:
– Бедная фрейлейн идет издалека, и вдруг такой прием.
– Фрейлейн, – передразнил переводчик, – знаем мы таких.
– Придержите язык. Я разговариваю с господином офицером, – рассердилась Порываева. – И переводите все. Я знаю немного по‑ немецки.
|
|
|
Эсэсовцу понравилось, как незнакомка обрезала переводчика – обрусевшего немца. Документы ее были в порядке. Возвращая их, он грубо пошутил, коверкая русские слова:
– О, фрейлейн сердита чертовка.
– Плутовка, – поправила Маша и раскатисто засмеялась: пусть думает, что ей хорошо в их компании.
Разговаривая так, они подошли к большим березам, свесившим свои ветви над проселочной дорогой. Эсэсовец отдал распоряжение переводчику и солдату, и те ушли, как поняла разведчица, один за молоком, другой за лошадью. Маша встревожилась: «Неужели повезут в Щукино? » Офицер уселся на бугорок, напротив берез, поставив автомат между ног, щелкнул портсигаром:
– Битте.
– Наин, найн, – замотала Порываева головой, мучительно соображая, что предпринять.
Решение пришло неожиданно. Офицер поднял обе руки к лицу: в левой держал папиросу, в правой – зажигалку. Разведчица мгновенно метнулась к нему в ноги, рванула на себя автомат, отскочила на несколько шагов, дала по поднявшемуся эсэсовцу длинную очередь и побежала. Сзади хлопнуло два выстрела. Это переводчик стрелял из винтовки.
Впереди за небольшим полем, усеянным ромашками, был спасительный лес. И вдруг сбоку появилось трое гитлеровцев – дорожный патруль. Порываева остановилась и, вскинув автомат, нажала на спусковой крючок. Но вместо очереди раздался одиночный выстрел. Офицер, видимо, забыл поменять обойму.
Это промедление и погубило храбрую девушку. Вражеская пуля пронзила ей руку. Преследователи настигли ее, с ругательствами поволокли к березам, где на повозке лежал смертельно раненный эсэсовец. Ее били прикладами, пинали сапогами, затем, связав вожжами, повели за повозкой в Щукино.
Допрашивал Порываеву командир карателей. В дороге Маша потеряла много крови. Еле держалась на ногах. Но не проронила ни слова. И только тогда, когда гитлеровец пригрозил сжечь Красное, если разведчица не назовет своих сообщников в деревне, Порываева бросила в лицо фашисту:
– Меня здесь никто не знает. Я москвичка!
– Проклятое Москау! – каратель ногой ударил Машу в живот.
Девушка охнула и упала вперед грудью на стол. Заметив под рукой массивное бронзовое пресс‑ папье, поднялась и метнула его в мучителя:
|
|
|
– Не так бьешь, гад!
Удар пришелся чуть выше левого глаза. Гитлеровец дико завопил…
Вечером Порываеву истязали в помещении сельской больницы. А утром следующего дня отправили в отделение службы безопасности в Опочку.
Бригада Арбузова перекочевала в Алольские леса, ближе к крупному железнодорожному узлу Идрица. В штаб армии, а позже в Калинин ушло донесение о гибели Порываевой. Не все в нем было, да и не могло быть в то время, точным. На этом оборвался след разведчицы…
Память. Благодарная и тревожная, она навечно запечатлевает великое деяние человека – подвиг. Запомнили люди и подвиг московской комсомолки. На берегах озера Веснеболог, что плещется меж невысоких холмов села Красное, родилась прекрасная легенда о девушке‑ разведчице, обладавшей волшебной силой не страшиться пуль, освобождаться от веревок‑ пут, о березках, девичьей кровью омытых. С годами она обросла наслоениями, и трудно уже было отличить, где быль, где полуправда. Автор этих строк услышал ее у охотничьего костра. Завершая рассказ о девушке‑ москвичке, чье «тело фашисты в гиблое болото бросили», старик‑ рыбак говорил:
– С той поры наши бабы березки красненские за могилку москвички почитают. И хошь верь, хошь не верь, сынок, а как вот разыграется непогода – стонут березы. То душа девичья стонет. На могилку друзей своих зовет.
Их рассказы, архивные документы, свидетельства старожилов, чекистов помогли узнать многое о судьбе разведчицы Марии Григорьевны Порываевой.
|
|
|
