Горки, 22 января 1924 года

       Разбираясь в ребусе судьбы академика Абрикосова, которая занесла его утром 22 января 1924 года в усадьбу вдовы Морозова Горки, я попросил о встрече Наталью Юрьевну Абрикосову, его внучку, которая является фактическим хранителем семейного архива. Когда в 1955 году ее дед, основатель школы отечественной патологической анатомии умер, она еще была слишком мала, чтобы что-то запомнить, кроме того, что академик постоянно работал и все члены семьи его оберегали, как могли. Беседа произошла в кофейне на Смоленской площади, Наталья Юрьевна с интересом слушала мой рассказ.

       Разумеется, не существует и не может существовать никаких документальных ответов на вопрос, почему профессор Абрикосов оказался в тот день за городом. Нет ни писем, ни фотографий, приказов или короткой записки о приглашении его для вскрытия, как в прочем, и никаких других бумаг, напоминающих о любых событиях, связанных с 22 января 1924 года. Наталья Юрьевна полностью подтвердила мои предположения. Кроме того, она сообщила, что в семье великого патологоанатома, никогда не говорили об этом событии.

       Итак, патологоанатомическое исследования тела В. И. Ульянова выполнил основатель отечественной патологической анатомии, академик, а на тот момент заведующий кафедрой патологической анатомии Московского университета, профессор Алексей Иванович Абрикосов. Вскрытие началось в 11–40 22 января 1922, производилось в присутствии десяти человек и окончилось через 3 часа 10 минут в 14–50. В своих воспоминаниях Алексей Иванович, однако, отметил его длительность несколько большую, а именно как 3 часа 50 минут.

       Вскрытие производил сам Алексей Иванович в присутствии профессоров Ферстера, О., Осипова, В. П., Дешина, А. А., Вейсброда, Б. С., Бунака, В. В., д-ра Гетье, Ф. А., д-ра Елистратова, П. И., д-ра Розанова, В. Н., д-ра Обуха, В. А. и Народного Комиссара Здравоохранения РСФСР Семашко, Н. А. Подписать акт должны были все одиннадцать человек, назначенных в комиссию, но в итоге подписало лишь десять. Как уже упоминалось, личный врач семьи Ульяновых доктор Федор Александрович Гетье заключение не подписал. На пожелтевших от времени страницах газет января 1924 года под бюллетенем стоят подписи 11 человек, под актом только 10.

       Молчание было самым главным компонентом безопасности семьи академика в те сложные годы. Трудно представить, что кто-то принявший участие в столь важном событии в истории страны и ни словом не обмолвился с женой, не передал ничего детям, даже когда они выросли. Это уже само по себе вызывает огромное удивление, но похоже, А. И. Абрикосов сделал правильный выбор, и, возможно, именно поэтому мне было с кем поговорить. Думаю, что великий ученый, родившийся в одной из самых богатых семей Российской империи, ограбленный режимом, лишенный всего, кроме науки, сконцентрировался на сохранении жизни своих близких и с головой ушел в работу. Ему на момент смерти Ленина было уже 49 лет, он был зрелым человеком. Впереди у него было еще тридцать лет продуктивной работы, которая позволила ему создать школу отечественной патологической анатомии.

       Внучка великого ученого подарила мне журнал, в котором к 40-летию профессиональной деятельности сам Алексей Иванович лично дает описание своей жизни. Вот что Алексей Иванович пишет: «1924 год был для меня знаменательным. Кроме того, что я был избран деканом медфака, весной того же года я был избран депутатом в Московский совет РК и КД». Не вызывает сомнения, что, если А. И. Абрикосов ничего не пишет о вскрытии Ленина, это подтверждает, что он решил никоим образом не подымать этот пласт своей памяти, не касается того дня в Горках, опасаясь, что власть может хоть в какой-то мере оценить это как нарушение договора.

       Внучка А. И. Абрикосова рассказала мне, что ее дед мог попасть в Горки согласно рекомендации помощника В. И. Ульянова Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, который был довольно близок с их семьей. Как вариант, А. И. Абрикосова мог также рекомендовать и врач семьи Ульяновых Ф. А. Гетье, главный врач и организатор строительства Солдатенковской больницы, у которого будущий академик работал прозектором долгое время и которого он знал еще со времен, когда тот был студентом лечебного факультета. Об этом знакомстве писал и сам Алексей Иванович в своих мемуарах.

       Это мог, конечно, быть и элемент случайности, но вариантов было только два. Остановлюсь поподробнее на данном вопросе. К началу 1924 года уже умерли патологоанатом М. Н. Никифоров, крупная фигура в отечественной медицине, с огромным опытом и эрудицией и профессор Г. В. Власов, также профессор высших женских курсов. Известный патологоанатом, которым он станет впоследствии С. С. Вайль, тогда еще только молодой врач. Из тех, кого могли пригласить вскрывать Ленина и писать акт патологоанатомического заключения, остаются В. И. Кедровский, который был забаллотирован в 1918 году, В. С. Девицкий, профессор кафедры патологической анатомии Московского университета. В итоге остались А. И. Абрикосов и И. В. Давыдовский, возглавлявший прозекторскую комиссию Московского городского отдела здравоохранения, т. е. непосредственно подчинявшийся заведующему Наркомздрава Москвы В. А. Обуху.

       Вероятнее всего, надо ставить вопрос, почему же не выбрали Давыдовского? Ответ таков. Как уже было сказано выше, Ипполит Васильевич принимал непосредственное участие в организации вассермановских станций, и какая-то связь Ленина даже с фамилией человека, в честь которого названа реакция Вассермана (или RW), была крайне нежелательна.

       Следует заметить, что А. И. Абрикосова репрессии все-таки коснулись. Несмотря на всю его осторожность и преклонный возраст, в 1951 году он был отстранен от работы на своей кафедре в рамках «дела врачей». Предположу, что про него вспомнил Сталин. Вождь народов ничего не забывал…

       Итак, покойному Ленину поставлен уникальный и несуществующий диагноз. На взгляд обывателя все выглядит очень правдоподобно, но любой человек, знакомый с патофизиологией атеросклероза, понимает, что перед ним выдумка, сляпанная на скорую руку. Комиссия состоит из лучших представителей науки того времени. Их опыт и знания не имеют аналогов. Они не могут не понимать, что подписывают филькину грамоту! Почему же они ее подписывают? Да просто потому, что им приказали подписать именно этот вывод, который был заранее подготовлен и спущен сверху.

       Справедливости ради отметим, что не все, кто подписал акт, могли выявить столь вопиющий подлог. В комиссии были два наркома, один анатом, один антрополог, которые могли и не встречать таких пациентов на секции. А вот для оставшихся семерых подобного рода вскрытия были рутиной. Немецкий доктор Ферстер, которому было, в общем, все равно, уже паковал вещички и собирался домой. А что творилось в душе у оставшихся шестерых? Трое из них были большевиками и подчинялись партийной дисциплине – Розанов, Вейсброд, Елистратов. Из троих оставшихся – Абрикосов, Гетье, Осипов, подписали акт двое.

       На старого доктора Федора Гетье, врача с высочайшим личным авторитетом, который не подписал акт, тогда просто махнули рукой, и разобрались позже так, как было принято у И. Сталина – он ничего никому не прощал. Это понимал и Алексей Иванович Абрикосов.

       Когда в конце встречи с Н. Ю. Абрикосовой в моих руках появилась старая книга под редакцией ее деда, с соавторами «Сифилис головного мозга», изданная в 1927 году, в которой патоморфологию сифилиса мозга описал сам Алексей Иванович, она очень удивилась, поскольку о существовании данного труда в семье академика ничего не знали.

       Печатные труды родного деда, на мой скромный взгляд, если их не забывают специально, обычно знают все потомки, собирающие материалы, посвященные истории семьи. Издание за госсчет такой книги в годы, когда ходило огромное количество слухов о специфичной, как тогда говорили, болезни вождя, можно объяснить только тем, что времена были «беззубые.

       В 1925 году вышла книга В. П. Осипова «Психические болезни».

       Большая ее часть посвящена прогрессивному параличу. На основании этой книги, в Альманахе «Намедни» 2 часть от 1986 года, автором обширной статьи делается предположение, что Осипов, якобы, намекает на известного пациента, т. е. как бы описывает картину его болезни по заданию какого-то лица. На мой взгляд, это типичный пример того, как историки жирными мазками подгоняют историю медицины под свои фантазии.

       Нет, товарищи и коллеги, доктор В. П. Осипов, как впрочем, и коллектив авторов труда под редакцией Абрикосова, не решал сиюминутных политических задач, а работал для всего медицинского сообщества. Такие труды создаются годами и десятилетиями. Они складываются из тысяч наблюдений. Если случай Ленина и есть среди них, то он, лишь один из многих. Заболевание пациента В. И. Ульянова, было типичным для начала ХХ века патофизиологическим процессом инфекционной природы.

       Что же касается историков, то их клинический опыт сводится к тому, что они изредка читают медицинские книги, а потом находят у себя симптомы всех болезней. Люди, предполагающие, что врачи ставят диагнозы как в карточной игре «веришь – не веришь», не могут сделать правильных выводов никогда. Даже если они доктора исторических наук.

       Итак, книги Абрикосова и Осипова были изданы, но по взаимному согласию клинического сообщества, самих авторов и власть предержащих, благополучно забыты на долгие годы. Возможно, потому они и уцелели. В них описывается не только клиническая картина, которая соответствовала менинго-васкулярному сифилису, указываются методы, которыми лечили таких пациентов, но и самое главное, практически как под кальку описана морфология сосудов мозга пациента Ульянова. Подробное описание клинической картины и патоморфологии у таких пациентов как Ленин разрушает постулат некоторых историков, которые утверждают, что у особенных людей и болезни особенные. Не станем их переубеждать. Пусть доживают свою жизнь с такими убеждениями. Для нас же важно: врачи лечили своего именитого пациента на основе высших стандартов того времени, соответственно клинической картине заболевания, с учетом этиологии и патогенеза болезни.