4. Аффективные общества, основанные на марксистской

4. Аффективные общества, основанные на марксистской

социальной философии. (Социализм в СССР)

Россия со времён петровского абсолютизма являлась уже не генератором социальных идей, а – увы, лишь транслятором западноевропейских достижений на Восток. С рубежа XVII-XVIII вв. по начало XX века страна развивалась в целом в общехристианском русле, являясь его арьергардом и повторяя западные модели с опозданием на полшага. Российский народ, за исключением интеллектуальной прослойки, не обладал рациональным сознанием, как народы романские или германские. Техническими изысками и внесением дисбаланса в биосреду россияне не снискали славы западноевропейских собратьев.

Общий культурный уровень народа определяют, как известно, два показателя. Во-первых, способность интеллектуальной верхушки к материальному и духовному прогрессу – открытиям в науке, шедеврам в искусстве. А во-вторых – готовность масс воспринимать эти культурные достижения, претворять в жизнь.

Что касается первого, то здесь положение вполне благополучно. Своими культурными достижениями российские интеллектуалы могут гордиться и конкурировать с европейцами. Трудно найти научное или художественное направление, где бы наши первооткрыватели не создали бы собственной школы – весьма сильной и самобытной.

Со вторым же аспектом – жажде масс потреблять культурные новинки, дела обстоят, мягко скажем, невесело. Ещё и сегодня большинство населения ходит по нужде «до ветру», чувствуя себя при этом вполне счастливо.

Культурный разрыв между интеллигенцией и народом – одна из характерных черт России, повлиявших на ход её истории. Косность массового сознания обусловила хроническое социально-политическое отставание от Европы. Так, освобождение российского общества от проводников абсолютизма – дворянства, и перерождение абсолютистского государствоцентризма в этический состоялось лишь после реформ 1861-го года. То есть – всё с тем же столетним опозданием, что и в Германии, Италии и Японии.

Неудивительно, что русское население XIX – начала XX вв., хотя и не состояло сплошь из марксистов-ленинцев, но остро не приемлело вытеснение коллективистских идеалов индивидуалистскими. Наступлению индивидуализма совесть русского человека ставила непреодолимый барьер. «Отойди от меня, Сатана, отойди от меня, буржуа, только так, чтобы не соприкасаться, не видеть, не слышать. (…) гнусно мне, рвотно мне, отойди, Сатана», – выражал А. Блок типично русскую брезгливость к плотским индивидуалистским приоритетам [7, 31].

«Буржуазная идеология никогда не могла набрать у нас силу и ни в чём не привлекала русские сердца, – вторил ему Н. Бердяев. – Нам не были известны чисто идеологические основы прав буржуазных классов и буржуазного строя. По сути, почти все у нас рассматривают буржуазный строй как грех – не только революционеры и социалисты, но и славянофилы, и верующие, и все русские писатели, и даже сама русская буржуазия видит в своём положении какое-то моральное унижение» [7, 44].

Другой исследователь – С. Франк, так оценивал российскую приверженность к коллективистскому взаимодействию, не до конца ещё опробованному при этическом государствоцентризме: «Символ веры русского интеллигента, – считал Франк, – есть благо народа (выделено автором. – К. К. ), удовлетворение нужд «большинства». Служение этой цели есть для него высшая и вообще единственная обязанность человека, а что сверх того – то от лукавого. Именно поэтому он не только просто отрицает или не приемлет иных ценностей – он даже прямо боится и ненавидит их. Нельзя служить одновременно двум богам, и если Бог, как это уже открыто поведал Максим Горький, «суть народушко», то все остальные боги – лжебоги, идолы или дьяволы (... ) Человек обязан посвятить все свои силы улучшению участи большинства, и всё, что отвлекает его от этого, есть зло и должно быть беспощадно истреблено – такова странная, логически плохо обоснованная, но психологически крепко спаянная цепь суждений, руководящая всем поведением и всеми оценками русского интеллигента. (... ) потребность в метафизическом обосновании морального идеала так велика, что (... ) атеистический материализм спокойно сочетается с крепчайшей верой в мировую гармонию будущего; в так называемом «научном социализме», исповедуемом огромным большинством русской интеллигенции, этот метафизический оптимизм мнит себя даже «научно доказанным» [37; 170, 171, 175].

Отторжение бездуховного индивидуализма свойственно, повторим, разным общественным слоям. Не только консервативной интеллигенции, условно называемой «веховцами», но и их оппонентам – «проклятым либералам». Например, Д. Мережковский в статье с характерным названием «Грядущий хам» приводит горькие слова А. Герцена: «Мещанство победило и должно победить (... ) Да, любезный друг, пора придти к спокойному и смиренному сознанию, что мещанство – окончательная форма западной цивилизации» [37, 81].

Однако к «спокойному и смиренному сознанию» торжества индивидуализма Герцен призывал не всех и не всегда. Триумф «прогрессиста»-мещанина состоится лишь в том случае, предрекал он, «(…) если в Европе не произойдёт какой-нибудь неожиданный поворот (выделено мной. – К. К. ), который возродит человеческую личность и даст ей силу победить мещанство» [37, 82].

Этот «неожиданный поворот» произошёл сначала не в Европе, а в России, и при ближайшем рассмотрении оказался совсем не столь неожиданным. Он свершился при хорошо известных условиях. Повторим. Во-первых – при антииндивидуалистском «улучшении» коллективистской идеологии. А во-вторых – при консолидации «консервативного» большинства для подчинения своему credo «прогрессистского» меньшинства. Говоря иначе – при идеологически обоснованном задержании общественного развития для дополнительной шлифовки государствоцентризма.

Советское аффективное коллективистское общество свершило «неожиданный поворот» на основе социальной философии К. Маркса (не берём в расчет её пересказ дедушкой Лениным для российских реалий). Это общество доказало право на жизнь более, чем какая-либо иная аффективная система в другой стране. Идея социализма победила в двухлетней гражданской войне лишь благодаря тому, что остальные проекты политического будущего не выдержали с ней конкуренции – показались не столь заманчивыми. Отлаживать коллективистское взаимодействие предстояло вплоть до его окончательного усвоения, невзирая на распространение на Западе индивидуализма.

Коммунистические власти надёжно обезвредили животное нутро человека. В СССР, как известно, «секса нет». Не было, впрочем, и неизбежного его спутника – культа материального потребления. Место индивидуалистских радостей заняли коллективистские. «Забота у нас такая, забота наша простая. Жила бы страна родная, и нету других забот», – хором славили коллективизм октябрята-пионеры.

Советский аффективный коллективистский режим благополучно исполнил миссию. Он заморозил социальный процесс, сохранив страну невредимой до её способности к творческому освоению индивидуализма. Преодоление психологического порога произошло после окончательного налаживания государствоцентристских связей. Свершилось это лишь в 1980-1990-х годах, когда развернуло свои ряды «поколение пепси». Оно-то и получило, наконец, агрессию, секс и потребительство «в одном флаконе», догнав по жизненным ценностям индивидуалистский Запад.

Для безболезненного перехода от аффективно-коллективистского взаимодействия к индивидуалистскому, как известно, не стоит слишком полагаться на сознательность и самообучаемость масс новым принципам труда. При освоении незнакомых стимулов бывает неплохо, напротив, поначалу почитать сограждан если уж не «злыми», то по крайней мере, не слишком «добрыми». Наше же общество решило в 1990-е годы, что оно очень честное и светлое, работящее и трезвое. «Не брать же пример с негуманного южного соседа – Китая. В семье, как водится, не без урода».

В Китае, меж тем, пошли иным путём, и постановили: «Вы, товарищи сограждане, сначала докажите, насколько вы действительно цивилизованные и сознательные, любите закон. Тогда посмотрим, какому уровню свободы это соответствует, и этот уровень вам непременно предоставим. А пока, чтобы легче осваивать индивидуализм, мы чуть придержим ваше «злое» нутро. Насколько человек действительно «добр» пусть сначала испытает великий гуманист – северный сосед. В семье ведь не без урода».

В «бывшем СССР» властителями д   ум в то время уже стали олигархи и их киллеры, супервайзеры и мерчандайзеры, бодигарды и бодибилдеры. Численность наших «добрых» волей сограждан устремилась к уровню XIX века. Неудивительно, что на пустующих дальневосточных территориях стали селиться «злые» китайцы. Впрочем, мы влезаем в политику, а это не наша тема.

В заключение ещё раз отметим, что итальянский и японский аффективные режимы загоняли индивидуалистов в государствоцентристский рай, основываясь на модифицированных абсолютистско-коллективистских доктринах. В отличие от них, советское общество имело немного общего с идеологией петровского абсолютизма. Поэтому и аффективно-государствоцентристская задача – построение коммунизма, в СССР отличалась от целей, типичных для абсолютистско-коллективистских Левиафанов XVI-XVIII вв. Однако для удержания общества на прежней стадии социалистическое государство заимствовало из абсолютистского прошлого главное: господство коллективистской мотивации взаимодействия – мотивации недостаточно усвоенной, но уже утрачиваемой.