3. Фашизм в Италии в 1922-1945 годах

В постуниверсалистскую пору итальянское общество, напомним, безнадёжно впало в социальную спячку, и несколько встряхнулось лишь веку к XIX веку. К удивлению, в остальной Европе коллективизм был почти на излёте. А на социальном горизонте иных стран прорисовался и «звериный оскал» индивидуализма. Италии пришлось вступать в общеевропейскую социальную гонку и срочно – экстерном, осваивать государствоцентристские премудрости. Очевидно, появление в XX веке первых ласточек индивидуализма вызвало в Италии – отстающем европейском звене, острое ценностное негодование.

Когда перед I Мировой войной «прогрессистское» правительство Д. Джолитти стало спешно переориентировать экономику с коллективистских начал на индивидуалистские, некогда единый итальянский социум раскололся на два лагеря. Первый объединил «прогрессистов»-индивидуалистов, не лелеявших тёплых чувств к государствоцентризму. Второй – их противников-«консерваторов», хранивших верность коллективизму.

Националисты – то есть теоретики, отстаивавшие государственные и национальные идеалы для народа, не полностью освоившего государствоцентризм – появились на Апеннинах ещё в 1890-е годы. «Национализм – это такое мировоззрение, – раскрывал его антииндивидуалистскую суть идеолог Д. Папини, – которое направляет силы всех индивидуумов и всех классов к единой цели» [цит. по: 5, 31]. «(... ) общество – цель, индивиды – средство, – пояснял итальянскую версию «Единого» будущий министр юстиции А. Рокко, – и вся жизнь состоит в использовании индивидов для социальных целей». 1

Националистическая (=государствоцентристская) партия Б. Муссолини наряду с многими другими боролась за торжество коллективизма в догонявшей Европу Италии. Она агитировала народ объединиться в «пучок», «связку» (fascio) и жить интересами этого коллектива, а не распущенными индивидуальными позывами. «Мы, как в России, – откровенничал Муссолини, – выступаем за коллективизм в жизни, и эту направленность хотим развивать дальше, естественно, за счёт жизни индивидуальной» [цит. по: 9, 168].

В обостряющемся противостоянии «прогрессистов» и «консерваторов» итальянская интеллигенция медленно, но верно склоняется к государствоцентризму. А именно – к его разновидности по имени фашизм. «Сегодня модно быть фашистом, – писала одна из газет в 1921-м году, – как модно ходить с непокрытой головой» [цит. по: 9, 15].

По словам очевидца: «Настоящие фашисты, со значком в петлице, были сравнительно немногочисленны, но солидарность, прямая и косвенная поддержка, плохо замаскированное сообщничество самых разных сил социального консерватизма делали их сильными» [цит. по: 5, 121].

К 1922-му году фашисты, видя искреннее сочувствие, поняли: пора заявлять о себе громче. И вскоре их эскадроны численно превосходили полицию, к тому же имели в её лице идейного союзника. Поэтому при решающем походе на Рим, отмечал современник, антипрогрессисты продвигались не ночью, не тайком. Напротив – маршировали весело, вызывая взрывы восторга симпатизировавших масс. Опасный бросок на Рим обернулся приятной прогулкой. По дороге народные толпы, подтверждая антииндивидуалистский выбор, устраивали торжественные приёмы. Некоторые – накрывали и столы. В итоге, как писал «консервативный» автор Д. Преццолини: «Когда фашисты появились у демократического фасада итальянского государства, они не нашли у ворот ни стража, ни часового» [цит. по: 48, 58].

Первые после антипрогрессистской революции парламентские выборы 1924-го года также показали: перспективы у «прогрессистов» не радужные. Итальянцы, в массе не разобравшись с коллективизмом, по-прежнему стремятся уберечь его от индивидуалистских искушений. За кандидатов фашистского блока отдали 4, 5 млн. голосов, за все другие списки – 3, 5 млн. Таким образом, фашисты получили 374 депутатских места, а остальные партии вместе взятые – лишь 157.

«Урны дали свой недвусмысленный ответ. Никто не может больше сомневаться в согласии нации с нашей работой», – поблагодарил народ за помощь в укрощении «прогрессистов» Муссолини [цит. по: 39, III, 61].

Согласно возрождённой и антипрогрессистски обновлённой коллективистской идеологии, fascio (коллективом) считается итальянский народ в целом. «Итальянская нация, – начинается Хартия Труда 1927-го года, – есть организм, имеющий жизнь, цели и интересы, господствующие над жизнью и интересами отдельных граждан (... ) Нация является моральным, политическим и экономическим единством, получающим своё интегральное выражение в фашистском государстве» [цит. по: 29, 147].

Как учили «консервативные» властители дум: «Индивид существует только в нации и является по отношению к ней инструментом бесконечно малым и преходящим. Его следует рассматривать как орган и инструмент нации» [цит. по: 60, 30].

То, что государствоцентристское единомыслие придётся оборонять от торопящих историю «прогрессистов», «консерваторы» понимали ещё до прихода к власти. «Да здравствует диктатура! Долой парламент! » – не скрывали они планов в 1922-м году [48, 54]. «Масса для меня – ни что иное как стадо овец, пока она не организована, – трезво оценивал Муссолини способность сограждан к отпору «прогрессистам». – Я вовсе не против неё. Я только отрицаю, что она может собой управлять» [цит. по: 39, III, 100].

«Фашистская доктрина отрицает догму народного суверенитета, – поддакивает другой светоч – министр юстиции А. Рокко, – (... ) фашизм провозглашает, наоборот, верховенство государства, являющегося юридической организацией нации (... ) Массы сами по себе неспособны создать собственную волю, ещё менее способны сами произвести выбор людей (... ) Правительственная программа, таким образом, никогда не разрешается тем, чтобы отдаться кажущейся воле масс, эта проблема решается хорошим выбором руководящих умов» [цит. по: 29; 147, 149].

А раз массы не способны отвечать за себя, «злы» и тупы, значит с них надо поскорей снять оковы идеологической свободы.

Сезон охоты на «прогрессистов» открыл декрет от 24 декабря 1925-го года о чистке государственного аппарата от «ненационально мыслящих элементов». Он гласил: «До 31 декабря 1926-го года королевское правительство имеет право уволить со службы, вне зависимости от действующих на этот счёт законов, чиновников, служащих и агентов любого чина, гражданских и военных, которые не дают гарантий выполнения своего долга и ставят себя в условия, не совместимые с основными политическими директивами правительства» [цит. 60, 74].

В 1925-м году для размаха антипрогрессистских репрессий издали закон о праве префектов закрывать «опасные для общественного спокойствия газеты» [60, 75]. В 1926-м году – закон о роспуске всех «антинациональных» (=«прогрессистских») партий, в результате «опасные» и «антинациональные» депутаты в парламенте больше не появлялись. В том же 1926-м году «прогрессистам» преподнесли новую порцию мер – распустили городские самоуправления. А чтобы недобитые индивидуалисты вновь не принялись за старое, на освободившиеся места назначили подестá (старшин), обязанных пресекать любые вражеские поползновения.

Главной же гарантией «консервации» страны на коллективистской фазе, стали два новых института – Большой фашистский совет и Добровольная милиция национальной безопасности. Всех спешащих в индивидуалистское будущее и прочих «ненационально мыслящих» ждала справедливая расплата. В каждом штабе национальной милиции усердствовали антипрогрессистские «Служба политического следствия» и «Особый трибунал». Каждый понял: не желаешь совершенствовать коллективистское общежитие, озабочен личными страстями – будь добр в тюрьму.

«Итальянское демократическое либеральное государство было похоронено со всеми надлежащими почестями» [цит. по: 29, 141], – с удовлетворением прокомментировал Муссолини установление антииндивидуалистской монополии, позволившей итальянцам учиться и учиться коллективизму.

Господство коллективистски-мотивированного взаимодействия и тотальный надзор за верностью фашистской мысли роднили Италию XX века с абсолютистско-государствоцентристскими социумами XVI-XVIII вв. Однако в отличие от социальной практики государств-Левиафанов, политический класс в Италии объявлял массы «злыми» вовсе не для свершения общехристианского социального развития. Напротив, неоколлективистские вожаки закрепощали народ, чтобы приструнить «прогрессистов»-носителей индивидуализма и придержать страну на государствоцентристской стадии. Иными словами, если в XVI веке врагами коллективистов оказывались «консерваторы», то в XX веке – уже «прогрессисты». Это позволяет отнести Италию 1922-1945-х годов к коллективистским аффективным обществам.

Основной внутриполитической задачей аффективные государствоцентристы считали преодоление межклассового антагонизма рабочих и работодателей – конфликта, остро свойственного индивидуализму. Совершенствование коллективистского сознания приведёт к взаимному согласию представителей разных классов и профессий. Союз этот обусловлен стремлением к общей цели – благу нации. Такую государствоцентристскую идиллию фашистские мыслители назвали «корпоративным государством».

Отличие корпоративного государства от современных индивидуалистских и прежних универсалистских социумов фашистский автор Г. Бартольто характеризовал так: «Для нас разница состоит в том, что при индивидуализме индивидуум господствует над целым, а при универсализме целое господствует над индивидуумом. Между ними, однако, стоит корпоративизм, при котором индивидуум и целое сосуществуют в гармонии» [цит. по: 32, 163].

В итальянском корпоративном государстве двенадцать корпораций рабочих и работодателей. Охватывали они основные отрасли – промышленность, сельское хозяйство, торговлю, транспорт, банки и т. д. А дополнительная тринадцатая – объединяла свободные творческие профессии. Поскольку труд вне корпораций неконтролируем, его на всякий случай запретили как антигосударственный.

Однако методично трудиться внутри корпораций – это, хоть и правильно, но скучно и заурядно. Чтобы действительно возродить коллективизм, нужен более масштабный проект, а лучше – какой-то подвиг. Надобна хоть маленькая, но мания величия.

И такие цели нашлись. Основная изюминка аффективного государствоцентризма в том, что он официально ориентировал современных итальянцев на – ни больше, ни меньше, восстановление в XX веке силы и могущества Древнего Рима. Начать предполагали скромно – возвратить хотя бы господство на Средиземном, Адриатическом, Тирренском морях. Дальше – проникнуть в Северную Африку, Малую Азию и всюду, куда дотягивался меч античных предков.

И вот, по итальянским городам замаршировали центурионы и манипулы. Когорты и шеренги приветствовали друг дружку на латинский лад – поднятием правой руки.

Понятия «гражданин» и «солдат» – отныне синонимы. «Италия должна представлять собой военный лагерь» [цит. по: 39, III, 140], – так планировал доучивать страну коллективизму Муссолини. И – принял в 1934-м году закон «О военизации нации».

К новым походам Сципионов итальянцев готовили с детства. Младенцев нежного возраста от груди отнимать не стали, но детей от восьми до тринадцати уже заключили в организацию «Баллила», где обучали стрельбе из винтовок. Молодых людей от тринадцати до семнадцати лет ждала организация «Авангуардиа». Там они постреливали из пулемётов, танков, а главное – по словам одного из отцов нации А. Стараче, готовились во благо государства «жертвовать собой смеясь» [цит. по: 9, 147]. В 1938-м году «Баллила» и «Авангуардиа» объединяли 8 млн. человек, то есть практически всю молодёжь страны. Юношей от восемнадцати до двадцати четырёх лет также не обошли вниманием и организовали в «Союз молодых фашистов».

Идеологический капкан захлопнулся, общественное развитие заморозилось – всех подчинили Государству. И Италия вскоре начала воевать. Нападением в 1926-м году на Эфиопию началась война, не прекратившаяся вплоть до 1945-го года. Эта война явилась, с одной стороны, апофеозом аффективно-государствоцентристской деятельности, а с другой – крахом аффективного общества.

Суровая военная действительность оказалась отличной от представлений о ней в аффективном воображении. И это не замедлило сказаться на перемене народных взглядов. После поражений итальянских легионов и фаланг в 1940-1941-м годах в Греции и Африке, часть ценителей коллективизма стала освобождаться от прежних перекосов. Так, в конце 1941-го года начальник военной разведки генерал Аме писал: «В этот момент большая часть итальянцев хочет мира любой ценой. Это моральная катастрофа, порождённая недоверием к политическим и военным руководителям. Фашизм переживает самый тяжёлый кризис, и Муссолини потерял почти весь свой престиж» [цит. по: 39, III, 163].

Однако основные трудности ждали воинствующих антииндивидуалистов зимой 1943-го года после Сталинградской битвы. Потери в ней составили 60% офицерского и 49% рядового состава АРМИРа («Итальянской армии в России») [48, 132]. На поражение под Сталинградом итальянский народ откликнулся всеобщей мартовской забастовкой 1943-го года, которая перешла в уже не прекратившуюся борьбу против аффективного общества. Эшелоны с остатками АРМИРа подтянулись на родину как раз к середине марта 1943-го. Причём большинство участников русской кампании возвращалось уже антифашистами. А некоторые – и коммунистами. В стране скрывались тысячи дезертиров и уклонявшейся от армии молодёжи. «Все по домам», – таков был в те дни лозунг «новых римлян» [48, 152].

С лета 1943-го уже мало кто щеголял в фашистской форме. Не успевших переодеться фашистов переменчивый итальянский народ раздевал на улицах и отпускал домой налегке – в трусах [39, III, 180]. Прояснить эту метаморфозу помогают слова корреспондента газеты «Правда» в Испании М. Кольцова. Он ещё в 1937-м году наблюдал итальянских военнопленных после поражения их экспедиционного корпуса под Гвадалахарой. Кольцов писал, что довольно часто среди них оказывались «молодые люди, которых фашистский режим воспитывал с колыбели; когда Муссолини пришёл к власти, им было по три года. Сейчас, переночевав одну ночь под крышей у своих врагов, они проклинают дуче и всю его империю. Неглубоко сидят в них пятнадцать лет фашистского воспитания! » – резюмирует корреспондент [цит. по: 8, 80-81].

В июне 1943-го года Большой фашистский совет ввиду критичности ситуации проголосовал за отставку Муссолини. Его место занял генерал Бадольо. Панический страх перед своим ужасным союзником – гитлеровской Германией, продолжавшей войну за аффективный государствоцентризм, с самого начала направлял политику Бадольо. В августе 1943-го года советник итальянской миссии в Лиссабоне, встречаясь с английским послом, то по словам посла, умолял, чтобы Англия «спасла Италию от немцев, равно как и от неё самой» [цит. по: 48, 148].

В итоге, второго итальянского аффектолога – Муссолини, постигла участь, аналогичная той, что претерпел его предшественник Савонарола – гроза «прогрессистов»-антииуниверсалистов, боровшийся 450 лет назад с распадом социального процесса во Флоренции. В апреле 1945-го пытавшийся бежать в Германию Муссолини был схвачен партизанами и казнён.

После краха антииндивидуалистского аффективного сопротивления трудности расставания с государствоцентризмом в Италии были в основном преодолены. Восторжествовавший индивидуалистски-мотивированный труд подчас вызывал у интеллигенции ценностные протесты своей вопиющей бездуховностью. Однако агония отмирающего коллективизма не выливалась больше в формы государствоцентристских аффективных обществ, и итальянский народ уверенно зашагал в светлое будущее индивидуализма.

⇐ Предыдущая21222324252627282930Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: