 |
ГЛАВА ШЕСТАЯ. Партизаны
|
|
|
|
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Партизаны
Где‑ то под Винницей, август 1942 года
А леса, ребята, на Украине совсем не такие, как у нас. Одно название – лес. Деревья стоят друг от друга далеко, как столбы, все просвечивает, словно в старом щелястом сарае. Ни сосен, ни елок, ни кустарника подходящего – ховаться негде. Но красиво, да. Солнечно. Как будто в картину Шишкина попал. Вот только очень беспокойно. По нашему русскому лесу крадешься тихонько, никто тебя не видит, не слышит. А немец прет как слон – шумит, ломает ветки, матерится по‑ своему. В общем, в нашем лесу чувствуешь себя дома, а тут – как в гостях. Причем в таких гостях, где тебе не особенно рады.
Несколько раз видели патрули. Они, правда, все больше по дорогам разъезжали. В основном мотоциклисты, вроде тех, которых мы в степи положили, но иногда и бронемашины попадались. Дороги немцы контролировали плотно, так что прав был Жора, когда решил на танке сюда не соваться. Конечно, бронемашина против танка не играет, но стоило радисту передать, что к ставке рвется захваченный противником панцерваген, и нас бы остановили через пять минут.
А в лес патрули почти не совались. Однажды только прошла мимо нас группа фрицев в пятнистой форме с овчарками на поводках. Человек десять их было. Мы лежим тихонько в траве, оружие, понятно, наготове, но все равно не по себе как‑ то. Трава это тебе не кусты, если взглянуть повнимательнее, то нас видно. А главное – собаки. Здоровые, злые, с поводков рвутся. Эти за полкилометра учуют! Хорошо, ветер в нашу сторону дул, иначе овчарки подняли бы лай. А так обошлось, прошли эти пятнистые в двадцати метрах, никто даже головы не повернул. Мы еще минут десять для верности полежали и только потом выдохнули.
|
|
|
– Ребята, – Левка говорит, – а я ведь по ним чуть‑ чуть очередь не дал! В последний момент сдержался. Я ждал, что капитан сейчас его дрючить начнет по своему обыкновению, но он только сплюнул.
– Да у меня самого палец на крючке дрожал. Твари поганые. За пару часов до этого мы деревню сожженную прошли. Одни черные срубы торчат да трупы на деревьях. Пятнадцать повешенных там было. Мужиков взрослых – трое, остальные дети да бабы. И у каждого на груди дощечка – «они помогали партизанам».
– Ладно, – говорю, – пошли дальше. Нам этих самых партизан искать надо.
Первую ночь спали в лесу. Деревня Бондари, судя по карте, была недалеко, но в темноте мы туда идти не рискнули. Решили, что на рассвете подойдем аккуратно, посмотрим, послушаем.
Капитан растолкал всех в четыре утра. Лес сырой еще, с деревьев клочья тумана свисают, как паутина. У меня нога затекла – не иду, а прыгаю на одной ножке. Ничего вокруг не видно, ну и нас зато тоже вряд ли кто приметит. Идем к этим Бондарям. Лес кончается, дальше – поле. Туман кое‑ где лежит, но немного его.
– Ползем, бойцы, – говорит Шибанов. – Вон туда, к балке.
Добрались до оврага. Тут уже можно было встать в полный рост.
– Деревня близко – но ничего не слышно. Не бывает так. Обычно хоть петухи кричат.
Смотрит на меня капитан.
– Вася, – говорит, – сходи, посмотри, что там да как.
Ладно, пошел. Осторожно так, от дома к дому перебегаю, глаз на затылке отрастил. И слушаю все время, может, хоть чего‑ то услышу.
Тишина в Бондарях. Дома пустые, жителей нет. В одну хату зашел – двери открыты – столы да стулья стоят, а вещи все куда‑ то делись. Ни посуды, ни одежды. Но не грабили, видно. Никакого разгрома, все чисто‑ аккуратно. Значит, сами хозяева унесли.
Обошел полдеревни. Пусто везде. На избе, где школа раньше была, висят какие‑ то листы с фамилиями – желтые уже, расплывшиеся от дождей. Видно, сборный пункт у них тут был.
|
|
|
А в сельсовете – туда я тоже заглянул – немцы когда‑ то сидели. Газеты немецкие по углам валяются, банки из‑ под консервов, на столе даже каска чья‑ то со свастикой. Но опять же – никого. Я банку одну взял, посмотрел – она изнутри вся плесенью заросла. Давно отсюда немцы ушли.
Ну, походил я еще, убедился, что ни одной живой души в Бондарях не осталось, и позвал наших – три раза сойкой прокричал.
– Село выселили, – говорю. – Можно здесь оставаться.
– И ждать, пока сюда партизаны придут? – усмехается капитан.
– А если им здесь ничего не нужно? Так и будем тут сидеть до морковкина заговенья?
– Надо искать нормальную деревню, – Лев говорит. – Где люди живут. Что там у нас на карте?
– Коло‑ Михайливка, – отвечает капитан. – Но она еще ближе к ставке. Если уж отсюда всех выгнали, то в той Коло‑ Михайливке, верно, одни только немцы и живут.
– А если подальше на восток?
– А подальше к северо‑ востоку есть маленькое село Деруны. Километров восемь отсюда. Туда и надо идти.
Перекусили мы наскоро и отправились искать эти Деруны.
Оказалось это даже не село, а хутор – три дома на краю леса. Из труб дымок поднимается, во дворе собаки брешут – видно, живут люди.
Мы, конечно, сначала все вокруг осмотрели – ну, там, тропки, подходы, нет ли следов мотоциклетных шин на дороге – и только когда убедились, что все в Дерунах спокойно, постучались в ворота.
Собака кудлатая со всей своей дури лаем заливается, цепью гремит – аж Гитлеру в ставке, наверное, слышно. А хозяевам хоть бы что.
Потом все же выходит во двор баба. Лет под сорок, а может, чуть больше, но ничего такая, в моем вкусе. Есть за что подержаться. Ну, хохлушки – они вообще аппетитные. Идет к нам, не очень чтобы торопится.
– Здравствуй, хозяйка, – говорю. Я в таких случаях всегда стараюсь инициативой завладеть. – Нет ли у тебя, хозяйка, воды напиться, а то так жрать хочется, что и переночевать негде.
– А вы кто такие? – спрашивает баба. И голос у нее такой, как мне нравится – грудной, глубокий.
– Мы, – отвечаю, – бойцы вспомогательного подразделения Ваффен‑ СС Русская Освободительная Национальная армия. Меня, например, Василием звать.
|
|
|
Долго мы думали, как местным жителям представляться – и решили, что останемся гадами и предателями. Если немцев здесь уважают, значит, и нас примут, как родных. А если все‑ таки наткнемся на нормальных советских людей, так переубедить их мы сумеем. Жора, молодец, об этом позаботился.
– А чего тут делаете? – продолжает допрос баба. И не поймешь по ней, рада она видеть у своих ворот немецких прихвостней или готова нас на вилы поднять.
– Задание выполняем, – отвечает капитан.
Веско так говорит, со значением. Так, чтобы задавать вопросы у бабы желания больше не возникало.
И кладет руку на ворота. Обозначает, стало быть, намерения.
– Ну, заходите, – говорит она так, словно мы у нее последний кусок изо рта вынимаем. – Только у меня снедать нечего. У самой семеро по лавкам.
Ну, семеро – не семеро, а трое ребятишек в доме было. Один совсем мелкий, лет четырех, и двое постарше, годов восьми и двенадцати. Белобрысые все, глазастые. Сидят, смотрят на нас, боятся.
– А где мужик твой, хозяйка? – спрашивает капитан.
– Немцы забрали, – ровно отвечает баба. И ничего больше не говорит.
– Давно?
– Да в июне было.
И снова молчит. Понимай, как хочешь. Но капитан не отстает, упертый он.
– На работы, что ли?
– Может, и на работы. Только одна я осталась, а малых вон кормить чем‑ то надо.
Улыбается капитан.
– Ты не бойся, хозяйка, мы тебя не объедим. Ты нас чаем напои, и ладно. Посидим и дальше пойдем.
Лицо у бабы вроде попроще становится. Она ж, небось, думала, что мы у нее и вправду заночуем. Да что там, я и сам так думал! Правда, солнце еще высоко стоит, до ночи пол‑ леса можно облазить, партизан разыскивая.
– Раз так, – говорит, – за стол садитесь, бойцы. Петька, Лешка – ну‑ ка, быстро сбегали к тетке Матрене за сахаром!
Пацаны сразу в дверь. Самый маленький за ними было, сунулся, но баба его тут же поймала и на место усадила.
– А ты сиди, нечего тебе бегать!
Поставила самовар. Я к ней как бы случайно приблизился, чтобы помочь.
– А можно, – говорю, – поинтересоваться, как вас зовут?
|
|
|
Посмотрела она на меня без особого тепла во взоре, как Левка бы выразился.
– Оксана. А для вас – Оксана Дмитриевна.
Ну, я ей, конечно, улыбаюсь, но вижу, что на внимание мое она вовсе не реагирует. Только хотел завернуть ей какой‑ нибудь комплиментик, как капитан спрашивает:
– А кто в соседях у тебя, Оксана Дмитриевна?
– Тетка Матрена, да дед Степан, – отвечает. – У нас хутор маленький, мужиков не осталось, одни дети, бабы да старики.
– А что же с мужиками сталось? – щурится капитан. – Всех немцы забрали?
Пожимает Оксана плечами – а плечи у нее хорошие, сдобные.
– Кого забрали, кто в лес ушел.
– Значит, в партизаны?
Молчит. Неразговорчивая у нас Оксана Дмитриевна.
В это время прибегает средний пацаненок с кулечком сахара. Протягивает ей и скороговоркой тараторит:
– Тетка Матрена просила соли вечером занести!
Хозяйка его по головенке потрепала и говорит:
– Ладно, иди во дворе с Петькой поиграй, только смотри, не баловаться!
Налила нам чаю, сахар в блюдечко высыпала.
– Ну, и что ж у вас за задание такое, бойцы?
– Секретное, – отвечает капитан. – Не хочешь помочь нам, Оксана Дмитриевна? Денег заплатим.
– На что мне деньги? Все равно на них куплять нечего.
– Про партизан‑ то нам расскажи, – говорит Шибанов.
– А я про них знаю? Ходят где‑ то по лесам, сюда не заглядывают.
– А что про них говорят? Сколько их, кто командиры?
Вижу, хозяйка наша злиться начинает.
– Что я вам, гестапо, что ли? Пойди да у них и спроси, если такой любопытный!
– Ну, не хочешь помогать законной власти, как хочешь, – сурово говорит капитан. – Мое дело предложить.
После этого разговор у нас сам собой прекращается. Допиваем мы чай, благодарим хозяйку и собираемся уходить.
И вдруг Лева, который все это время сидел, рта не раскрывая, спрашивает:
– Простите, хозяюшка, а где тут у вас, извиняюсь, сортир?
– Удобства во дворе, – отвечает Оксана Дмитриевна.
– Я на минуточку буквально, – извиняется Лева и выходит из дому. Ну, мы его ждем. Хозяйка как‑ то нервно на нас поглядывает. Минут через пять Лева возвращается как ни в чем ни бывало – веселый, глаза блестят. Спасибо, говорит, хозяйка, за доброту, за ласку.
Потом, когда уже в лес вошли, он нам говорит:
– А Петьки, старшего, во дворе не было.
Мы с капитаном на него смотрим вопросительно. А он только усмехается.
– Она пацанов за сахаром вдвоем посылала, вернулся только один. И во дворе он один играл – я весь участок осмотрел. К партизанам Петька ушел, про нас предупредить.
– Ага, – хмыкает капитан, – это нам очень даже кстати. Никого искать не надо, они нас сами найдут.
|
|
|
– И убьют, – говорит Лева. – Такие маленькие группы, как наша, для них вроде подарка к празднику.
Я даже остановился. А ведь прав наш Левка, думаю. Вот сейчас как из подлеска полоснут очередью – пишите потом письма мелким почерком.
– Ну, нет, – Шибанов головой мотает, – прямо сейчас – это вряд ли. Во‑ первых, пацан еще до них не добрался. Во‑ вторых, слишком близко к хутору. Тут они нас валить не станут, чтобы подозрений лишних не возбуждать. Подождут, пока мы поглубже в лес заберемся, там и кончат.
– Что‑ то неохота мне дальше идти, – говорю. – Может, на хутор вернемся?
– Вернемся, – раздумчиво говорит капитан. – Только очень и очень тихо. Вы с Левой спрячетесь в кустах, а я на дерево залезу. И будем ждать развития событий.
Развернулись мы и крадучись двинулись обратно к хутору.
Долго тянулся тот день. Залегли мы с Левкой в ложбинке метрах в пятидесяти за огородом тетки Оксаны – мы ее еще с утра приметили, когда вокруг хутора бродили. Видно все как на ладони – и дом ее, и двор, и дорожку, которая по задам хутора к покосившейся баньке идет. Ну, правда, ничего интересного – во дворе белобрысый Лешка играет, на крыше баньки кошка сидит, умывается. Сама Оксана из дома не выходит. У соседей ее тоже полное спокойствие. А нас тем временем комары поедом едят.
Капитан сидит в развилке дерева с другой стороны огорода. В руках у него автомат. Это на случай, если пацан не к партизанам вовсе побежал, а к полицаям. Вряд ли, конечно, учитывая, как Оксана тут на нас крысилась, но осторожность еще никому не мешала.
Пролежали мы так час, и тут со стороны леса слышим – бежит кто‑ то. Шаги быстрые, легкие. Петька возвращается. Ну, думаю, не близко у них тут партизаны‑ то.
Проскочил пацан мимо нас, и в дом. Проходит еще минут десять – хозяйка появляется. Повертела головой – и к баньке шасть!
Левка меня локтем толкает – смотри, мол, смотри! Она там кого‑ то прячет, точно тебе говорю!
Но нет. Ошибся на этот раз Николаич. Вышла хозяйка из баньки – под мышкой у нее бутылка литров на пять, в руках корзинка со снедью всякой. С какой – без бинокля не видать, но чувствуется, что тяжелая.
– Ага, – говорю, – значит, для бойцов Русской Освободительной армии у нее жратвы нет. А для кого‑ то – прямо скатерть‑ самобранка.
– Хорошая женщина, – улыбается Левка. – Правильная.
– Гости у нее будут, – шепчу я ему. – Вот тогда и посмотрим – правильная или нет.
Лежим, ждем. Комары жрут, сволочи.
Часа через три начало темнеть. Капитана в ветвях уже не видно совсем. На крыльцо соседнего дома вышел старик, постоял‑ постоял, перекрестился размашисто и вернулся в дом. Где‑ то собака брешет. Вот и вся жизнь на хуторе.
Потом в горнице у Оксаны свет зажегся. На окне занавесочка желтенькая, уютно так. И почти сразу же слышу – на тропинке тихие шаги.
Николаич тоже услышал, напрягся весь. А слышал ли капитан – не знаю.
Партизан было шестеро. Один идет впереди, водит автоматом из стороны в сторону. Правильно, конечно, но толку от этой предусмотрительности немного. Если бы на нашем месте оказались немцы или полицаи, то с трех стволов положили бы всех шестерых. Но у немцев вряд ли терпения бы хватило в этих комариных кустах столько времени лежать.
Партизан я рассмотреть успел – четверо взрослых мужиков, парень лет двадцати пяти и один совсем молодой хлопчик, возраста нашей Катьки, наверное. Все с автоматами, мужики в военной форме, парни в штатском.
Идут они по Оксаниному огороду уверенно, будто не раз здесь уже бывали. Четверо заходят в дом, двое у крыльца остаются. Собака, та, что днем на нас излаялась вся, что характерно, ни звука не издает.
Как капитан с дерева своего слез – я не услышал. Увидел его, уже когда он в ложбинку нашу ужом вполз.
– Ну что, – одними губами шепчет, – все вроде тихо. Хвоста за ними нет. Идем знакомиться?
– А стрелять не начнут? – Николаич интересуется. – А то ведь могут с перепугу‑ то.
– Волков бояться – в лес не ходить, – улыбается капитан. – Вы обходите дом с тыла и берете на себя часовых – только ласково, ясно? А я пойду со старшими погутарю.
Сказано – сделано. Поползли мы с Николаичем к дому. Я на огороде в дерьмо какое‑ то вляпался, но это, говорят, к деньгам. Караулить партизаны, конечно, молодых оставили – за тем и взяли с собой, наверное. Ну, оно и проще. Я Левке показываю на того, что помоложе, а сам примериваюсь ко второму. Мой – здоровый такой парняга, плечи широкие, руки – как у меня ноги. Шея – прямо бычья. Я ему как раз по шее, как Жора нас учил – тресь! Его, бедолагу, аж перекособочило – там, между ключицей и шеей, нервный узел. Я его едва под мышки успел подхватить, иначе он грохнулся бы, как дуб, и всех бы переполошил. Смотрю, Николаич своего пацаненка уже ремнем вяжет – тот и пикнуть не успел. Даже жалко, что науку, которую нам в «Синице» преподавали, мы против своих же и используем.
Только мы часовых уложили, как из темноты выходит наш капитан, показывает нам большой палец и спокойно так поднимается на крыльцо. И заходит в дом, даже не постучав.
Ну, думаю, сейчас начнется. Жду стрельбы, криков, грохота опрокинутой мебели. Все ж таки партизан там четверо – а Сашка‑ то наш один.
Но в доме тихо. Голоса какие‑ то бубнят, но на ссору явно не похоже. Проходит минут десять, дверь отворяется и выходит на крыльцо разлюбезная моя Оксаночка.
– Заходите в дом, товарищи, – приглашает. – И парней наших с собой берите.
Тут‑ то я и пожалел, что своему врезал. Потому что пришлось мне поднимать его, бесчувственного, и тащить на себе в дом – а было в нем пудов семь, не меньше.
Смотрю – стол накрыт что надо. И картошечка отварная, и огурцы соленые, и капуста квашеная, и яйца вареные, и сала шматок с прожилочками мясными – в общем, полный разносол. Ну, и бутылка, конечно, зря что ли ее хозяйка из баньки тащила? И народ, что за столом сидит, серьезно так закусывает. А капитан наш, Шибанов, сидит на почетном месте и сияет, как новенький пятак.
– Знакомьтесь, – говорит, – товарищи партизаны, это мои друзья и братья: Василий и Лев. Вы не серчайте, что они ваших пацанят немножко помяли, очень уж нам было желательно без стрельбы обойтись.
Парнишка, которого Лев окучил, глазами хлопает этак жалобно – сказать‑ то не может ничего, во рту у него портянка торчит. А мой и глазами даже хлопать не в состоянии, висит на мне, как мешок с картошкой.
– Эгх‑ м, – говорит тут лысый, как коленка, мужик с густыми, словно усы, бровями. Вот сколько раз я замечал – у лысых что усы, что борода, что брови – растут порой, как грибы после дождя. Почему так? Ну да ладно, не о том сейчас. – Эгх‑ м, что же это такое происходит, товарищи? Стеценко, Артюх! Это же форменное безобразие! Как вы могли дать себя спеленать, как младенцев, честное слово!
– М‑ м! – мычит парнишка с портянкой во рту. Мне почему‑ то сразу показалось, что это Артюх. – М‑ м‑ м!
– Вынь кляп, Николаич, – говорит Шибанов.
И по голосу его я понимаю, что он сейчас – работает! Просто по тому, как он это сказал, по таким чуть певучим ноткам в голосе, по каким‑ то мелочам, на которые несведущий человек и внимания бы не обратил – а я‑ то вижу. И, конечно, прием, нам оказанный, тоже требует какого‑ то объяснения. Допустим, поверили они, что мы из Москвы прилетели спецзадание выполнять. Но, во‑ первых, поверили как‑ то слишком быстро, что само по себе уже подозрительно. А во‑ вторых, мы вон их часовых сняли, а нас никто за ущерб и побои ругать и не собирается.
Ну, думаю, друзья партизаны, попали вы в переплет. С нашим капитаном не очень‑ то пошуткуешь…
И вдруг меня как молнией жахнуло.
За столом – четверо мужиков. Плюс еще Оксана, бой‑ баба. И всех их, получается, Сашка наш моментом захомутал! Это тебе не фрица желторотого заарканить. Пятерых одним махом! Растет у капитана силища‑ то его, аж жутко становится.
Между тем Николаич портянку‑ то вытащил, и парнишка этот как закричит дурным голосом:
– Засада! Михал Терентьич, тикайте, это засада!
– Дурак ты, Артюх, – говорит лысый. – Это наши люди, разведчики из Москвы. И хватит орать, а то тебя аж в Виннице слышно.
Парень глаза выпучил, но замолчал. А лысый поднимается из‑ за стола, отдает мне честь и представляется:
– Начальник штаба партизанского полка старший лейтенант Титоренко.
– Старшина Василий Теркин, – отвечаю.
Ну, так вот и познакомились.
|
|
|
