Глава седьмая

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Хаген

 

 

Винница, август 1942 года

 

Утром она проснулась одна. Отто ушел еще до рассвета – она смутно помнила, как он поцеловал ее на прощание, но это могло быть и сном. Катя сбросила ноги на золотой от щедрого августовского солнца пол и пошевелила пальчиками. Ей было хорошо. Так, наверное, чувствуют себя кошки, греясь на припеке.

На столе лежала записка – обрывок бумаги с колючими немецкими буквами. «В шесть вечера будь на старом месте. Флиртуй с К. Жди». Все коротко и ясно. Старое – бильярдная. К. – Рихард Кох. Ждать надо было то ли связника от партизан, то ли самого Отто. Записку она сожгла на свечке, пепел собрала в кулечек и выбросила в уборной.

Было воскресенье. До шести нужно было чем‑ то себя занять. Катя не представляла себе, что делают СС‑ хельферин в выходные дни. Загорают и купаются? Собирают цветы? Штудируют устав?

– Моей легенды хватит максимум на неделю, – предупредил ее Отто. – У меня хорошие документы, не вызывающее подозрений прикрытие. Предписание всем медицинским службам и городской администрации оказывать мне всяческое содействие. Но какому‑ нибудь особо рьяному чиновнику из службы безопасности может прийти в голову запросить Берлин. Беспокоить группенфюрера Конти лично, никто, конечно, не станет. Имперская служба здравоохранения – неповоротливая бюрократическая структура, так что ответ придет дней через пять, не раньше. Но надо быть готовым к тому, что он все‑ таки придет.

– Что ты успеешь сделать за пять дней?

– Многое можно успеть сделать за пять дней. Найти лазейку в отделе «Иностранные армии Востока». Узнать, когда и как приезжает в Вороновицы Гитлер. Дождаться, пока наши наладят связь с партизанами. Пять дней – это очень много.

Отто оказался прав. Дни тянулись невыносимо долго.

Как ассистентка гаупштурмфюрера Нольде, Дайна Кайните должна была помогать ему в работе. Дел у нее, правда, было очень немного. Первые два дня она исправно ходила в винницкую больницу и занималась сортировкой медицинских карт. Медперсонал относился к ней почтительно – видимо, всех пугала ее серая эсэсовская форма. Кате было неприятно смотреть, как ее соотечественники пресмыкаются перед фашисткой, но Дайна воспринимала такое отношение как что‑ то само собой разумеющееся. Вообще она довольно быстро привыкла к правилам, установленным на оккупированных территориях. Армейцы молчаливо признавали превосходство СС. Хиви лебезили перед теми и другими. Для местного населения даже хиви, к которым сами немцы порой относились с презрением, были привилегированным сословием. Исключения встречались, но крайне редко.

Сама Дайна занимала промежуточное положение между хиви и немцами. Благодаря Отто, все обращались с ней как с чистокровной немкой, но она очень остро чувствовала всю непрочность своего статуса. Порой Клейнмихель, посверкивая своими очками, смотрел на нее так, как будто перед ним сидела не СС‑ хельферин, а обычная славянская девушка, с которой представитель высшей расы мог сделать все, что угодно.

При мысли о том, что сегодня вечером ей предстоит снова любезничать с Клейнмихелем, Хонером и Кохом, ее замутило. Скорее бы уже вернулись ребята!

Пока никаких известий от ушедших в лес бойцов группы «Синица» не было. Каждый вечер Дайна отправлялась на прогулку по городу – все время выбирая новый маршрут. Но город был небольшим, поэтому вряд ли могла вызвать подозрение ее привычка всякий раз проходить мимо сложенной из красного кирпича водонапорной башни на углу улицы Котляревского. На восточной стене башни, на уровне человеческого роста, углем была начерчена свастика. Связник от партизан, появившись в городе, должен был нарисовать рядом со свастикой восходящее солнце.

Но дни шли за днями, а свастика чернела на стене башни в гордом одиночестве. Отто говорил, что оснований для беспокойства нет, но с каждым днем это молчание пугало Катю все больше. Она скучала по балагуру Теркину и даже по этим двум балбесам, Льву и Сашке. Все‑ таки нечестно со стороны Отто было бросать ее здесь совсем одну.

Катя оделась и вышла во двор. Галина, как обычно, работала в саду – собирала крупные наливные яблоки в большие плетеные корзины. Скоро потащит их на базар, а вечером будет жаловаться, что торговли совсем не стало. Ну, правильно – кто станет покупать яблоки, когда в каждом хозяйстве по нескольку десятков яблоневых деревьев? Немцы? Но им проще зайти в любой понравившийся дом и потребовать самых лучших яблок. Платить при этом, понятно, не обязательно.

Солнце стояло уже высоко. В такую погоду хорошо валяться с книгой у речки, в тени высоких трав. Книга у нее была – «Страдания юного Вертера» Гёте. На немецком, естественно. Отто настаивал, чтобы она как можно больше читала по‑ немецки. Кате книга не нравилась, она с куда большим удовольствием почитала бы своего любимого Достоевского, но Дайна Кайните не интересовалась русской литературой.

– Госпожа Дайна, я вам там молочка парного в крыночке налила, – с заискивающей улыбкой обратилась к ней Галина. – И сырничков спекла, попробуйте, они теплые еще.

«Интересно, – подумала Катя, – если бы ты знала, кто я на самом деле, стала бы кормить меня молоком и сырниками? Или сразу побежала бы к полицаям? »

– Спасибо, Галина, – сказала она вслух. – Я позавтракаю и пойду на реку.

– Это вы хорошо придумали, госпожа Дайна! На реке‑ то сейчас прелесть как хорошо! Вы сырничков‑ то с собой возьмите, вдруг там кушать захочется! Да я вам сейчас в бумажку заверну…

Суетливость вдовушки раздражала Катю. Можно было и не говорить ей, куда она направляется, но вдруг заглянет Отто? На всякий случай надо подстраховаться.

– А я вчера на базаре слыхала, – не переставая, трещала Галина, накрывая на стол, – один офицер, бедняжка, с ума сошел. Говорят, он всех своих солдатиков, что в танке у него были, порешил, вот ужас‑ то! А сам молоденький еще, совсем как тот, что одну ночь у меня ночевал.

– А что еще говорят? – не удержалась Катя. Галина сделала круглые глаза.

– Болтают еще, что он хотел самого Гитлера взорвать! Его теперь самый главный следователь из Берлина едет допрашивать, вот как!

– Что ж его допрашивать, если он сумасшедший, – с досадой сказала Катя. – А как зовут офицера, не знаешь?

– Вроде Гансом. Нашего‑ то, кажись, тоже Гансом звали? Я вот что думаю – не он ли, часом?

– А ты сходи в гестапо да спроси, – предложила Катя. – Скажи мол, так и так, у меня тут один больной офицер останавливался, не тот ли, что хотел Гитлера взорвать?

Галина замахала на нее руками.

– Что вы, что вы, госпожа Дайна! Что ж я, из ума совсем выжила, что ли? Меня ж тут же первую и сцапают! Бросят в подвал и…

Она осеклась, наткнувшись на ледяной взгляд Кати. Нет, не Кати – Катя никогда не умела смотреть так, как СС‑ хельферин Дайна Кайните.

– Значит, вот как ты представляешь себе работу гестапо?

– Ой, да нет же… просто боюсь я, госпожа Дайна, ну, боюсь, что с меня, дуры‑ бабы, взять…

– В таком случае советую тебе поменьше болтать, – жестко сказала Дайна. – Целее будешь.

На реке и вправду было чудесно. Ласковый ветерок уносил прочь струившийся с неба жар. Дайна нашла себе укромное место под раскидистым деревом, постелила на траву покрывало, убрала подальше от солнца сверток с едой. Раскрыла томик Гёте. Минут через двадцать ей стало скучно. Она отложила книгу и некоторое время лежала с закрытыми глазами, вспоминая базу «Синица», тамошнюю реку и уху, которую варил Шибанов. Это было меньше месяца назад, а кажется, полжизни прошло уже с тех пор.

– Надо искупаться, – сказала она себе по‑ немецки. Отто учил ее – для того, чтобы добиться полного совпадения со своей легендой, нельзя расслабляться ни на минуту. – Жарко.

Дайна сбежала по склону, с разбегу влетела в воду, подняв кучу брызг. Вода еще не успела как следует прогреться и была восхитительно прохладной.

Она отплыла метров на пятьдесят от берега и вдруг почувствовала, что ноги словно сковало ледяной цепью. Видимо, ее угораздило проплыть прямо над холодными ключами, бьющими на дне. Дайна принялась изо всех сил работать руками, выгребая со стремнины. На ее счастье, течение здесь было не таким сильным. Дайна кое‑ как добралась до берега и принялась энергично растирать онемевшие мышцы ног.

– Прекрасная фройляйн нуждается в помощи? – окликнул ее чей‑ то голос.

Дайна обернулась. Выше по склону, там, где валялось ее покрывало, стоял высокий светловолосый немец в новенькой, с иголочки, форме СС. В руках он держал «Страдания юного Вертера».

– Нет, благодарю вас, – Дайна старалась говорить вежливо, хотя ей совсем не понравилось, как он ее разглядывал. Катя бы сказала – пялился. – Я, кажется, немного переоценила свои силы, только и всего.

– Я видел, как вы тонули, – улыбнулся светловолосый. – Хотел уже прыгать за вами в реку, но вы прекрасно справились сами.

Он слегка приподнял фуражку с серебряным черепом и шагнул к ней.

– Меня зовут Хаген, фройляйн. Рад был бы назвать свою фамилию, но я служу в таком чертовски секретном подразделении, что не могу этого сделать.

Улыбка у него была чуть нагловатая. Чем‑ то он неуловимо напоминал Сашку Шибанова.

– Дайна Кайните, – представилась Катя. – Я медицинский работник.

Хаген обрадовался.

– Медсестра? Я обожаю медсестер. Особенно эти коротенькие белые халатики – они меня просто с ума сводят!

– Я не медсестра и, как видите, у меня нет халатика. И скажу вам честно, Хаген – вы меня смущаете. Я собиралась побыть одна…

– Ух, ты! – восхищенно воскликнул светловолосый. – Одна на реке – это же черт знает как романтично! И читаете вы, я вижу, очень романтическую книжку. Вы, Дайна, наверное, только о любви и думаете, а?

– О чем я думаю, мое дело, – это прозвучало резче, чем ей бы хотелось. Но светловолосый почему‑ то ее пугал. – Я ассистент гаупштурмфюрера Нольде и не думаю, что он будет очень рад, если узнает…

– О чем? – пшеничные брови Хагена удивленно полезли вверх. – О том, что я хотел вам помочь, когда вы тонули? Или о том, что мы немного поговорили о книгах?

«Он прав, – подумала Дайна. – Не стоит строить из себя перепуганную курицу».

– Понимаете, Хаген, – смягчилась она, – мой шеф не любит, когда я разговариваю с неизвестными.

– Но мы ведь уже познакомились!

– Или знакомлюсь с кем‑ то без его разрешения.

– Да он просто тиран какой‑ то!

Дайна пожала плечами.

– Я на него работаю. А значит, должна подчиняться его требованиям.

Хаген вздохнул и бесцеремонно присел на ее покрывало.

– Женщина должна подчиняться мужчине – это факт. Но что делать, если в ее жизни появляется другой мужчина?

– Не слишком ли вы самоуверенны?

Он хмыкнул.

– Мне часто приходится это слышать. Но, Дайна, скажу вам честно – если я уверен в себе, то у меня есть на то основания. За моей спиной – десанты на Крите и несколько спецопераций во Франции. Недавно я вернулся из самого адского пекла, которое только можно себе представить – из осажденного Ленинграда!

Она вздрогнула.

– Откуда?

– Из Ленинграда, черт его подери! Не имею права вам это говорить, но меня только что представили к ордену. А вы твердите, что я самоуверен!

«Что же ты делал в Ленинграде, сволочь? » – хотела крикнуть Катя. Но Дайна ограничилась легкой усмешкой.

– Если бы вы знали, Хаген, как часто мне приходится слышать от мужчин о подвигах, которые они якобы совершали…

Она ожидала, что светловолосый разозлится, но он только дернул уголком рта.

– Конечно, все эти штабные крысы мастера рассказывать байки о своих военных похождениях. А ведь ни один из них к линии фронта и на сто километров не приближался. У меня, между прочим, все тело в шрамах. Хотите, покажу, Дайна?

– Не нужно! – воскликнула она, но Хаген уже скинул китель и начал стаскивать через голову рубашку. Он был поджарым и мускулистым, этот эсэсовец, и шрамов у него действительно было много. Один рваным зигзагом полосовал бок, другой тянулся от ключицы к левой груди. Хаген повернулся спиной, демонстрируя V‑ образный шрам под лопаткой, и не упустил возможности поиграть мышцами. Но Дайну заинтересовало другое – на руках и груди немца синели наколки. Дайна Кайните вполне могла не знать, что это такое, но Катя Серебрякова не раз видела подобные картинки в госпитале на Южном Урале. Среди раненых нередко попадались те, кто провел несколько лет в лагерях.

– А что это за татуировки? – спросила Дайна.

– Заметили? – чуть смущенно усмехнулся Хаген. – У нас в спецподразделениях принято делать такие.

Он напряг бицепс правой руки. Руку оплетала разорванная цепь с надписью «Macht geht vor Recht». [8]

– Нравится? А как вам мой девиз?

Хаген протянул к ней левую руку. На предплечье было вытатуировано «Du sollst nicht den Schlag erwarten». [9]

– Впечатляет, – признала Дайна. – А вот это что такое?

На левом плече Хагена была выколота оскаленная тигриная морда и латинские буквы «Т» и «L».

– Символ ярости, – эсэсовец скосил глаза в сторону – верный признак вранья, как учил их Жером. – В училище у меня было прозвище Тигр.

– Ладно, Тигр, одевайтесь и не мешайте мне загорать. Будем считать, что вы произвели на меня впечатление.

– Ну, нет, – Хаген потряс головой, – раз уж я снял рубашку, то должен хотя бы искупаться.

Он скинул сапоги и начал стягивать брюки.

– Подождете меня, Дайна?

– Чтобы вы продолжали мне досаждать? И не подумаю.

– Тогда получится, что я согнал вас с чудесного местечка, а этого я простить себе не смогу. Обещаю распрощаться сразу же, как только накупаюсь, идет?

– Надеюсь, это случится еще до заката?

– Ну, вы и злючка! Обожаю жестоких медсестер!

Хаген побежал к нависавшему над водой обрывчику, подпрыгнул и сделал сальто в воздухе. Выпрямился, как пружина, и почти без всплеска вошел в воду. Вынырнул и поплыл к другому берегу, мощно работая руками.

«Выпендривается, – подумала Катя. – Пижон фашистский».

Она быстро собрала вещи, сунула в корзинку томик Гёте. Обернулась – Хаген был уже на середине реки. Ждать, пока наглый эсэсовец вернется, Дайна не собиралась.

– Вы не представляете себе, до чего это смешно! – воскликнул Рихард Кох. – Это очень старая игра солдат французского Иностранного легиона. Называется она «Именины кардинала Пуфа», или, для краткости, просто «Кардинал». Все, что нам требуется для этой игры – это хорошая компания и бутылка чего‑ нибудь крепкого. Вилли, у тебя есть что‑ нибудь крепкое?

– Шнапс, – лаконично ответил Вилли.

– Не пойдет, приятель. С нами будет играть дама. Что‑ нибудь вроде ликера, а?

– Есть домашний беренфанг[10] и коньяк «Асбах».

– Тащи беренфанг. Вы не против, Дайна?

«Что такое этот беренфанг? – лихорадочно думала Катя. – „Ловушка для медведя“? Вот соглашусь, а потом окажется, что это невозможно пить. Или что от этого можно опьянеть быстрее, чем от водки. Проклятый Кох явно хочет меня споить, для того и придумал всю эту затею с игрой! »

– Конечно, нет, – ответила она с дерзкой улыбкой.

Беренфанг оказался тягучей золотистой жидкостью с медовым запахом. Кох аккуратно наполнил рюмки.

– Смотрите и слушайте внимательно! – проговорил он, обводя всех торжественным взглядом. – Повторять дважды я не буду. Каждому из вас придется произнести здравицу в честь кардинала Пуфа четыре раза, не сбившись ни в едином слове. Если же кто‑ то ошибется, ему тут же наливают штрафную, и он начинает игру с самого начала!

Кох взял рюмочку двумя пальцами и поднял его на уровень рта.

– Я пью этот бокал за здоровье кардинала Пуфа один раз! Sante! [11]

Опрокинул рюмку ликера. Мечтательно закатил глаза.

– Теперь следует стукнуть пустым бокалом по столу – один раз. Хлопнуть ладонями по столешнице сверху и снизу – тоже по одному разу. А потом щелкнуть себя по носу и подпрыгнуть на стуле.

– Выглядит это по‑ дурацки, – сказал Клейнмихель.

– Погодите. Это еще только начало. Теперь вам нужно держать рюмку тремя пальцами. А говорить надо вот что – я пью за здоровье кардинала Пуф‑ Пуфа два раза! Sante! Sante!

На этот раз он осушил рюмку в два глотка. Дважды стукнул ею по столу. Похлопал ладонями по столешнице и по носу и дважды подпрыгнул.

– И какой в этом смысл? – спросил долговязый Хонер.

– Игра великолепно тренирует память. В третий раз нужно назвать кардинала Пуф‑ Пуф‑ Пуфом и трижды пожелать ему здоровья. Все прочее тоже делается трижды. Рюмку держите уже четырьмя пальцами.

Кох выпил очередную рюмку беренфанга. Лицо его раскраснелось.

– Ну, и последний шаг. Штурмшарфюрер, наполните мне рюмку. Я пью этот бокал за здоровье кардинала Пуф‑ Пуф‑ Пуф‑ Пуфа в четвертый и в последний раз! Это важно, господа, запомните – в четвертый, и в последний раз! Sante! Sante! Sante! Sante!

Он четыре раза подпрыгнул на своем стуле и устало откинулся на спинку.

– Вот и все. Теперь попрошу повторить. Начнем, пожалуй, с Клейнмихеля – он, помнится, сказал, что я выгляжу дураком. Посмотрим, как будет выглядеть он сам.

– Глупости! – фыркнул очкарик. – Все элементарно. Я пью этот бокал за здоровье кардинала Пуфа один раз! Sante!

Он выпил ликер и похлопал ладонями по столу, однако забыл щелкнуть себя по носу.

– Ага, старина! – возликовал Кох. – Вот вам штрафная, и извольте повторить все с самого начала!

На этот раз Клейнмихель дошел до третьей ступени, но сбился и забыл сказать «Sante! ». Торжествующий Кох вновь наполнил его рюмку. На дне бутылки оставалось не так уж много беренфанга.

«Может, до меня и не дойдет», – с надеждой подумала Дайна. Но радость ее была преждевременной. Кох покровительственно похлопал Клейнмихеля по плечу и заказал еще одну бутылку ликера.

– Платит, само собой, проигравший, – объяснил он.

– Мне нужно передохнуть, – объявил Клейнмихель. На висках у него выступили капли пота. – Пусть пока фройляйн Кайните поиграет.

– Что ж, – Дайна взяла протянутую Кохом рюмку и улыбнулась, я пью этот бокал за здоровье кардинала Пуфа один раз…

Занятия на базе «Синица» не прошли даром. Ей, в общем‑ то, хватило бы и объяснения Коха – а уж после нескольких бесславных попыток Клейнмихеля Дайна выучила весь алгоритм наизусть. Кох смотрел на нее округлившимися от удивления глазами. Когда Дайна подпрыгнула на стуле в четвертый (и последний) раз, он не удержался и зааплодировал.

– Потрясающе! Вы точно не играли раньше в эту игру?

– Клянусь, – Дайна прижала руку к груди. – Но ведь это не так уж сложно… для наблюдательного человека.

– Не знай я вашего шефа, обязательно заподозрил бы, что вы шпионка, – засмеялся Кох.

У Кати по спине пробежали мурашки. Не допустила ли она ошибку? Может быть, ей стоило пару раз запнуться?

– Кстати, где он? – спросил Хонер. – Мне позарез нужно взять реванш за вчерашний проигрыш в бильярд.

– Как всегда, занят важными делами, – Дайна заставила себя улыбнуться, хотя внутри у нее все дрожало от напряжения. Надо же было так сглупить! – Группенфюрер Конти ожидает его доклада в самое ближайшее время.

– Как же, как же, наслышаны, – пробормотал изрядно окосевший Клейнмихель. – Определение расовых характеристик населения Украины. Да только все это чушь! Хотите знать мое мнение? Все они тут ублюдки и унтерменши. Все до единого!

Он оглянулся, чтобы убедиться, что присутствовавшие в зале его слышали. Стоявший у бильярдного стола Петр, как ни в чем ни бывало, продолжал намазывать мелом кий.

– Не у вас ли были какие‑ то проблемы с анкетой при вступлении в СС, штурмшарфюрер? – прищурился Кох. – Я, помнится, видел бумагу из RuSHA, где вас отнесли к третьей группе по шкале доктора Шультца.. [12]

– На что вы намекаете, Кох? – Клейнмихель резко отодвинул от себя рюмку с ликером и попытался встать со стула. Хонер удержал его, положив руку на плечо.

– Просто не в первый раз замечаю, что о расовой чистоте больше всего любят рассуждать те, у кого с этим не все гладко.

– Я, во всяком случае, не позволяю себе непочтительно отзываться о высших руководителях Рейха! – зашипел Клейнмихель. – А вот вас, Кох, давно пора как следует потрясти! Думаете, я не помню, как вы отзывались о рейхсминистре пропаганды?

Судя по искреннему удивлению в глазах Коха, он и сам уже давно забыл, как отзывался о рейхсминистре пропаганды.

– Вы называли его сморчком‑ германцем! – Клейнмихель оперся руками на стол и торжествующе взглянул на шифровальщика. – Сморчком‑ германцем, вот как!

– Не надо кричать, – нервно сказал Хонер. – На нас уже и так все смотрят!

– Господи, – с искренним облегчением выдохнул Кох, – да ведь его многие так называют! Просто не у каждого хватает смелости проорать прозвище нашего Йози на всю бильярдную.

Клейнмихель понял, что допустил промах. Он сорвал очки и начал яростно протирать их тряпочкой.

– Вам это даром не пройдет, – прошипел он. – Не вечно же вас будет покрывать этот желчный мозгляк Хиршфельд!

– Вы меня поражаете, штурмшарфюрер, – сказал Кох, – мало того, что вы прилюдно оскорбляете одного из руководителей Рейха, вы еще раздаете презрительные характеристики вышестоящему начальству! Мне, пожалуй, стоит довести до сведения штандартенфюрера Хиршфельда, как вы о нем отзывались.

«Интересно, – подумала Дайна, – чем закончится эта ссора? Может быть, эсэсовец вызовет Коха на дуэль? Или хотя бы попытается дать ему в морду? »

Ее бы вполне устроило, если бы эти крысы вцепились друг другу в глотки. В Кохе, по крайней мере, иногда, проскальзывало что‑ то человеческое – хотя и недостаточно для того, чтобы считать его человеком. В Клейнмихеле не чувствовалось и этого.

Но крысы не спешили пожирать друг друга. Возможно, они просто привыкли пользоваться другими приемами – подсиживанием, доносами, провокациями. Решить вопрос честным поединком у них просто не хватало духу.

– Да я тебя в порошок сотру! – процедил разъяренный Клейнмихель. – Один звонок моему дяде в Берлин – и от тебя мокрого места не останется.

Кох слегка побледнел, но решительно выставил вперед подбородок.

– Боюсь, у твоего дяди сейчас слишком много других забот. И с чего ты взял, что он в Берлине? По‑ моему, он занят тем, что сжигает евреев из варшавского гетто.

«Надо запомнить, – сказала себе Катя. – Дядя Клейнмихеля – высокопоставленный чин в СС».

– Ради меня он с удовольствием отвлечется на полдня. И тогда, Рихард…

Кох поднялся из‑ за стола.

– Здесь становится трудно дышать, – сказал он, пристально глядя на Дайну. – Слишком воняет сапогами гестапо. Пойдемте, фройляйн, прогуляемся на свежем воздухе.

– Но я должна дождаться Отто, – пробормотала не ожидавшая такого поворота Дайна.

– Господин Нольде никуда не денется. К тому же мы не станем уходить далеко. Погуляем вдоль монастырских стен.

Дайну совсем не привлекала перспектива романтической прогулки с Кохом, но оставаться в компании Клейнмихеля и Хонера ей хотелось еще меньше. Она пожала плечами, делая вид, что уступает напору старшего шифровальщика.

– Ну, разве что ненадолго…

В этот момент на лестнице загрохотали сапоги. Дайна обернулась и увидела, что в подвал спускаются трое высоких, плечистых эсэсовцев. Одного из них она знала – это был Хаген.

– Бармиксер, шесть кружек пива, – крикнул Хаген, бросая на стойку несколько банкнот. – И стол для американского бильярда!

– Пул в другом зале, – буркнул Вилли, наливая пиво. – И он сейчас занят.

– Занят? – переспросил Хаген с искренним удивлением. – Бруно, ты слышал? Он сказал – стол занят!

Флегматичный, похожий на медведя Бруно пожал плечами.

– Придется освободить.

Третий эсэсовец, напоминавший викинга рубленым голубоглазым лицом и очень светлыми волосами, похлопал его по плечу.

– Только без эксцессов, парни. Здесь вам не Париж.

Бруно и Хаген двинулись в сторону второго зала, откуда слышались веселые крики и костяные удары сталкивающихся шаров. По пути Бруно задел стул Клейнмихеля и тот едва не свалился на пол.

– Эй, поосторожнее! – возмущенно крикнул эсэсовец. Бруно даже не обернулся.

– Не лезь, – Хонер схватил его за рукав и громко зашептал: – Это же парни Скорцени, они все прирожденные убийцы! Тут тебе даже берлинский дядюшка не поможет…

– Вы что‑ то хотели сказать моему другу? – Хаген с ухмылкой, не предвещающей ничего хорошего, навис над щуплым Клейнмихелем. – Или, может быть, мне послышалось?

Его холодный взгляд, как прожектор, скользнул по лицам всех, сидящих за столом, и остановился на Дайне.

– Не может быть! – воскликнул Хаген, мгновенно забыв о Клейнмихеле. – Прекрасная медсестра! Вот так встреча!

Он бесцеремонно подвинул к себе стул и сел, закинув ногу за ногу.

– Вы что, знакомы? – шепнул Дайне Кох. Она едва заметно пожала плечами.

– Когда вы исчезли, я чуть с ума не сошел, правда! Я же просил вас не уходить!

– А я не давала обещания ждать вас, – возразила Дайна. – К тому же вы так увлеклись плаванием…

– Да, плавать я люблю, – Хаген смешно помахал руками, демонстрируя, как именно он плавает. – Для парня, который вырос на берегу Северного моря, это нормально.

– Хаген! Ты куда пропал? – донеслось из дальнего зала.

– Начинайте без меня! – крикнул Хаген в ответ. Он не отрывал взгляда от Дайны. – Ну и ну! Сама судьба свела нас в этой бильярдной, фройляйн Дайна! Или как там пишут в ваших сентиментальных романах?

– Боюсь, что Гёте ничего не писал о бильярдных, – фыркнула Дайна. – И судьба здесь ни при чем. Просто в Виннице не так много мест, где можно отдохнуть.

Двое связистов, пройдя мимо их столика, направились к стойке, за которой протирал бокалы невозмутимый Вилли.

– Черт знает что такое! – громко жаловался один. – Мы заплатили за час игры, у нас оставалось еще пятнадцать минут. И тут являются эти наглецы, утверждая, что они герои Рейха и для них, мол, такого понятия, как очередь, не существует! Эй, Вилли, мы требуем, чтобы нам вернули деньги!

– С какой это радости? – поинтересовался бармиксер. – Стол, надеюсь, исправен?

– Исправен, но при чем здесь это?

– При том, что вы сами добровольно уступили его господам офицерам. Либо требуйте деньги с них, либо убирайтесь к черту.

– Добровольно? Вилли, ты издеваешься? Да они бы нам головы оторвали, скажи мы хоть слово поперек!

Бармиксер перекинул полотенце через плечо.

– Значит, Юрген, ты отдал им стол, потому что испугался? И кто мне объяснит, почему я должен платить деньги за твою трусость?

– Ты кого называешь трусом? Я полгода был на Восточном фронте!

– Тянул провода из штаба полка в штаб дивизии?

Второй связист обнял товарища за плечи.

– Ладно, Юрген, не кипятись, пойдем. Нам все равно надо возвращаться к девяти в казарму.

– Вот ведь скоты, – усмехнулся Хаген. – Бьюсь об заклад, мои товарищи вежливо попросили их уступить им стол, а эти недоноски просто побоялись возразить. А потом начали скандалить с безобидным бармиксером!

– Зато вы ведете себя так, как будто никого не боитесь, – заметила Дайна.

– Слушайте, фройляйн, ну кого мне тут бояться? Вот этих штабных крыс?

Хаген протянул руку и схватил Клейнмихеля за костистый подбородок.

– Вы посмотрите на него! Вылитый Крысиный король из сказки!

Клейнмихель дернулся, очки слетели у него с носа.

– Не сметь распускать руки, шарфюрер! Я старше вас по званию и я…

Хаген отпустил его подбородок и тут же зажал острый нос Клейнмихеля указательным и средним пальцами.

– А теперь повторите эту фразу еще раз, – попросил он. – Ту, которая начинается со слов «я старше вас по званию». Очень забавно, знаете ли, звучит.

У Клейнмихеля из глаз брызнули слезы. Дайне на мгновение даже стало жаль его.

– Прекратите издевательство, Хаген, – сказала она резко. – Вы выглядите отвратительно.

– Что ж, хорошо, – Хаген пожал плечами и отпустил противника. – Если прекрасная фройляйн просит…

Штурмшарфюрер, откинувшись на спинку стула, тяжело дышал и осторожно трогал свой покрасневший нос, как бы желая убедиться, на месте ли он.

– Я всего лишь хотел доказать вам, милая Дайна, что вы развлекаетесь не в той компании. Пойдемте со мной, я познакомлю вас со своими друзьями. Мы прекрасно проведем время, и потом доставим вас домой в целости и сохранности.

«Сговорились они все, что ли? – подумала Катя. – Когда же, наконец, появится Отто? »

Она уже собиралась вежливо отклонить предложение Хагена, но тут в разговор неожиданно вклинился Кох.

– Фройляйн никуда не пойдет, – грубо сказал он, кладя руку на запястье Дайны. – Тем более с таким человеком, как вы.

Хаген повернул голову и некоторое время с интересом изучал набычившегося шифровальщика.

– С каким это таким человеком? – спросил он, наконец, вкрадчиво. – С трусливым? Слабым? Некрасивым? Может быть, с просиживающим штаны в штабе?

Кох смотрел на него, выпятив челюсть. Вид у него был довольно забавный.

– Некультурным! – выпалил он.

– Как сказал Йозеф Геббельс, когда я слышу слово «культура», я хватаюсь за пистолет, [13] – усмехнулся Хаген. – Как быстро вы сможете вытащить ваш пистолет, обершарфюрер?

Дайна не успела и глазом моргнуть, как в руке у Хагена оказался парабеллум, нацеленный прямо в грудь Коха. Скорость, с которой эсэсовец проделал этот трюк, поражала воображение.

– Вы же не будете стрелять? – пробормотал Кох, не отрывая взгляда от парабеллума. – Я имею в виду, по‑ настоящему?

– Ты думаешь, дядя Хаген с тобой играет? – хмыкнул эсэсовец. – Нет, мой дерзкий дружок, сейчас у нас все взаправду. Знаешь, что со мной будет, если я пристрелю тебя здесь? Мне не дадут орден. Жаль, конечно, но я без него как‑ нибудь проживу. А как ты проживешь с дыркой в правом легком – я не знаю.

Лицо шифровальщика посерело и стало похоже на кусок заплесневелого сыра.

– Не надо, шарфюрер, я прошу вас… Уберите пистолет, пожалуйста…

Хаген любовался его страхом.

– Уберу, – сказал он, наконец, – если ты извинишься за то, что назвал меня некультурным.

– О, – с облегчением вздохнул Кох, – я, разумеется, приношу вам свои самые искренние извинения!

– И признаешь, что ты всего лишь маленький и трусливый штабной засранец.

– Я… – Кох бросил быстрый взгляд на Дайну. – Нет, шарфюрер, мы так не договаривались!

– Как хочешь, – Хаген щелкнул предохранителем.

– Господи, – сказала Дайна, вставая. – Как все это глупо! Уберите свой пистолет, Хаген, и пойдемте к вашим друзьям.

– Что ж, благодари фройляйн, маленький ублюдок, – парабеллум Хагена с той же фантастической быстротой скользнул в кобуру. – Прошу вас, Дайна.

Кох сидел на стуле, неестественно прямой и бледный. По щеке его медленно стекала слеза.

Хаген, галантно поддерживая Дайну за локоть, провел ее в дальний зал. Там было почти пусто; молчаливый Петр вытирал тряпкой зеленую доску, на которой мелом был написан счет предыдущей игры, похожий на медведя Бруно кружил у стола, выбирая позицию для удара, а светловолосый спокойно пил свое пиво.

– Ты где застрял, висельник? – начал, было, Бруно, но, увидев Дайну, осекся. – Эге, да ты не один!

– Прошу извинить нашего друга, фройляйн, – светловолосый поставил кружку на стол, не торопясь, подошел к Дайне и, взяв ее ладонь, поднес к губам. – Рольф, к вашим услугам. Этот медведь с кием – Бруно. Ну, а с Хагеном вы, вероятно, знакомы уже давно. Если, конечно, вы и есть та волшебная фея, которую он встретил на берегу реки и о которой прожужжал нам все уши.

– Ну, не стоит так, Рольф, – Хаген, ничуть не смутившись, подмигнул Дайне. – Фройляйн сидела в окружении каких‑ то штафирок, и я решил, что мой долг – познакомить ее с настоящими мужчинами. Итак, господа, имею честь представить вам фройляйн Дайну Кайните.

«Запомнил, надо же», – подумала Катя.

– Рада познакомиться, господа, – сказала она вслух.

– У вас интересный акцент, – сказал светловолосый. – Откуда вы, фройляйн?

– Из Литвы. Я стараюсь совершенствовать мой немецкий, но у меня еще не все получается…

– О, ваш немецкий безупречен, – улыбнулся Рольф. – Только вот этот акцент… Ваш родной язык – русский?

«Откуда он узнал? – подумала Катя. – Хаген сказал, что они недавно вернулись из Ленинграда…»

– Нет, литовский, – ответила она как можно беспечнее. – Но я много общалась с русскими, особенно в университете.

– Держу пари, у вас был русский парень, – засмеялся Хаген. – Ничто так не помогает выучить язык, как общая постель. Я сам так выучил греческий.

Дайна холодно улыбнулась, давая понять, что не намерена распространяться на эту тему.

– Хаген сказал, вы работаете в Имперской службе здравоохранения, – сменил тему Рольф. – А что вы делаете здесь, на Украине?

– Помогаю своему шефу. Он занимается расовыми исследованиями.

– Послушай, Рольф, – неожиданно вмешался в разговор Бруно, – вы ведете себя просто неприлично. Насели на бедную девочку, как мухи на мед. А ведь фройляйн явно не прочь сыграть партию‑ другую в бильярд, верно?

– Совсем не против, – Дайна благодарно улыбнулась ему. – Но я, наверное, вам помешала. Вы же уже начали игру?

Светловолосый Рольф небрежно махнул рукой.

– Наоборот, мы уже почти закончили. Сейчас этот потомок Вильгельма Телля забьет в лузу черный мяч, и игра будет сделана. Ну, я же говорил! Становитесь к столу вместо меня, фройляйн.

Дайна сыграла шесть партий – две с Бруно, две с Рольфом и две с Хагеном. У Бруно ей удалось выиграть один раз, Хагена она разделала подчистую, но Рольф проделал то же самое с ней.

– С вами приятно играть, фройляйн, – сказал он, снова целуя ей руку. – Надеюсь, вы еще одарите нас своим обществом?

– Это зависит от того, долго ли вы пробудете в Виннице.

Хаген пожал плечами.

– Кто знает? Только бог и папа Отто.

Дайна вздрогнула.

– Гаупштурмфюрер СС Отто Скорцени, – пояснил Рольф. – Наш обожаемый шеф. Именно ему мы обязаны удовольствием торчать в этой дыре в свой законный отпуск. Правда, ваше присутствие, фройляйн, даже такую дыру способно превратить в рай.

– Рольф, – Хаген шутливо погрозил ему пальцем, – хоть ты и мой командир, но если будешь кадрить мою девушку, я наплюю на субординацию.

«Ничего себе, – подумала Дайна, – я уже его девушка? Шустрый малый этот Хаген».

– Как твой командир, – сказал Рольф, – я приказываю тебе проводить фройляйн домой. Время позднее, на улицах наверняка небезопасно.

Дайна взглянула на часы. Половина одиннадцатого, а Отто как сквозь землю провалился.

– Благодарю, – сказала она, – но я вполне способна вернуться домой сама.

– Нет‑ нет! – Хаген решительно взял ее за руку. – Настоящий солдат Рейха никогда не отпустит девушку ночью без сопровождения!

В первом зале по‑ прежнему было много народу, но Кох и его приятели куда‑ то исчезли. Проходя мимо стойки, Хаген небрежно вытащил из кармана несколько мятых купюр и бросил их Вилли.

– Отличный бильярд у тебя, приятель.

– Заходите еще, – буркнул бармиксер. Особой теплоты в его голосе Дайна не услышала.

Они поднялись по лестнице и вышли во двор.

– Где же вы живете, Дайна? – Хаген приобнял ее за талию. – Думаю, что где‑ то недалеко от реки, верно?

Она отстранилась.

– А если недалеко от кладбища, что тогда?

Хаген хрипловато рассмеялся.

– Люблю медсестер с чувством юмора!

– Я не медсестра.

– А я не только медсестер люблю. Куда нам идти?

«Он узнает, где я живу, – подумала Дайна. – И будет приходить, когда ему вздумается. Что же делать? »

– Если вы не торопитесь домой, – по‑ своему истолковал ее колебания Хаген, – могу предложить зайти в гости ко мне. Это недалеко, к тому же у меня есть чудесный французский ликер…

– Нет, – Дайна повернулась и зашагала к воротам. – Не знаю, за кого вы меня принимаете, Хаген, но я направляюсь домой. Провожать меня не нужно – моему шефу это не понравится.

Хаген догнал ее и пошел рядом.

– Откровенно говоря, – сказал он, – меня не очень волнует, что понравится вашему шефу. Так куда мы идем?