 |
XII Горбунов и Горчаков. XIII Разговоры о море
|
|
|
|
XII Горбунов и Горчаков
«Ты ужинал? » «Я ужинал. А ты? »
«Я ужинал». «И как тебе капуста? »
" Щи оставляют в смысле густоты
желать, конечно, лучшего: не густо".
" А щи вообще, как правило, пусты.
Есть даже поговорка". " Это грустно.
Хоть уксуса чуть‑ чуть для остроты! "
«Все – пусто». " Отличается на вкус‑ то,
наверно, пустота от пустоты".
«Не жвачки мне хотелось бы, а хруста».
" В такие нас забросило места,
что ничего не остается, кроме
как постничать задолго до Поста".
«Ты говоришь о сумасшедшем доме? »
«Да, наша география проста».
«А что потом? » " Ты вечно о потоме!
Когда – потом? " «По снятии с креста».
«О чем ты?! » «Отнесись как к идиоме».
«Положат хоть лаврового листа».
«А разведут по‑ прежнему на броме».
" Да, все это не кончится добром.
Бром вреден – так я думаю – здоровью".
" И волосы вылазят. Это – бром!
Ты приглядись к любому изголовью:
Бабанов расстается с сербром,
Мицкевич – с высыпающейся бровью.
И у меня на темени разгром.
Он медленно приводит к малокровью".
" Бром – стенка между бесом и ребром,
чтоб мы мозги не портили любовью.
Я в армии глотал его". «Один? »
" Всей армией. Мы выдумали слово.
Он назывался «противостоин».
Какая с ним Уланова‑ Орлова! "
" Я был брюнет, а делаюсь блондин.
Пробор разрушен! Жалкая основа...
А ткани нет... не вышло до седин
дожить... " «Не забывай же основного».
«Чего не забывать мне, господин? »
«Быть может, не потребуются снова».
«Кто? » «Кудри». «Вероятно». «Не дрожи».
«Мне холодно». " Засунул бы ты руки
под одеяло". «Правильно». " Скажи,
что есть любовь? " «Сказал... » " Но в каждом звуке
|
|
|
другие рубежи и этажи".
«Любовь есть предисловие к разлуке».
«Не может быть! » " Я памятником лжи
согласен стать, чтоб правнуки и внуки
мне на голову клали! " «Не блажи».
«Я это, как и прочее, от скуки».
«Проклятие, как дует от окна».
«Залеплено замазкой». " Безобразно.
Смотри, и батарея холодна! "
" Здесь вообще и холодно и грязно...
Смотри, звезда над деревом видна ‑
без телескопа". " Видно и на глаз, но
звезда не появляется одна".
" Я вдруг подумал – но, конечно, праздно ‑
что если крест да распилить бы на
дрова, взойдет ли дым крестообразно? "
«Ты спятил! » " Я не спятил, а блюду
твой интерес". " Похвальная сердечность.
Но что имеешь, собственно, ввиду? "
«Согреть окоченевшую конечность».
" «Да, все мои конечности во льду».
«Я прав». " Но в этом есть бесчеловечность.
Сложи поленья лучше как звезду".
" Звезда, ты прав, напоминает вечность;
не то, что крест, к великому стыду".
«Не вечность, а дурную бесконечность».
«Который час? » «По‑ видимому, ночь».
«Молю, не начинай о Зодиаке».
" Снаружи и жена моя, и дочь.
Что о любви, то верно и о браке".
" Я тоже поджениться бы непрочь.
А вот тебе не следовало". " Паки
и паки, я гляжу, тебе невмочь,
что я женат". «Женился бы на мраке! »
" Ну, я к однообразью неохоч.
В семье есть ямы, есть и буераки".
«Который час? » «Да около ноля».
«О, это поздно». " Не имея вкуса
к цифири, я скажу тебе, что для
меня все " о" – предшественницы плюса".
" Ну, дали мои губы кругаля...
То ж следствие зевоты и прикуса.
Чего ты добиваешься, валя
все в кучу? " «Недоступности Эльбруса».
" А соразмерной впадины Земля
не создала? " «Отпраздновала труса».
" Уж если размышляешь о горе,
то думай о Голгофе, по причине
|
|
|
того, что март уже в календаре,
и я исчезну где‑ нибудь в лощине".
" Иль в облаке сокрывшись, как в чадре,
сыграешь духа в этой чертовщине".
" На свой аршин ты меряшь, тире,
твоей двуглавой снеговой вершине
не уместиться ввек в моем аршине,
сжимающем сугробы во дворе".
XIII Разговоры о море
" Твой довод мне бессмертие сулит.
Но я, твоим пророчествам на горе,
уже наполовину инвалид.
Как снов моих прожектор в коридоре,
твой светоч мою тьму не веселит...
Но это не в укор, и не в укоре
все дело. То есть, пусть его горит!..
В открытом и в смежающемся взоре
все время что‑ то мощное бурлит,
как будто море. Думаю, что море".
" Больница. Ночь. Враждебная среда.
Внимать я не могу тебе без дрожи
от холода, но также от стыда
за светоч. Ибо море – это все же
есть впадина. Однако же туда
я не сойду, хоть истина дороже...
Но я не причиню тебе вреда!
Куда уж больше! Видимо, ты тоже
не столь уверен, море ли... Беда.
На что все это, Господи, похоже? "
" Пожалуй, море... Чайки на молу
над бабой, в них швыряющейся коркой.
И ветер треплет драную полу,
хлеща волнообразною оборкой
ей туфли... И стоит она в пылу
визгливой битвы, с выбившейся челкой,
швыряет хлеб и пялится во мглу...
Как будто став внезапно дальнозоркой,
высматривает в Турции пчелу".
" Да, это море. Именно оно.
Пучина бытия, откуда все мы,
как витязи, явились так давно,
что, не коснись ты снова этой темы,
забыл бы я, что существует дно
и горизонт, и прочие системы
пространства, кроме той, где суждено
нам видеть только крашеные стены
с лиловыми их полосами; но
умеющие слышати, да немы".
" Есть в жизни нечто большее, чем мы,
что греет нас, само себя не грея,
что громоздит на впадины холмы
– хотя бы и при помощи Борея,
друг другу их несущего взаймы.
Я чувствую, что шествую во сне я
ступеньками, ведущими из тьмы
то в бездну, то в преддверье эмпирея,
один, среди цветущей бахромы ‑
бессонным эскалатором Нерея".
" Но море слишком чуждая среда,
чтоб верить в чьи‑ то странствия по водам.
Конечно, если не было там льда.
Похоже, Горбунов, твоим невзгодам
конца не видно. Видно, на года,
|
|
|
как вся эта история с исходом,
рассчитаны они... Невесть куда
все дальше побредешь ты с каждым годом,
туда, где с морем соткана вода.
К кому воззвать под этим небосводом? "
" Для этого душа моя слаба.
Я – волны, а не крашеные наши
простенки узрю всюду, где судьба
прибьет меня – от Рая до параши.
И это, Горчаков, не похвальба:
в таком водонебесном ералаше,
о чем бы и была моя мольба?
Для слышати умеющего краше
валов артиллерийская пальба,
чем слезное моление о чаше".
" Но это – грех!... да что же я? Браня
тебя, забыл о выходке с дровами...
Мне помнится, ты спрашивал меня,
что снится мне. Я выразил словами,
и я сказал, что сон – наследье дня,
а ты назвал лисички островами.
Я это говорю тебе, клоня
к тому, что жестко нам под головами.
Теперь ты видишь море – трепотня!
И тот же сон, хоть с большими правами".
«А что есть сон? » «Основа всех основ».
«И мы в него впадаем, словно реки».
" Мы в темноту впадаем, и хренов
твой вымысел. Что спрашивать с калеки! "
«Сон – выход из потемок». " Горбунов!
В каком живешь, ты забываешь, веке.
Твой сон не нов! " «И человек не нов».
«Зачем ты говоришь о человеке? »
«А человек есть выходец из снов».
«А что же в нем решающее? » " Веки.
Закроешь их и видишь темноту".
«Хотя бы и при свете? » " И при свете...
И вдруг заметишь первую черту.
Одна, другая... третья на примете.
В ушах шумит и холодно во рту.
Потом бегут по набережной дети,
и чайки хлеб хватают на лету... "
«А нет ли там меня, на парапете? »
" И все, что вижу я в минуту ту,
реальнее, чем ты на табурете".
|
|
|
