«Может быть, я должен был бы это сделать согласно науке»

 

Мне уже приходилось писать о «парадоксах Галена». Великий медик древности (Клавдий Гален жил в 130 – 201 гг. ) оставил загадки, которые едва ли будут разгаданы до конца. Подумайте: Гален – классик средневековой медицины, можно было пострадать только за «несоответствие Галену», некоторые ученые открыто говорили, что лучше ошибаться «вместе с Галеном», чем быть правым против него... И оказывается, знаменитый Клавдий Гален описал строение человека, исходя из анатомии обезьян и скрыл это! В 1543 г. Везалий установил, что Гален допустил почти 200 ошибок: он не знал о существовании у человека мышцы, противопоставляющей большой палец руки, неправильно описал саму кисть руки, а также сердце, легкие, печень, полую и непарную вены, крестцовую кость, слепую кишку... Эти ошибки – следствие того, что Гален перенес данные из опытов на низших обезьянах, которых многократно вскрывал (чаще других макака магота), на человека. Значит, он был твердо убежден, что обезьяны – копия людей?

Другой «парадокс Галена». В «Анатомических процедурах» он писал: «... Из всех живых существ больше всего похожа на человека обезьяна по внутренностям, мышцам, артериям, нервам, так же, как и по форме костей. В силу этого она ходит на двух ногах и употребляет передние конечности как руки». А вот цитата из книги «О назначении частей человеческого тела»: «Из всех живых существ один только человек имеет руки, органы, приличествующие главным образом существу разумному». Более того, в этом труде, где Гален подчеркнуто идеалистически трактует явления жизни и на каждом шагу славословит Творца (Демиурга), постоянно противопоставляется анатомия обезьян и человека! Автор даже обращается к «знаменитым софистам», которые остались, замечу, неизвестными истории, к «ловким презирателям природы», как он говорит, с таким вопросом: «... Как осмеливаетесь говорить, что обезьяна во всем похожа на человека? »

Где же правда? Что в действительности думал о сходстве приматов Гален? Почему ошибался и так противоречил сам себе? Об этом мы можем только догадываться. Кое‑ что могут прояснить некоторые особенности второй книги. Гален считает человека «единственным божественным созданием» на Земле, твердит о «совершеннейшей благости» Творца – Демиурга, который дарует каждому существу только ему подходящую внешность, и клеймит атеистов: «Если бы я захотел тратить больше слов для таких скотов... то рассудительные люди стали бы порицать меня за то, что я нарушаю святость его произведения, которое я передаю как религиозный гимн в честь Творца». Как видим, «рассудительные люди», враги атеизма, имели немалое влияние на книгу Галена. Римский врач еще полемизирует с библейским Моисеем, но уже оставляет «подобно Моисею, начало творения создателю».

Сейчас непросто объяснить противоречивое мировоззрение Галена, его парадоксы в описании приматов. Последователь родоначальника идеализма Платона – Гален далек от идей развития природы. Не забудем также, что он был врачом не только гладиаторов, но и римской знати, и самих императоров. Большой знаток идеологии Галена профессор Б. Д. Петров считает, что античный классик свои материалистические высказывания нередко прикрывал формальными ссылками на Платона, иными словами, лукавил. Не обусловлены ли парадоксы Галена в приматологии крепнувшими к концу II в. единобожными взглядами правителей Рима? Если он не прятался за удобную броню этих взглядов, что можно допустить, то, видимо, искренне заблуждался вследствие религиозности.

Но то, что еще мог позволить себе Клавдий Гален, уже не могли делать средневековые ученые. А если «позволяли», то отправлялись на костер инквизиции, как Сервет и Ванини. Либо их ждала судьба Везалия, также погибшего в результате преследований инквизиции.

Фундаментальный вклад в приматологию внес Карл Линней (1707 – 1778). И в наши дни его классификация приматов остается в главном верной. Это он впервые, как упомянуто, дав само название «приматы», объединил в еще весьма небезопасное время человека, обезьян и полуобезьян в один отряд, да к тому же присвоил ему термин, использовавшийся в церковной иерархии. Напомню, что род Homo у Линнея включал наряду с видом человека разумного – Homo sapiens, вид человекообразной обезьяны – Homo troglodytes, или с 10‑ го издания Homo sylvestris. Вот насколько он считал их сходными! А ведь Линней был верующим человеком и побаивался столкновений с клерикалами. Можно представить себе, каких душевных сил стоила ему верность науке.

Создавая «Систему природы» в 1735 г., Линней еще понимал ее в виде «четкой цепи произведений Творца». К концу жизни Линнея роль Творца в системе существенно сократилась. Изменение взглядов Линнея прослеживается на примере развития им классификации приматов. 14 февраля 1747 г. он писал петербургскому натуралисту Иоганну Гмелину: «Не угодно (не нравится) то, чтобы я помещал человека среди антропоморфных; но человек познает самого себя. Давайте оставим слова, для меня все равно, каким бы названием мы ни пользовались; но я домогаюсь (узнать) от тебя и от всего мира родовое отличие между человеком и обезьяной, которое (вытекало бы) из основ естественной истории. Я самым определенным образом не знаю никакого; (о) если бы кто‑ либо мне указал хоть единственное. Если бы я назвал человека обезьяной или наоборот, на меня набросились бы... все теологи. Может быть, я должен был бы это сделать согласно науке». Вот ведь какие соображения терзали великого классификатора природы!

Известно, что еще за 15 лет до этого письма Линней внес в свой «Лапландский дневник» (11 июля 1732 г. ) довольно дерзкие мысли о «нашем собственном виде». Если рассматривать особенности наших зубов, рук, пальцев и ногтей, писал молодой Линней, то невозможно не осознать, «в каком близком родстве мы находимся с павианами и другими обезьянами, дикими людьми лесов... » Значит, еще в первой трети XVIII в. Линней видел огромное сходство человека с обезьянами и, надо думать, прошел через немалые сомнения, прежде чем решился – через 26 лет, в 1758 г. – использовать слово «приматы» для обозначения единого отряда млекопитающих, куда вместе с человеком отнесены обезьяны и полуобезьяны!

Конечно, церковники не остались в долгу. В Папской области сочинения Линнея были запрещены, в Риме их обсуждение разрешено только с 1773 г. Задумаемся, что означали для религиозного Линнея, для его близких подобные ограничения со стороны официальной, почитаемой церкви?

Давление церкви болезненно отразилось на творчестве Жоржа Бюффона (1707–1788), которому принадлежит заметная роль в истории приматологии. Бюффон известен не только своей гигантской, 44‑ томной «Естественной историей», где отведено немало места описаниям обезьян (полтора тома и дополнение). Это был прогрессивный для своего времени натуралист, один из предшественников Дарвина на пути к теории развития организмов, что уважительно отмечал сам Дарвин. Бюффон, собственно, первым описал и изобразил гиббона, правильно употребляя термин «орангутан», дал весьма грамотное описание шимпанзе (под названием Жокко), подытожил знания о других обезьянах. Он не только признавал сходство и родство обезьян с человеком, но даже утверждал, что могло иметь место скрещивание человека с обезьянами, «приплод от которых влился в один и другой вид» (замечу, что последнее поныне не известно науке).

И тот же Бюффон впервые назвал человека «двуруким» (bimane) в отличие от «четвероруких» обезьян. Ни анатомически такое разделение не оправдано, как сегодня хорошо известно, ни сам Бюффон не ставил себе задачу так расчленить отряд приматов. Но это уже сделали другие.

Немецкий анатом‑ креационист И. Блуменбах в 1775 г. вместо единого отряда приматов ввел два отряда: Bimanus (двурукий), куда отнесен только человек, и Quadrumana (четверорукие) – обезьяны и полуобезьяны, что вскоре закрепил законодатель естествознания того времени и главный креационист Европы Жорж Кювье. На 100 лет «не стало» отряда, «не стало» линнеевского слова «приматы», «не стало» родственной связи между человеком и остальным животным миром.

Повторим: не повинен в этой акции Бюффон. Однако объективно он ее предварил, а в его трудах немало противоречивого и об обезьянах. Отмечая их близость с человеком, он в другом месте сообщает, что они «льстивы, похотливы, лукавы, маниакальны, отвратительны» и сходство с человеком у них только кажущееся, а по «темпераменту и интеллекту» слон и собака к нему даже ближе, чем обезьяна...

Как понять такую непоследовательность? Полагаю, только исходя из обстановки того времени – ведь Бюффон был управляющим королевским Ботаническим садом!

Известно, что по настоянию богословов Бюффон был вынужден в 1751 г. отречься от всего в своих трудах, что противоречит Библии. С тех пор он, занимая высокий пост, побаивался клерикалов. Э. Д. Уайт, автор книги «Борьба религии с наукой», утверждал, что Бюффона «погубили теологи». И, несмотря на отречение Бюффона, писал современник, «ханжи взбешены и хотят заставить сжечь ее (книгу Бюффона. – Э. Ф. ) рукою палача».

Об «отважном лавировании» Ж. Бюффона в опасной игре с отцами Сорбонны (Парижского университета, котором в то время полностью господствовали теологи) говорили разные авторы. При жизни ученого раздавались упреки в том, что о душе он говорит с Сорбонной, а о материи – с философами. Советским историком науки И. И. Канаевым показано, как Бюффону не однажды приходилось прибегать к дымовой завесе, чтобы иметь возможность хотя бы иносказательно изложить свои идеи. Довольно часто это касалось родства приматов.

Бюффон пишет: «Можно сказать, что обезьяна из семейства человека... что человек и обезьяна имели общее происхождение». И тут же следует его же возражение: «Но нет. Из Откровения несомненно, что все животные в равной мере причастны благодати творения», что они вышли «вполне сформированными из рук Творца». Не раз писал Бюффон, что обезьяну можно по физическим признакам счесть за «разнообразие вида человеческого», но всегда после таких заявлений следуют ссылки на Творца, на его мудрость в создании человека и животных. Значит, и Бюффон, как видим, думал о более тесном таксономическом группировании человека и антропоморфных, чем в действительности, с оглядкой на «Творца», утверждал.

Двусмысленности эти не преминули использовать реакционные толкователи Ж. Бюффона после его смерти. Имеется в виду не только «законодательное» разделение приматов на два отряда. Пьер Бланшард (русский перевод 1814 г. ) в сокращенном варианте «Бюффон для юношества» отмечал, что «даже нельзя и думать ни о каком сравнении между ими» (человеком и обезьяной).

Пострадали и труды Бюффона в России, где они вышли в 10‑ ти томах, а перевод завершен после Великой французской революции (1789 – 1794 гг. ), в период наступления политической реакции. Само издание по политическим мотивам было прекращено. Переводчик Бюффона ругает Линнея за то, что он поместил человека в один «порядок с обезьянами и мартышками», ибо какое бы сходство между ними ни обнаруживалось «в зубах, волосах, сосцах, млеке и плоде живорождаемом, однако сие неоспоримо, что человека, по природе его, не должно смешивать ни с каким видом животного». Об обезьянах на русском языке говорится в IX томе (1806 г. ), где, разумеется, уже нет опасных рассуждений о родстве и сходстве их с человеком. Не менее примечательно и следующее: всем обезьянам, которых, как утверждается в тексте, «великое число пород» (в оригинале, напомним, им посвящено полтора тома плюс дополнение), в переводе отведено всего три страницы.

Можно возразить, что на русском языке издан не весь Бюффон, а только сокращенный вариант «Естественной истории». Но все‑ таки нельзя не заметить, что описанию, скажем, льва (один зоологический род) в сокращенном издании отведено 28 страниц, тигр описывается в разных местах двух томов, целому же отряду обезьян отпущено, повторяю, три страницы! У Бюффона в оригинале обезьяны идут вслед за человеком, в переводе же описываются в разделе «Животные Нового материка». Видимо, чтобы оправдать подобную неловкость, сказано, что в Новом Свете обезьян нет. («Итак, можно сказать, что в Америке нет настоящих обезьян». )

Современный читатель понимает, что эта информация, мягко говоря, ошибочна... После изложенного надо ли удивляться, что орангутан в русском переводе назван «лешим»? «Леший, Satyrus, или лесной человек» – так начинается краткое, в несколько строк описание азиатского антропоида. И при такой сжатости издатели успевают неодобрительно прокомментировать, что «г. Бюффон желает здесь лешего сравнить с человеком». Вот такие знания о приматах получил из книг Бюффона русский читатель после Французской революции!

Сурово пострадал от теологов один из классиков биологии – Жан Ламарк. Пострадали и его труды, в частности, когда он в них касался обезьян («четвероруких»! ). Ламарк одним из первых сопоставлял анатомию человека и антропоида и, вероятно, первым на эволюционной основе, пусть сжато, малодоказательно, утверждал, что происхождение человека связано с высшими обезьянами. В своей «Философии зоологии» (1809 г. ) он дал квалифицированную на то время сводку по приматам (часть видов, напомню, тогда была неизвестна, а гориллы еще не открыты). Но вот как ученый излагает свои идеи: «Допустим, в самом деле, что какая‑ нибудь порода четвероруких – вернее всего, совершеннейшая из них, – отвыкла, в силу тех или иных внешних условий или по какой‑ нибудь другой причине, лазать по деревьям... Несомненно, в этом случае согласно с приведенными наблюдениями в предшествующей главе наши четверорукие обратятся в конце концов в двуруких».

Далее Ламарк впервые в науке излагает, как сказали бы мы сегодня, три этапа антропогенеза, т. е. исторического развития человека из обезьяноподобной формы: вертикальное хождение, уменьшение челюстей, развитие представлений и речи. Но заканчивает рассуждения так: «Вот каким могло бы выглядеть происхождение человека, если б оно не было иным».

Секрет такой двусмысленности давно раскрыт крупнейшими знатоками Ламарка (академиком В. Л. Комаровым, профессором И. М. Поляковым): ученый боялся теологов. В условиях наступившей во Франции реакции в начале XIX в. материалисту Ламарку приходилось маскировать свои взгляды, не раздражать отцов церкви. Ламарк даже приписывал богу создание времени, пространства, материи и движения...

Как известно, компромиссы Ламарка ни к чему не привели. Реакционеры вполне разобрались в антирелигиозной направленности его трудов, и великий ученый умер в нищете и забвении...

Если бы мы стали рассказывать об идеологических борениях, вызванных появлением трудов Чарлза Дарвина, нам пришлось бы привести обширные обзоры и даже библиографические указатели специально по данной теме, столь богата мировая литература в этой области! Ведь Дарвин произвел переворот в мышлении людей и целых обществ, что повлекло перестройку наук, большие сдвиги в воззрениях своего и последующих времен. В нашем же этюде интересно проследить борьбу идеологий вокруг величайшего биолога мира конкретно в сфере изучения приматов.

В книгах и статьях Дарвина можно найти много познавательных сведений об обезьянах. Например, при описании вторичных половых признаков он приводит особенности 25 видов обезьян. Он первым обратил внимание на сходство болезней человека и обезьян, на причину этого сходства (родство тканей и химизма) и возможность проведения исследований на последних. Но в трудах Дарвина и важнейшие теоретические положения современной приматологии. Дарвин закрепил восстановление линнеевского отряда приматов, произведенное Томасом Гексли: «Мы должны будем признать верность этой классификации». Он высказал предположение, что человек и высшие обезьяны составляют «может быть, даже только подсемейство». Дарвин показал истоки сходства человека с обезьянами – общее происхождение. Дарвин обосновал филогенетическую компактность отряда приматов как цельной, родственной группы, следовательно, классификация отряда начала с Дарвина строиться на естественной системе. Приматология стала, наконец, на путь современной, теоретически обоснованной науки.

Сам Дарвин называл себя «агностиком», но он же писал в автобиографии, что «постепенно перестал верить в христианство как божественное откровение» и что в конце концов «стал совершенно неверующим».

Известно, какую бурю вызвала его симиальная теория (вспомним слово «симия»), или, если дословно перевести термин на доступный язык, «обезьянья теория» (в Англии, когда хотели назвать ее пренебрежительно, так и говорили: «The ape theory»). Конечно, восстали в первую очередь церковные теоретики – клерикалы. Необыкновенное волнение началось и в кругах широкой общественности, воспитанной в духе библейских традиций.

Сознавал ли Дарвин взрывчатость своих идей? Еще как сознавал! Недаром же он говорил, что если бы его труд вышел 200 лет назад, он был бы с наслаждением «поджарен на костре». Ведь уже первая его гениальная книга – «Происхождение видов» (1859 г. ) протягивала «нить аналогии» к человеку и стала, по выражению современного нам калифорнийского профессора У. Ирвина, «своего рода антибиблией», «трактатом религиозным и этическим, а со временем также политическим и социологическим». А уж труд о происхождении самого человека, естественно, не мог быть принят богословами более благожелательно. Уже в наши дни, в 1982 г., научная работа о борьбе креационистов с дарвинизмом на Западе названа так: «Заставил ли Дарвина это сделать дьявол? »...

Книга Ч. Дарвина «Происхождение человека» вышла в свет в 1871 г. Но ведь к идее естественного происхождения современного Гомо сапиенса от вымерших высших обезьян третичного периода Дарвин пришел еще в 30‑ х гг. XIX в., о чем свидетельствует он сам. И выходит, что более 30 лет Дарвин ничего не печатал и и заявлял публично по острейшему вопросу о происхождении человека. И это в обстановке, когда в 50 – 60‑ х гг. XIX в. шли ожесточенные споры об этом, когда Т. Гексли вел открытые диспуты с епископом С. Уилберфорсом, с крупнейшим английским анатомом Р. Оуэном. Дарвин десятилетиями молчит. Чем объяснить это? Конечно надо знать и учитывать научную добросовестность Дарвина, который стремился быть во всеоружии фактов их анализа, да еще по такой важной проблеме. Но только ли поэтому он молчал?

Связанный через семью и друзей с «добропорядочной» буржуазной средой старой, викторианской Англии мягкосердечный Дарвин остерегался – не без оснований – выступлений против религии и ее устоев. Годами он высказывал свои «богохульные» идеи об общем предке высших приматов строго по секрету. Есть и прямые доказательства его опасений. Известно, что в 1857 г готовя книгу о происхождении видов, он писал А. Уоллесу: «Вы спрашиваете, буду ли я обсуждать «человека». Думаю обойти весь этот вопрос, с которым связано столько предрассудков». И это говорится в условиях, когда сам Дарвин понимает, что как раз «обсуждение человека» является наивысшей и самой увлекательной проблемой для натуралиста.

Сын его Френсис после смерти ученого тоже с большой осторожностью публиковал извлечения из писем отца и его первой записной книжки, не желая, чтобы всуе упоминалось имя Чарлза Дарвина.

Обратим внимание на следующие обстоятельства. Во‑ первых, несмотря на то что Дарвину приходилось, по словам профессора У. Ирвина, «дипломатически расшаркиваться» перед церковью, ряд мест в его трудах искажался еще при его жизни. Так, знаменитая фраза в конце «Происхождения видов» «... прольется свет на происхождение человека и его историю», усиленная Дарвином в последующих изданиях («будет пролито много» света... ), была, например, в первом переводе на немецкий язык опущена редакторами. Аналогичные купюры делались и в других странах.

Во‑ вторых, ценные записи Дарвина об обезьянах, частью вошедшие в книгу «Происхождение человека», фактически оставались неопубликованными около 130 лет. Речь идет о сведениях из второй и третьей записных книжек, относящихся как раз к 1837 – 1839 гг. Это описания обезьян, данные о географическом распространении полуобезьян и обезьян, о сходстве обезьян с человеком и т. д. Очень важные 202 страницы этих книжек опубликованы только в 1967 г. *!

* См. об этом: Рубайлова Н. Г. Мысли Чарлза Дарвина о происхождении человека в записных книжках о трансмутации видов 1837 – 1839 гг. – Вопросы антропологии, 1972, № 40, с. 32 – 44.

Прямым нападкам церковников и их приверженцев в науке подвергся Томас Гексли (1825 – 1895), «дарвинский бульдог», как он сам называл себя, и «главный апостол евангелия сатаны», как шутя назвал его Дарвин. Вокруг Гексли идеологические страсти в приматологии бушевали с особой силой. Еще бы! Ведь это он – еще до второй книги Дарвина – дал анатомическое обоснование необыкновенного сходства и родства высших обезьян и человека, из чего, собственно, нетрудно сделать вывод и об их общем происхождении.

Это Гексли путем скрупулезного анатомического разбора показал, что задняя конечность обезьян – никакая не рука, а нога, и, следовательно, нелепа реакционная альтернатива «двурукие – четверорукие» с делением их на два отряда. Он доказал, что анатомически человек и антропоиды более сходны, чем последние с низшими обезьянами. Он обнаружил те образования в строении обезьян, которых «не заметили» маститые анатомы (например, «британский Кювье» Ричард Оуэн; крупнейший ученый российский академик Карл Бэр). Гексли заявил, что отличия человека и антропоида с точки зрения систематики не более чем отличия двух родов по мозгу, чем двух семейств по скелету и зубам, как же их можно было размещать в разных отрядах? Ведь отличий между гориллой и орангутаном не меньше – что же, их тоже следует разводить по разным отрядам?

Томасу Гексли принадлежат слова, которые означали конец одной и начало другой эпох в истории приматологии, и не только приматологии: «Таким образом, оправдывается мудрое предвидение великого законодателя систематической зоологии Линнея, и через целое столетие анатомических исследований приходим мы обратно к заключению, что человек есть член того же отряда (за ним следовало удержать линнеевское название приматов), к которому принадлежат обезьяны и лемуры».

Мы часто забываем еще один подвиг Гексли. Своими открытыми, мужественными и талантливыми выступлениями он подготовил общественность к восприятию идей второго великого труда Дарвина – о происхождении человека. Сам Дарвин очень удивился относительно спокойной реакции на выход его книги, научно отрицающей версию о «сотворении» людей. В этом была заслуга Гексли.

Ну как же после стольких деяний остаться небитым или по крайней мере не атакованным!

Рассмотрим кратко обстановку, в которой действовал выдающийся сподвижник Дарвина.

Открытие гориллы в 1847 г. вызвало чрезвычайное возбуждение в сознании людей. Огромное человекоподобное существо с руками и ногами, с пристальным взглядом, нередко с позами и жестами человека, но молчаливое, как вековая тайна, произвело сильнейшее впечатление. Скелет первой гориллы из числа попавших в Европу демонстрировался на Всемирной выставке. Горилла приковала к себе внимание не только естествоиспытателей, но и философов, историков, психологов. Печатались статьи и монографии о сходстве горилл с человеком. А тут еще появились данные по геологической истории Земли, из которых явствовало, что Земля на протяжении многих миллионов лет отнюдь не оставалась неизменной, как это надо было понимать по Библии. Наконец, вышел труд Ч. Дарвина «Происхождение видов» (1859 г. ), и стало ясно, что живые организмы тоже видоизменялись со времени зарождения жизни на Земле.

Вполне естественно, что многие стали задумываться над происхождением самого человека. В Англии и других странах началась полоса бурных дискуссий. Однако реакционеры не доверяли научным спорам (не без основания, потому что даже Р. Оуэн, виднейший анатом, терпел в них поражение). В борьбу включились непосредственно церковные деятели и профессиональные политики.

Знаменитый спор между Томасом Гексли и вполне эрудированным в вопросах анатомии оксфордским епископом Сэмюэлем Уилберфорсом в 1860 г. хорошо известен историкам науки. Елейный Сэм, как прозвали епископа, был ярким полемистом, легко расправлялся со своими оппонентами благодаря красноречию и саркастическому складу ума. Через полгода после выхода «Происхождения видов» Уилберфорс затеял дискуссию перед аудиторией в 70 человек, где Гексли оказался случайно, не собираясь выступать. Но епископ под конец блестящей речи обратился именно к Гексли, притворно‑ смиренно стремясь выяснить: по милости ли своего дедушки или бабушки ученый претендует на происхождение от обезьяны? Это был скандальный вызов.

Как вспоминал сам Гексли, поднявшись, он про себя прошептал: «Господь бог направил его в мои руки». Гексли ответил, что он внимательно выслушал речь епископа, стараясь отыскать в ней какие‑ либо аргументы против эволюционной теории, но ничего такого не нашел, кроме, правда, вопроса, который касается его, Гексли, лично. Ему бы, продолжал ученый, не пришло в голову выдвинуть для дискуссии тему, связанную с его собственной персоной, но если его высокопреподобие настаивает, то он, Гексли, готов поговорить и об этом. Далее Гексли спокойно высказался в том смысле, что если бы перед ним встал вопрос о том, хотел ли бы он произойти от жалкой обезьяны или от человека одаренного, обладающего большим влиянием на людей и пользующегося своими способностями и влиянием, для того чтобы превращать в балаган серьезную научную дискуссию, то он, Гексли, не колеблясь, выбрал бы обезьяну.

В зале раздался смех, после которого ученого выслушали с большим вниманием и сочувствием. Елейный Сэм был посрамлен. Но конечно, противники дарвинизма после этого знаменитого диспута оружия не сложили.

Хочу обратить внимание на то, что, хотя до второй книги Дарвина (о происхождении человека) еще оставалось более 10 лет, уже «Происхождение видов» заставило задуматься над родословной людей, и многие не сомневались, что предком будет «избрана» именно обезьяна. (В конце 1859 г. профессор А. Седжвик, которого Дарвин считал своим учителем в области геологии, с обидой подписался в письме к ученику: «Ныне один из потомков обезьяны, а в прошлом – ваш старый друг». )

В 1864 г. группа ученых‑ естественников в Англии выступила с сожалением, что «исследования научной истины превращены некоторыми в орудие сомнения в истинности и подлинности священного писания». Пасторы Пруссии устроили съезд для выработки мер борьбы с «ложной наукой». Крупнейший медик того времени Р. Вирхов говорил: «Мы не имеем права учить, что человек происходит от обезьяны». И сам же пояснил почему: «Дарвинизм прямо ведет к социализму».

Сент‑ Джордж Майварт, давший определение физических признаков принадлежности к приматам (это определение используется и в наши дни), был одним из ранних сторонников идеи естественного отбора, но после выхода первой книги Дарвина объявил, что его религиозные убеждения несовместимы с представлениями об эволюции. Немедленной реакцией на выход книги Карла Фохта «Человек и его место в природе» (1863 г. ) была подстрекательская, провокационная брошюра некоего Ф. фон Ружемона «Человек и обезьяна, или современный материализм».

Томас Гексли стал читать свои знаменитые лекции в Лондоне (которые, не забудем, посещали К. Маркс и В. Либкнехт) в феврале 1860 г. С этого времени он публикует и ряд статей о гомологии органов человека и животных. В 1863 г. он выпустил свою знаменитую книгу о месте человека в живой природе. Гексли отлично представлял себе, что идеи книги, как он предупреждал об этом Дарвина в январе 1862 г., лишат покоя многих. Так оно и случилось.

Р. Оуэн, относившийся к «Происхождению видов» Дарвина двойственно, после выхода книги Гексли стал решительным антидарвинистом. Семь лет длился его спор с Гексли (с 1857 по 1863 г. ), закончившийся открытым признанием Оуэном своих ошибок. История этой полемики сама уже стала предметом науки – к описанию борьбы крупнейших ученых Англии XIX в. неоднократно обращались исследователи. Основные пункты спора – это вопрос об архетипе (Оуэн исходил из платоновской идеи, что все животные суть предусмотренные Творцом вариации идеально заданного архетипа; Гексли опроверг эту теорию в 1858 г. ) и положении человека в системе живых организмов, его отличия от высших обезьян.

Отдадим должное Ричарду Оуэну: он внес большой вклад в изучение приматов. Еще в 1830 г. (т. е. когда Гексли было 5 лет от роду) Оуэн опубликовал важную статью «Об анатомии орангутана» (где в действительности речь идет о шимпанзе, но так называли в то время человекообразных). В 1851 г. появилось его же «О черепе взрослой гориллы» – первое научное описание черепа открытого недавно антропоида. Через 4 года Оуэн опубликовал работу «О человекообразных обезьянах и их родственности человеку». Наконец, Оуэну принадлежит классическая монография о горилле (1865 г. ). Это был авторитетнейший анатом своего времени.

Многие годы Оуэн утверждал, что в головном мозге антропоидов в отличие от человеческого отсутствуют третья (затылочная) доля, задний рог бокового желудочка, так называемая птичья шпора, и теменная кора. Это было явным заблуждением, возможно преднамеренным. Но на основании таких «отличий» Оуэн выделял человека не только в отдельный от обезьян отряд, но и еще выше – в отдельный подкласс Archencephala.

Небезынтересно отметить, что, критикуя Гексли за его статью «О видах и расах», Оуэн заявил, что это такая вещь, «которая привела Францию к падению».

В нескольких блестящих статьях и в устных выступлениях Гексли не оставил камня на камне от надуманных аргументов Оуэна. В статье «О зоологических связях человека и низших животных» (1860 г. ) Гексли показал, что третья доля была описана еще в 1825 г., причем не только у антропоида, но даже у павиана. Это сделано в Англии при описании коллекции Хантера. Ее каталог, писал Гексли, составил один авторитет, «который профессор Оуэн, я уверен, примет как неоспоримый», ибо он был составлен не кем иным, как самим Оуэном... Далее Гексли привел литературу, свидетельствующую, что то же образование мозга установлено у гиббона и шимпанзе.

Затем Гексли показал, что и задний рог бокового желудочка и «птичья шпора» вполне четко описаны видными анатомами Тидеманном, ван дер Кольком, Вроликом и Томпсоном. Т. Гексли и сам был авторитетным анатомом. В статье «О мозге Ateles paniscus» (1860 г. ) на основе собственных исследований он отметил, что упомянутые признаки обнаружены им даже у южноамериканской обезьяны. Гексли не отказал себе здесь в удовольствии сделать иронический комментарий к поискам Оуэна: птичья шпора не только существует у этой обезьяны, но и относительно больше, нежели у человека...

После того как он доказал, что названные мозговые образования вовсе не являются присущими только роду Homo, человеку, он предоставил читателю самому решить судьбу придуманного Оуэном подкласса Archencephala, который зиждился на существовании именно этих отличительных признаков.

Ч. Дарвин высоко ценил участие Т. Гексли в защите дарвинизма от нападок. Он писал ему о необычайной важности показать миру, что передовые люди не боятся высказать свое мнение, и с присущей ему скромностью добавил, что без такой помощи его книга «абсолютно ничего не сделала бы».

Нелегко судить в наше время о причинах грубых ошибок Оуэна, столь крупного специалиста‑ анатома. Нельзя исключить, что «британский Кювье» был сознательным противником атеистических «выпадов» Гексли, такое допущение, в частности, делает упоминавшийся профессор У. Ирвин. Возможно также, что Оуэн был «пассивной» жертвой идеологической обстановки своего времени и своих же теологических взглядов. Но в любом случае остается фактом, что оппозиция Оуэна по отношению к Гексли, отнюдь не продиктованная только личной неприязнью этих ученых, как считают некоторые зарубежные авторы, сыграла в истории приматологии вполне реакционную роль. Особенно если учесть, в каких условиях «дарвинскому бульдогу» приходилось сражаться против антидарвинистов.

Против Гексли выступил и другой классик мировой науки – наш отечественный академик К. М. Бэр (1792 – 1876), ученый с мировым именем, открывший яйцеклетку в системе размножения млекопитающих.

Напомню, что материалистические тенденции в русской науке, как известно, счастливо сказались на восприятии дарвинизма в России. Здесь сложилась первая школа эволюционистов до Дарвина – школа К. Ф. Рулье (Московский университет). Благодаря деятельности Рулье и его учеников, усилиям И. М. Сеченова, А. О. Ковалевского, А. Н. Бекетова и других труды Ч. Дарвина выходили на русском языке почти сразу после опубликования в Англии, а его книги «Происхождение человека» (первый том) и «О выражении ощущений у человека и животных» напечатаны в России в те же годы, что и на родине автора (соответственно в 1871 и 1872 г. ).

Но было бы заблуждением считать, что в России не приходилось преодолевать препоны на пути распространения дарвинизма главным образом со стороны царской цензуры, представителей казенной науки, деятелей церкви. Ведь и в России профессор‑ натуралист П. Ф. Горянинов не оставлял человека не только в одном отряде с животными, но даже в одном классе. Дарвинист Г. Зейдлиц писал Э. Геккелю в 1868 г., что тезисы, приложенные к его диссертации, «привели в бешенство староверческий Дерпт» (имеются в виду профессора университета). В первых двух тезисах Зейдлица утверждалось, что задняя конечность обезьяны является ногой, но не рукой, и что род человека вместе с родом обезьян относится к одному семейству. Наконец, известно, что русский перевод «Естественной истории миротворения» Геккеля, где популярно излагалась теория Дарвина, в 1873 г. цензурой сожжен.

Обратимся же к К. М. Бэру. Его противоречивое мировоззрение вызывает споры и по сей день. Один из крупнейших анатомов своего времени, выдающийся эмбриолог, фактически неверующий в обычном церковном смысле, Бэр допускал до удивления угодные церкви трактовки.

Стремясь опровергнуть Гексли, Бэр подробнейше описывал анатомию обезьян, но во всех системах и органах пытался отыскать «принципиальные» различия организма человека и остальных приматов. Часто приводил он полноценные факты, и тогда его выводы полностью противоречили его же конкретным данным, отчего критика становилась и вовсе неубедительной... Но российская реакция, не отличаясь в принципе от реакции других стран, не ограничивалась одной лишь научной критикой в борьбе с материализмом в естествознании.

В условиях революционного брожения в стране, в год «гражданской казни» Н. Г. Чернышевского и осуждения его на многолетнюю каторгу была произведена «незаметная» фальсификация беспокойной книги Т. Гексли, что обнаружилось только через 100 лет*.

* См.: Фридман Э. П. Об одной «небольшой» фальсификации российской реакции в литературе по антропологии. – Вопросы антропологии, 1965, № 21, с. 187 – 188.

Первый русский перевод книги Гексли вышел в Петербурге в начале 1864 г. под редакцией профессора А. Н. Бекетова и имел название «Положение человека в ряду органических существ». Успех книги оказался велик – ее сразу же раскупили, потребовалось второе издание. Пришлось в том же году выпустить второй перевод, осуществленный Ю. Гольдендахом. На этот раз книга вышла в Москве в издательстве Московского университета. Название второго издания книги даже смелее, чем петербургского, – «Место человека в царстве животном». Но дело не в названиях. Оба перевода выполнены с известного немецкого перевода видного естествоиспытателя В. Каруса. Многие страницы первого и второго изданий вполне сходны, однако во втором обнаруживаются удивительные пропуски! Отсутствуют десятки строк итогового характера – все выводы о сходстве у высшей обезьяны и человека головного мозга, зубов, рук, ног. Нет строк о систематике единого отряда приматов, о правоте Линнея...

Кто это сделал? Переводчик, редактор, цензор? Боюсь, что никогда мы уже этого не узнаем. Напуганные резонансом первого издания, реакционеры выпустили книгу на этот раз без крамольных выводов об «опасном» сходстве человека и антропоидов, без утверждения, что анатомические отличия человека и высших обезьян менее значительны, чем посл

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: