 |
Русский народ в наследственных
|
|
|
|
АЛКОГОЛИКОВ.
В начале просто краткая общая история вопроса.
Возникнув еще в XVI веке, питейные сборы составили значительную часть бюджета, и поступления такого рода доходили до 30% государственного дохода.
Московское руководство очень быстро прибрало к рукам все питейное дело. Началась эта система еще при Иване № 4 "Несмирном", который организовал в городах «корчемные дворы».
О размерах царских доходов с кабаков можно видеть из сохранившихся «платежниках» памятниках кабацкой воеводочно-приказной отчетности, где содержится подробный перечень кабаков, показаны суммы их доходности (не привожу, так как трудно сделать полноценный метрологический перевод) и способы получения денег от кабаков. Если взять практически любую книгу таможенного и кабацкого сбора средне областного города типа Устюга Великого, то на кабацкий сбор никогда не приходилось меньше 50% всех сборов, и таков же расклад будет практически по всей России.
Цены были «указные» - определяемые и пересматриваемые из Москвы. Если народ «брал», то цены росли. В 1607 г. в Новгороде ведро водки (по старому «хлебного вина») стоило 10 алтын, а в 1625 г. в Туле, в Твери ведро доходило до 25 алтын, а в 1625 г. в Москве ведро стоило уже 2 рубля, а в «раздробительной»продаже цена могла подскочить в 4 раза выше.
В начале XVII века расходы по эксплуатации кабаков составляли всего 6% вырученных от кабаков денег. Вся остальная сумма составляла чистый доход, который, например, по одному Н.-Новгороду составлял в 1621 году св. 10 000 рублей.
Всегда существовала проблема с отчетностью. Местные воеводы (в России где живет народ-вор, по-другому не было от сотворения мира) и их чиновники хапали по черному.
|
|
|
Была создана система выборного руководства. Власть передавала кабаки «верным» людям - по-современному «дилерам», которые должны были ведать питейным делом, и гарантировать государству стабильный бакшиш. Назывался дилер «Кабацкий голова со товарищи», который знал ханку, продавал ее в кабаках, и ведал расширением производства и постройкой-открытием новых кабаков.
Что еще интересно, «Кабацкий голова» ведал розыском и поимкой самогонщиков, т.е. вести борьбу с «тайным кормчеством».
«Верные головы и целовальники (бармены) выбирались из людей «добрых и прожиточных», а не «из воров и бражников».
Их приводили к присяге, вменяя в обязанность: «Кабацкими денежными доходы и кабацкими запасы и питьем не корыстоватися и даром самим не пити, и никому кабацкое питье даром пити не давати и кабацкую прибыль сбирати с великим радением в правду».
Кстати, «кабацким головам» постоянно повышали план на следующий год.
Но, естественно, все равно воровали. И государство стало вводить систему «откупов». Кабак сдавался на откуп. Некоторые кабаки шил по 10 и даже 20 тыс. рублей (огромные суммы).
Лет 150, эти системы существовали параллельно, но в 1767 году была введена окончательно откупная система. Но все тоже было не «слава богу».
Откупщики борзели, со всех сторон шли жалобы, что: «крестьяне многие пашенные от того кабака испропилися, отскудели и розно разбрелись» «в конец погибли», и что «подле государева кабака житься не стало». Верхотурский воевода послал в начале XVII в. в Кремль инициативную записку, где писал, что «в Верхотурском кабаке все «пропились, одолжали и обнищали» и предложил хоть на время закрыть кабак, чтоб «вдосталь все не разорить или по крайней мере нужно бы, от кабацкого питья унимать».
В другом случае очередной Кабацкий голова жалуется в Москву на падение доходов так как «питухов не стало».
В Москве как обычно ничему не верили: «пишите воровски, хочешь воровать велим доправить вдвое».
|
|
|
Москва предоставила кабацким головам и откупщикам всю полноту власти на местах, разрешая действовать «бесстрашно».
Главное, что требовала Москва: «питухов от кабаков не гонять». На местах пустились во все тяжкие - в кабаках держали кости, карты, держали в кабаках «непотребных женок», давали водку «в долг и в заклад в том году питье давали». Долги взыскивали с лихвой с помощью чиновников. Должников ковали в железо, сажали в тюрьмы, пытали, на правеже забивали до смерти.
Пошли челобитные: «Посадские и крестьяне от кабацких великих наклепов одолжали и осиротели... и головы свои в кабалишка поработили и женщина и детишка скитаются промеж дворы... а промыслишка у нас сирых твоих не стало. День стоишь на правеже, а к ночи в тюрьму сажают, а искупится нам сиротам твоим нечем». Началось массовое обнищание.
Кабацкий режим всей страны вызывал возмущения, случались кабацкие бунты, когда убивали кабацких голов, целовальников, откупщиков, а кабаки сжигали. В ответ откупщики держали охрану из «братков», которые терроризировали округу.
Доходы падали, в 1681 году правительство попыталось было опять вернуться к «верной» системе, но ненадолго, так как недоборы не уменьшались. Введенная окончательно в 1767 году откупная система просуществовала до начала царствования Александра II.
Кабак стал называться «Питейным домом». Откупщик за заслуги перед государством получил право носить шпагу - отличительный признак дворянина в XVIII веке, и именовался «коронным поверенным служителем», а контора винного откупа сделалась присутственным местом, где, как и в любом присутствии стояло зерцало.
Лишь в конце XVIII в. зерцало сняли, но орел остался. Откупщик пользовался неограниченной властью в откупу, а целовальник в питейном доме, и чинил суд и расправу. У откупщиков на жалованье была военно-полицейская команда, которая выискивала корчемников.
Вся страна была огромная кабацко-пыточная система. Когда (при ликвидации) в 1859 году, происходила сдача с торгов откупов насчитывалось 87 338 питейных домов, которые сданы, были за сумму св. 100 млн. рублей.
Но откупная система также становилась невыгодной. В 1767 году при введении откупов казна получала 4339000 рублей дохода при расходах на их собирание около миллиона. Но уже в 1796 году доход от откупов вырос до 15 млн. руб., а расходы доходили уже до 7 млн.
|
|
|
Введенная с 1861 года акцизная систем с устранения откупов оказалась более выгодной и доходы от винной монополии давали значительные средства: В 1861 году питейных доходов поступило 121,5 млн. в 1897 году (год «проведения в Базеле сионистского конгресса») чистый доход от винной монополии составил 274,88 млн. руб.
Эксплуатируя кабаки, романовская сволочь делала из существующих узаконений ряд исключений для «благородного» класса. Позволяя им не только гнать ханку («курить вино») для собственных потребностей, но и пускать его в продажу. Это относилось к помещикам и служилому дворянству, которые ставили свои кабаки или получали их в кормление от государства.
Система помещичьи-дворянских кабаков сохранилась до конца XVIII века, но и после запрещения практика держать собственные кабаки продолжалась.
Последующее законодательство, борясь с кормчеством в народе, предоставляло господствующему классу («жидов-дворян-спаивателей») право гнать ханку. В 1744 году помещикам и вотчинникам, как для домашнего употребления, так и для сдачи на кабаки, предоставлено «право курить вино в незаклеймленной посуде», а в 1759 году, и в «уставе о винокурении 1765 г.» помещикам предоставлено было исключительное производства водки: «Вино курить дозволяется всем дворянам, а прочим никому».
Широко практиковалась тайная продажа ханки помещиками и служивым дворянством.
ЦЕРКОВНАЯ СПИРТОПЕРЕГОНКА – КОНКУРЕНТ ЦАРСКОЙ.
С монастырской перегонкой никто бы и не боролся, но, в Государственной казне Бардакстана как всегда не хватало денег. Церковь становилась сильным конкурентом.
Церковная спиртоперегонка возникла из феодального строя РПЦ, из необходимости обеспечить свое собственное потребление (о беспробудной пьянке попов и монахов см. хорошую книгу «Нравы русского духовенства» М. 1929 г.), а также снабдить питьем крестьян многочисленных церковных вотчин. О размерах церковного потребления различных напитков говорят многочисленные памятники XIII-XVIII веков.
|
|
|
В монастырях варили квасы, пиво, меды. В них были организованы квасни с кадьями в сотни ведер, квасоварные, пивные палаты, пивные дворы и кубы для перегонки. Типичным примером являлся Нижегородский Печерский монастырь, где в 1 половине XVII века было две спиртоперегонки: одна помещалась близь монастыря, а другая в монастырской вотчине Ягодном.
Примечание. В силу специфики языка того периода водка, и любое перегонное зелье называлось «вино». Это название сохранилось до начала ХХ века, так, на этикетках смирновской водки писалось: «хлебное вино №…» До наших дней сохранился другой термин: «виноградное вино» специально подчеркивающий разницу.
Из переписки между архимандритом монастыря, проживавшим в Москве, и монастырским казначеем, мы узнаем любопытные подробности о монастырских винокурнях. «а велел ты, пишет казначей архимандриту среди прочих хозяйственных донесений, — вина доброго 20 ведер про твой московский обиход, да прислати к тебе к Москве с первыми ездоками, как поедут в легких судах по большой воде, или повоски пойдут наперед легких судов. И нам, государь, к той поре столько вина не поспеет, потому ведаешь ты сам, что в монастыре солоду рощенного нет ни осьмины запасного. А приказали, государь, солоду растить, а как солод поспеет и вино укурим, и мы, государь, тотчас к тебе пошлем, да и масло коровье. А все, государь, здесь в монастыре занял, суды и месте воевода Борис Иванович Нащокин, брагу варил, а вино почнет сидеть с вербного воскресенья, а как-то вино отсидит, и ему после того сидеть другое вино, а борисовой вино не отсидит до Радуницы". О второй винокурне Печерского монастыря писал из Москвы в 1634 году архимандрит Рафаил, который просил для своего московского обихода "в Ягодном велеть винца усидеть». (Т.е. барду замесить)
Монастырские винокурни и квасоварни пользовались большой известностью, и в монастырские вотчины не раз посылались царские чиновники для обучения их этому искусству.
Монастырские погреба были переполнены напитками своего производства, которые использовались для потребления в монастыре, а также для продажи их монастырским крестьянам. В наказе Гурию, посланном в 1555 году архиепископом в Казань, предложено было: «меда и пива у себя на погребе не держать, — держать у себя на погребе квас, а водку, мед и пиво держать за городом на погребе».
В Новодевичьем монастыре, когда в нем жила царица Евдокия, в погребах хранились различные заморские вина: «вино венгерское, бургонское, французское, волошское, налитое на ликер венгерский, и другие вина целыми бочками; тут же были значительные запасы водок: лимонная, анисовая, залитая сосновым побегом, ландышем; бочками находились вишневки, пива, меды; что же касается простой водки, то оставалось в монастыре после царицы 473 ведра».
|
|
|
Во время осады Троицкой Лавры в 1609 году литовцами был зажжен огромный пивной двор, где находились значительные запасы готового питья. Из царской грамоты 1636 года узнаем, что «Соловецкий монастырь с берега привозят вино горячее, красное немецкое питье и мед красный, и держат это питье старцы по кельям, а на погреб не ставят».
Монастыри пользовались правом не только «сидеть винцо» для нужд своего потребления, но опаивали также народ, держа кабаки, находившиеся в их владениях, и отпуская крестьянам «корчемное питье», если кабак был государственный. При сдаче кабаков в откуп нередко кабаки брали монастыри, платя в казну такие же откупные деньги, как и другие откупщики. В переписке нижегородских печорских монахов мы находим очень любопытные подробности, освещающие эту сторону монастырской деятельности. «Да февраля, государь, в 26 день (1619 года), — пишет монастырский казначей донесение своему архимандриту, — писал к тебе из Ягодного старец Леонид, а к нему на Ягодное февраля в 24 день, по государеве-цареве и в. к. Михаила Федоровича всея Руси грамоте и по наказу Мурашкинского прикащика Ивана Козлова приезжали мурашкинские казаки Малюта Лаврентьев да Сава Иванов для кабацких откупных денег на нынешний 127 год (1619 г.) и о почести писал, что Ивану Козлову почести прежние не дано. И мы, государь, к старцу Леониду писали и отослали образ пречистые богородицы и почесть велели давать Ивану Козлову, чтобы дал сроку в кабацких деньгах до Москвы, покаместа, государь, ты на Москве справишься; и старец Леонид на Мурашкино с образом ездил, и бил челом Ивану Козлову, чтобы он дал сроку в кабацких деньгах до Москвы, и почести ему сулил четыре рубля. И Иван де Козлов образ и хлеб взял, а почести не взял, а в деньгах сроку не дал и деньги кабацкие доправил до 20 рублев»1).
1) Титов. Акты Печерского монастыря, стр. 15.
Оберегая свои доходы от кабацкого дела, монастыри вступали в конф-ликты с правительством, сгоняя царевы кабаки со своих владений, запрещая крестьянам покупать вино в царевых кабаках. В 1680 г. были поданы две челобитные: одна — от Олонецкого посада, другая — от головы кружечного двора, на Вяжецкий Тихвинский монастырь. В своих челобитных жалобщики указывают, что келари этих монастырей «учинили заказ крепкой» крестьянам Толвуйского и Шуйского погостам, находящимся во владении монастырей, чтобы они «на кружечный двор питья покупать не ходили и с шитьем де, где преж сего головы и целовальники, по волостям и по ярманкам в праздничные дни ездя, продавали, ездят не велят. А если кто из крестьян пойдет все же для покупки на кружечный двор, их держат в тюрьме и бьют батогами и правят пени по две гривны с человека. На отъезжих ярмарках монастырские служки бьют целовальников на смерть, льют питье кружечного двора и не поступают продавать его». «И на то де смотря, — продолжают жалобщики, — болея их старцев и слуг, и приезжие всяких чинов люди на кружечные дворы приходить не смеют, и от того чинится недобор великий». В челобитной указывается также, что «в прошлом 1679 г., ноября 29 дня, келарь Вяжецкого монастыря пришел ночью на кружечный двор со своими слугами и доводчиками, и они били до умертвия голову с сыном, целовальников, и истопника и бросили избитых лежать замертво, а крестьян великого государя в Толвуйском погосте только 18 дворов, а в Шуйском погосте — 59, а обороняться им с ним неким».
В большинстве же случаев торговля вином производилась монастырями с ведома и разрешения царской власти до тех пор, впрочем, пока правительство не повело жестокой борьбы с корчемством. В этом отношении, пожалуй, самыми замечательными из истории церковных кабаков являются кабаки Макарьева монастыря, находившиеся в Нижегородской губ.
Вражда между Макарьевским монастырем и богатым селом Лысковом возникла из-за права перевоза через Волгу. Макарьевская ярмарка происходила на обоих берегах Волги — на левом, монастырском и правом, лысков-ском. Чтобы взять в свои руки сбор всех перевозных денег, Макарьевский монастырь построил на правом берегу Волги церковь и около нее перевоз, и таким образом взимал перевозные пошлины за все товары, переправляемые через монастырский перевоз на ярмарку. Исключительное право на сбор перевозных пошлин было подтверждено за Макарьевским монастырем особой царской грамотой. Это право взимания перевозных денег, которое становилось источником для монастырей дальнейших доходов. Так, много лет тянулись споры о праве перевоза между Святогорским монастырем на Донце и Белогородскими приказными: в 1565 году, но ходатайству Костромского Ипатьевского монастыря, запрещено было костромичам пользоваться другим перевозом, кроме монастырского. (А. И., I, № 176).
Владея перевозами, монастыри устраивали на местах скопления народа кабаки и собирали с них значительные доходы, как это было, например, на перевозах Макарьевского монастыря. Последний устроил кабак не только на своем, монастырском, левом берегу, но и на правом, лысковском. За право продажи "питей" между монахами и откупщиками происходила борьба, которая, не раз оканчивалась драками и «смертным убийством». Монахи пожаловались на «самоуправство» откупщиков в Москву, царю Алексею Михайловичу, который взял под свою защиту церковных кабатчиков и велел, снесли лысковские кабаки. В своей челобитной царю церковные кабатчики жалуются, что «ткуп-щики построили ниже их Макарьевского перевоза на Волге-реки с полверсты другой кабак и на их Макарьевском переводе построили ледники и заводят третий кабак, сверх государева указу, подле чудотворной иконы и подле келей перевезенных старцев. А и лысковский кабак от их макарьевского перевозу только с версту или с полторы. А на перед сего блаженные памяти при великом государе Михаиле Федоровиче, — и как то село было за Борисом Ивановичем Морозовым, на том монастырском перевозе кабака и никаких кабацких заводов не было. А на тот их монастырский перевод через Волгу-реку проезжие большие дороги нет, только проезжают в монастырь по обеща-нию своему богомольцы. И от того кабака богомольцам приезжать в обитель к чудотворной вперед опасно и им во обители и на переводе жить опасно ж, потому что то место от жилых мест не близко и (в том месте учнут держаться воровские люди».
Несмотря на указы Алексея Михайловича сломать лысковские кабаки, данные в 1676 и 1678 гг. царские повеления не выполняются и на месте сломанных кабаков строятся новые. Макарьевские монахи беспрерывно осаждают Москву своими жалобами на своеволие лысковцев, и царь Федор Алексеевич неоднократно предписывал местным воеводам снести лысковские кабаки, но все безрезультатно. «Лысковские таможенные и кабацкие верные головы, — читаем в царском указе, — великого государя указу винятся непослушны, с таможней, с терезями (весами) и с кабацким питьем, и с харчевнями насильно въезжают на монастырские земли, и от того кабацкого питья, и от пьяных людей старцам на перевозе большая обида, и у кабака, близ монастырской часовни; скоморохи с медведи, пляски и всякие игры чинятся».
Из жалоб монастырских кабатчиков можно было бы думать, что монахи боролись за чистоту нравов, и поэтому не могли мириться с пребыванием царских кабаков на монастырской земле. На самом же деле кабацкая голь, гулявшая на монастырских кабаках, была нисколько не скромнее тех, кто собирался в царских кабаках. Но эта кабацкая голь доставляла монастырю большие доходы, поэтому монастырские кабатчики не только не гнали ее с своих кабаков, но, напротив, защищали ее от притеснений местного начальства. Об этом великолепно повествует одна жалоба Макарьевского монастыря на воеводу, который наехал во время ярмарки на монастырскую землю и стал ловить голь кабацкую, состоявшую преимущественно из беглых холопов, лишая этим монастырские кабаки заядлых «питухов».
В своей жалобе 1682 года монахи пишут: «присылают бояре и воеводы, и окольничьи и думные дворяне, и стольники, и сыщики, ж приказные люди городничих и сотников со стрельцами, и подьячих и приставов с наказными памятьми, для поимки беглых, и от присыльщиков на ярмарке бывает многое смятение, а торговым людям в торгу помеха, и великая обида и убытки, а ярмарочному де их таможенному пошлинному сбору бывает великое оскудение». (А. И., V, № 160).
Многолетняя борьба за кабаки окончилась в конце концов большим побоищем, во время которого лысковцы осадили монастырское село Крестцы и перебили монастырскую братию. Из этой борьбы вышли победителями все же монастырские кабатчики, которые во время макарьевских ярмарок собирали со своих кабаков значительные доходы...
То, что было в Макарьевском монастыре, происходило также и в других монастырях. В 1632 году архимандрит Вел. Новгородского Спасо-Хутыня монастыря Федорит обратился в Москву с жалобой на кабацкого голову и откупщиков, которые ставили кабаки на монастырской земле: «от того... кабака ставится воровство и душегубство, и кровь, и драки, и продажа, и убытки великие». Царь внял просьбе монахов, чтобы «с кабаком под монас-тырь приезжать и на монастырской земле ставиться не велеть, чтобы вперед от кабака продаж, и убытков, и стеснения... никакова не было», и запретил держать под монастырем царский кабак, вследствие чего хутынские кабатчики получили возможность опаивать своих крестьян из собственных кабаков, не боясь конкуренции царского кабака...1).
1) Чт. О-ва И. Д. 1866, III, стр. 12.
Такие же раздоры из-за питейных доходов происходили и под Пудожским монастырем, под Костромским и под Ипатьевским и в целом ряде других. Монастыри всеми мерами спроваживали своих конкурентов по кабацкому делу и, пользуясь покровительством царя, они выходили в большинстве случаев из этих столкновений победителями. Царское правительство, как мы видели, не только не мешало церкви курить вино и опаивать население, но оказывало ей в этом отношении поддержку, защищая церковных кабатчиков от местных чиновников.
Монахи Илантова монастыря жаловались царю в 1574 году: «как деи они квас поставят, то воеводские у них внимают, и на них пени емлют». В ответ на жалобу монахов царь послал воеводе строгий указ: «Квас бы в монастыре велели им, для их нужды, про себя держати: где то слыхано, что в монас-тыре питье внимать». Правда, в этом же указе содержится запрещение продавать «питье» на сторону: «а только в котором монастыре учнут не про себя питье держати, для продажного питья, и таких заповедью надо смирять, а кнутом прибить, которые в монастыре корчму держати учнет». (Д. И., I, № 191). Но эти угрозы монастырям были не страшны, так как, запрещая в неко-торых случаях монастырям курить вино для «продажного питья»2, царские указы в большинстве случаев относились снисходительно к нарушениям монас-тырями этих постановлений.
Что же это были за «квасни», о которых пишут монастырские кабатчики? Ответ на этот вопрос дает Посошков, который пишет: «и в больших своих вотчинах построили... свои кабаки, и называют их кваснями, а под именем квасни продают явно пиво, а вино потаенно».. Таким образом в тех случаях, когда почему-либо монастырю неудобно было выступать в роли кабатчика, он называл свое «предприятие» квасней, которое по существу своему было заправским кабаком с продажей потаенной водки.
Монастыри не только сами держали кабаки, но также брали их на откуп от правительства, получали в свою пользу таможенные и кабацкие пошлины…
В 1658 году царь Алексей Михайлович пожаловал Никону в Новый Иерусалим и в Кресный монастырь в Каргополыском уезде на пропитание реку Еколгу в Еколгском уезде и с «той реки Екилги оброки, пошлины и таможенный сбор и кружечный двор прибыль велено было выложить из оклада». Никон благополучно получал прибыль с своего кабака и оказывал сопротивление, если кто-либо посягал на нее.
В 1665 году лопарей стал грабить и спаивать посадский человек Звягин, и Никон жалуется на это царю, ссылаясь на указ, запрещающий распространить среди лопарей «кабацкое питье» и чинить им насильство. Конечно, не о несчастных лопарях заботился Никон, которых спаивал ловкий скупщик, а о своих доходах от кружечного двора (так назывался кабак после реформы 1652 года), которые могли пострадать от действий этого скупщика.
Пурдожский монастырь в течение долгого времени собирал питейную прибыль в свою пользу, и лишь в 1699 году вышел указ: «под Пурдожским монастырем таможенные пошлины и питейную прибыль собирать на великого государя, а в монастырь собирать не велеть». (П. С. З., № 1733).
В конце XVII века Нижегородский Благовещенский монастырь пожаловался царю на боярских детей Острахова и Вельяминова, что они «варят вино беспрестанно и люди их и крестьяне и бобыли тем и промышляют». По жалобе Благовещенского монастыря царский указ предписывает Курмышскому воеводе, где была монастырская вотчина: «чтобы дети боярские в Курмышском уезде вино курили, и пиво варили у себя во дворе, а у людей своих по дворам и у крестьян по деревням пив и вин про себя не варили и корчем не держали, и вино у себя в торг не продавали». За неисполнение постановления царский указ грозит наказанием: «у кого продажное питье вынут впервые, и ты б велел имати заповеди по пять рублей на человека, сажати велел в тюрьму на месяц; а кто продает в другой раз, и ты б на тех велел имать заповеди по 10 рублей, да бити их по торгом кнутом, да велел их метати в тюрьму».
Кабаки были не только в мужских монастырях, но и в женских, которые также обслуживали своих крестьян «пьянственным питием». О нравах, царив-ших в кабаках женских монастырей, можно судить, например, по следствен-ному делу, возникшему в 1623 году в связи с убийством крестьянина Окулова у Спаса-на-Прилуках, в Никольском девичьем монастыре. Показания по этому делу давал брат убитого, который рассказывал: «шли де из города братья его, Пятункицы, Сеня да Марко Окуловы, а как де будет в Никольском монастыре против кельи; старицы Марфы Бутаковы, а из кельи де выскочила дочь ее, старица Олена, со многими неведомыми людьми, и брата его Марка убили до смерти».
Из дела видно, что монастырь был известен своей корчмой и имел среди крестьян худую славу.
Монастыри держали не только постоянные кабаки, но также подвижные, временные, приуроченные к скоплению народа во время ярмарки, во время известных религиозных празднеств, храмовых и престольных. Эти временные кабаки, открывавшиеся на несколько дней, а то ж на один-два дня, были не только в монастырях, но при соборах и церквах, во время праздников, свя-занных с этими церквами. О таких временных кабаках, аналогичных царским «гуляй-кабакам», упоминает, например, в 1619 году казначей Нижегородского Печерского монастыря в письме к своему архимандриту, находившемуся в Москве: «А был, государь, — писал он, — боголепного вознесенья, и в этот день городских людей к молебнам и кабаков не было, потому что на тот день снег выпал велик, и оне на тот день не были, и пришли, государь, на праздник Николы Чудотворца». Не обошлось без происшествия в монастыре в этот день и монастырские питухи, недовольные чем-то монастырскими целовальниками, устроили в монастыре целый погром. «И в тот день против понедельника в ночи, — докладывает казначей архимандриту, — в келье твое обои двери разломали и в малую келью проходные в сени выломали ж, и из комнаты в задние двери все вынесли, а того не ведаем, что у тебя в комнате было и в чем нам явки давать». В своем докладе казначей не пишет своему архимандриту, от чего произошло такое происшествие, но надо думать, что монастырские кабатчики должны были очень досадить «питухам», что они могли решиться на разгром монастырских покоев.
Кабаки держали не только монастыри и церкви, но также и отдельные церковники, правда, «потаенные», продавая «питие» из под полы. Царские кабатчики, доходы которых подрывались такими церковными, корчемниками, боролись с ними и подводили их под штрафы и наказания.
Нередко им удавалось получать царские грамоты, запрещающие отдельным церковникам курить вино и продавать его. Так, одно время, подвергся такому запрещению Борисоглебский поп г. Переславля Иван, Отстаивая свои права, обиженный поп, лишенный права гнать водку и получать от продажи его доходы, обращается к царю с жалобой: «в прошлых де годех держал он про себя и про гость вино и пиво и мед, а не на продажу, и ныне де у него питье выимают, и он де ныне вино и пиво и мед, без указу, про себя держать не смеет и просит разрешить ему иметь питья безимочно».
Царское правительство не верило, впрочем, что попы держат вино лишь для себя; оно имело много доказательств, что ханка выгнанная для «собственного потребления», поступает потом в «потаенную» продажу; поэтому такие разрешения, в особенности в конце XVII века, как подрывающие царские кабаки, оно давало не охотно, разве лишь за особые заслуги...
В тех случаях, когда церковники и монастыри не получали права открыто гнать и продавать ханку, они делали это тайно через своих представителей. Монахи, монахини, церковные служащие, архиерейские чиновники ходили с кувшинами, плошками, ковшами, развозили вино в бочках и продавали его церковным крестьянам в широких размерах.
«Реализацией» церковной винной продукций занимались и светские церковные чиновники — десятильники и высшие архиерейские чиновники — дети боярские, и вообще вся церковная челядь, обслуживавшая церковную аристократию. Недаром Собор издает специальное постановление, запрещающее десятильникам держать корчмы. Из одной царской грамоты 1623 года Двинскому воеводе мы узнаем, что «новгородского де митрополита дети боярские на монастыре ставятся сильно, корчму и женок держат, а городовой де прикащик Иван Бочагин в монастыре ставится сильно же, корчму и женок держит и на монастыре де у них святому месту и царскому богомолию чинится позор великий и продажи». (А. И., I, № 168).
Держа собственные кабаки и снабжая своих крестьян питьем, монастыри и позже, когда официально запрещено было церковное винокурение, продавали свое «корчемное питие», в ущерб царской монополии. Жалобы откупщиков и царских целовальников, что монастырские крестьяне держат у себя незакон-ные напитки, которые они получают с монастырской винокурни, встречаются довольно часто.
Это подрыв царской монополии не раз приводил кабацких целовальников, за недобор кабацких сборов на правеж, и «верные» целовальники в этом случае правильно объяснили свои несчастья церковной конкуренцией. Приво-жу, в качестве примера, любопытное дело арзамасского кабацкого головы Маркушки Игнатьева, который взят был на правеж за недобор кабацких денег. В своей челобитной кабацкие целовальники пишут: «царю и великому князю Михаилу Федоровичу всеа Руси бьют челом сироты твои нижегородец посадской человек Маркушка Игнатьев, да арзамасец посацкой человек, Феоктистовко Григорьев с товарищи. Были мы в прошлом 145 (1637 году) году по твоему государеву указу и по выборам посацких людей таможенного и у кабатцкого сбору в Арзамасе по твоему государеву крестному целованию на вере. И учинилися, государь, у того таможенного и у кабатского збору недобор 903 рубля и мы в том недоборе здесь на Москве стоим на правеже, день на пра-веже, ночью за приставом в цепи и в железах. По ложной скаске Арзамаского игумна с братьей, рыясь тому оказали тебе государю ложно, что мы на них писали тебе, государю, в Москве, что их крестьяне у себя в слободке не явленное питье держали не явленной товар привозили и многие товары таили безъявочно и ныне сироты твои помираем голодной смертью».
Особенно это относилось к монастырским вотчинам, где процветали монастырские кабаки и где, вследствие этого, царские кабаки торговали весьма слабо и приносили казне небольшой доход. Несмотря на ряд запре-тительных мер против такой «корчемной» продажи вина государство факти-чески долгое время было бессильно уничтожить церковное корчемство, и корчемникам удается даже в уложении 1649 года провести статью, которая надолго гарантировала им свободу действий в этом вопросе. Согласно 7-й ст. XXV главы Уложения «всяких чинов люди» освобождаются от ответственности за незаконную продажу водки, если они на допросе заявят, что хань они получили от своих помещиков — светских и духовных «в почесть по знакомству, или мастеровым, и работным людям сверх могорцу в почести».
И именно благодаря этой легкой возможности уклониться от ответ-ственности за незаконную продажу вина, церковь широко развивала свое винокурение, не считаясь ни с какими запретительными постановлениями царской власти. Борясь с царскими кабаками, как конкурентами в деле реа-лизации церковной винной продукции, церковь, в качестве весьма деятель-ного довода, выдвигала перед царской властью также и вопрос о вреде, ко-торый наносили царские кабаки на ее землях вере и нравственности.
Я приводил выше ряд жалоб церкви этого рода, и на первый взгляд эти жалобы казались убедительными, но достаточно было московскому прави-тельству поддаться жалобам церкви и свернуть кабаки, находившиеся вблизи монастырских вотчин, — как церковные кабатчики стали усиливать свое винокурение и полностью удовлетворяли местный спрос.
МОНАСТЫРСКИЙ ДЕМПИНГ.
Монастырское винокурение, достигшее столь значительных размеров, что оно могло вступать в открытую борьбу с царским кабаком, держалось на бесплатном крестьянском труде.
Церковные крепостные «солод на квас молотили», и «пиво варили» и с «выти по три воза дров на квас давали». Получая от своих крестьян бесплатно все необходимое для винокурения, духовные кабатчики обставляли свои винокурни по последнему слову тогдашней техники; недаром в монастыри ездили обучаться этому искусству царские «сытники», чтобы насаждать его при дворе московского царя. В этом отношении очень характерна, пожалуй, царская грамота в Савво-Сторожевский монастырь, в которой царь приказы-вает монастырскому архимандриту Варнаве представить командированному в монастыре царскому виноделу весь монастырский аппарат «стряпчего сытного дворца Логину Карцову, читаем в. грамоте, — с товарищи... для медвяных ставок и пивного и квасного и бражного варенья работных людей, и суды, и иное, что к тому варенью понадобится, — велели, давать по нашему указу». (А. А. Э., IV, № 173).
Царская грамота 1565 г. извещает игумена Кириллова монастыря Кирилла, что к нему послан для варки меда и кваса для царя сытник Истома Трусов, и предлагает: «и вы велели бы сытнику Истоме Трусову дати кельи, где ему про нас меды и квасы ставите, и пивоварни, «где пива варити, да и потребы бы естя ему дали, где ему наши меда и пива ставити, потому же, где преж сего к нашему приезду меды и квасы ставили, и к медвеному бо естя ставлению и к пивом велели сытнику давати котлы и чяны, и мерники, и площадки, и бочки, и сита, и решета, и делавцов, и дрова, сколько будет ему надобе». (А. А. Э., I, M 270).
К услугам хорошо налаженного монастырского аппарата прибегали и местные воеводы, которые на монастырских винокурнях часто гнали ханку на свои нужды. В памятниках XVI—XYII века мы неоднократно встречаем жалобы монастырских управителей, что их винокурни заняты воеводой для своих нужд, вследствие чего монастыре терпит недостатки в водке, в браге, пиве...
Когда московское правительство объявило церковному винокурению решительную борьбу, оно, прежде всего, стремилось разрушить церковное самогонное оборудование и стало требовать в категорической форме сдачи монастырями винокуренной посуды, кубов, казанов и прочего оборудования, необходимого для винокурения.
Во многих памятниках встречаем предписания: «а где будет есть суды винные и котлы пивные, а держать их для хмельных питей, и ты б... вино и винные суды у них в монастырях велел вынимать и, переписав, иметь на государя, а хмельное питье переписав печатал, и котлы винные продать». (А. А. Э., IV, № 37). Впрочем, несмотря на ряд запретительных мер и угрозы наказания, правительство бессильно было уничтожить средства производства церковного винокурения, и последнее процветало. Напр., в конце XVII века архимандрит Донского монастыря сообщает в Сыскной приказ о краже разной рухляди и между прочим отвечает: «да монастырских две трубы медные винные украдены»(то есть змеевики).
Еще в 1807 году предписано было по всему Поморью изъять у церквей и церковных приказчиков винокуренную посуду, кубы, казаны.
Борясь, путем конкуренции, с царскими кабаками, церковь очень ревниво относилась к своим доходам от продажи «пьянственного пития», не допуская в этом отношении никаких послаблений для населения, связанного с церковью.
Подобно тому как царское правительство боролось с тайным винокурением и корчемной продажей ханки, так и церковь вела решительную борьбу с тайным винокурением в своих вотчинах. Средства борьбы у церкви, для искоренения корчемства и тайного винокурения, были те же, что и у царской власти: штрафы и телесное наказание, но борьбу с нарушителями церковной винной монополии церковь вела значительно успешнее, чем это делало государство.
В многочисленных актах XVI — XVII века весьма подробно и обстоятельно регламентированы эти отношения между церковными помещиками и их крепостными. В некоторых случаях церковные помещики разрешали своим крепостным варить пиво и ставить меды, но это допускалось только в точно оговоренные дни — на известные праздники, поминки, свадьбы, и в точно оговоренных количествах, причем за разрешение взималась пошлина — «явки».
Нарушение этих постановлений каралось штр<
|
|
|
