{160} В. М. Волькенштейн. История производства и история потребления в искусстве

История производства и история потребления в искусстве

Возможны два различных подхода к истории искусств.

Можно рассматривать историю искусства как историю творческих изобретений в области данного искусства (по аналогии, например, с историей математики, физики и т. д. ). При таком подходе материалом истории искусства будут только произведения искусства в каком бы то ни было отношении оригинальные — только выдающиеся произведения искусства. Банальное искусство, как бы оно ни было распространено, в такую историю войти не может. При таком подходе, например, в историю русской лирики Апухтин[xcvii] едва ли войдет, а Бенедиктов[xcviii] займет весьма сомнительное место. При таком подходе романы Вербицкой[xcix], несмотря на их чрезвычайную популярность (особенно в определенный момент — наиболее читаемый автор после Льва Толстого! ), будут историком русского романа отметены с негодованием. Такая история сопряжена со строжайшим критическим отбором художественного материала: история художественного творчества по преимуществу.

Следует подчеркнуть, что такого рода подход к истории искусства с точки зрения художественного производства менее всего противоречит методу социологическому. Конструируя историю художественных произведений-изобретений, их смену и развитие, историк неизбежно вскрывает социальную почву, на которой эти произведения произросли. Строгий отбор такого рода произведений отнюдь не означает «эстетизма», «культа формы» и т. п.; оригинальность может быть и в «содержании», говоря старым языком теории искусства, унаследованным от Гегеля. Существенно только одно: такая история искусства не считается с популярностью художественных произведений; в зависимости от художественных вкусов, познаний и идеологических тенденций самого историка отбирает она свой материал.

Можно, однако, конструировать историю искусства не только с точки зрения художественного производства, но и с точки зрения художественного потребления как историю социально-эстетической жизни определенной эпохи. При таком подходе историк будет также оценивать и отбирать; однако он будет отмечать не только {161} положительные, но и отрицательные явления в области искусства, если только они имели широкое распространение. При таком подходе романы Вербицкой или Арцыбашева[c], как бы они ни претили нашему вкусу, яркое общественно-бытовое явление, и обойти молчанием их нельзя. Увлечение «Саниным»[ci] в свое время дорого стоило русской молодежи: печальное, но значительное общественное явление. Поэзия Апухтина характерна для определенного момента и определенной среды и при таком подходе в историю искусства не может не войти. История произведений искусства с точки зрения потребления является, прежде всего, историей общественных вкусов. Она разворачивается в широкую социально-психологическую картину, она сливается с историей вообще, а для историка интересно все, что владело человеческими умами и сердцами, как бы отрицательно он ни относился к этим явлениям, — это само собой разумеется.

История художественного производства и история художественного потребления — смешение этих задач приводит к методологической путанице. Быть может, историю искусства следует писать в два этажа: верхние полстраницы посвящены описанию и анализу подлинных и оригинальных произведений, нижние — более слабым произведениям, которые, однако, увлекали общество того же исторического момента, тем суррогатам, которыми оно питалось, — потому ли, что подлинные художники (по разным причинам) не шли навстречу его желаниям или вследствие недостаточного культурного развития общества, или оттого, что в данный момент отсутствовали подлинные таланты и макулатура, естественно, заполняла рынок. Сопоставление верхнего этажа (подлинное искусство) и нижнего (суррогаты) могло бы натолкнуть на самые неожиданные и весьма любопытные наблюдения и выводы. Вопрос о взаимодействии готовых шаблонов и творческих изобретений в области искусства — живой вопрос современной теории искусства.

Следует добавить, что картина вкусов (потребления) определенного момента может быть весьма сложной. В один и тот же момент сосуществуют различные художественные тенденции, обычно связанные с определенными классами, но иногда — по разным причинам — увлекающие разные классы (хотя бы частично), объединяя их тем самым в причудливые группы художественного потребления. Так, например, стихи Апухтина имели в свое время успех у части аристократии (вероятно, по различным признакам барственности) и одновременно у мещанства (по признаку сантиментальности, чувствительности), так, с другой стороны, стихи Пушкина таят в себе всеобъемлющую силу. Они неотразимы для всех классов общества, однако в разные моменты — {162} по-разному в различных классах общества воспринимаются отдельные произведения Пушкина, их отдельные черты.

Таким образом, историк искусств — поскольку ему приходится сопоставлять и дифференцировать производство и потребление в области искусства — должен быть не только человеком большого художественного знания и понимания, но и историком вообще. У него должен быть не только твердый и проникновенный художественный критерий, дающий ему возможность разбираться в изобильном материале, но и стройное социологическое воззрение: трудное и редкое сочетание[62] [cii].