У НАС ЕСТЬ ВОПРОСЫ… НАМ НУЖНЫ ОТВЕТЫ

Со времен того концерта Диззи Гиллеспи мне довелось многое узнать об искусстве проведения интервью и в первую очередь что интервью – явление более частое, чем многие думают. Мы каждый день задаем вопросы, потому что хотим что‑ то узнать, или ищем информацию, чтобы принять более взвешенное решение, или надеемся, что кто‑ то поделится с нами своими глубокими познаниями, или пытаемся избежать неприятностей, а может быть, мы просто не в меру любопытны.

Чаще всего, задавая вопросы, мы стремимся рассмотреть явление с разных сторон. Опираясь только на собственные мысли и наблюдения и не принимая в расчет мысли и наблюдения других, непохожих на нас людей, мы рискуем сделать неверные выводы и, может, даже причинить кому‑ то вред своими поступками. Альтернативные точки зрения раскрывают нам глаза на наши предубеждения и автоматические допущения. Только представьте, чего можно было бы достичь (и избежать! ) в истории, если бы люди просто задавали чуть больше вопросов. Правильно задаваемые вопросы не дают нам закрыться и прожить всю жизнь в своих герметичных эхо‑ камерах.

Вспомните вопросы, которые мы слышим или сами задаем, самые простые вопросы: «В чем секрет твоего печенья с шоколадной крошкой? », «Что сегодня было в школе? », «А ты подумал о последствиях? », «Хочешь, поужинаем вместе? », «Выйдешь за меня? », «Почему у нас вечно нет кофе? ». С одной стороны, в этих вопросах нет ничего сложного. Но они могут повлечь за собой другие и превратиться в разговоры, способные раскрыть личность собеседника и помочь нам что‑ то понять. Они могут вырасти в своеобразные интервью.

Вопросы, что окружают нас, бывают простыми и очевидными, а бывают поистине всеобъемлющими и глубокими. Но все они служат определенной цели. Рассмотрим следующие сценарии из повседневной жизни, в данном случае моей.

На полу валяется тарелка спагетти, и собака поедает их с таким рвением, будто всю свою жизнь ждала только этого момента. Она виляет хвостом со скоростью достаточной для вращения целой турбины. Я смотрю на сына. Он замер на месте, вытянув руки перед собой, его глаза сейчас размером с тарелку, которая лежит, перевернутая, на полу прямо перед ним. Я смотрю на дочь, которая на три года младше своего брата. Она сидит за столом и беззвучно плачет. Не потому, что ей жаль спагетти или запачканный ковер, а потому, что ей кажется, что я сейчас накажу собаку.

– Что произошло? – спрашиваю я.

Это вопрос интервьюера. Тупой вопрос (о тупых вопросах читайте ниже), потому что совершенно очевидно, что́ именно тут произошло. Но все же это вопрос для интервью. Может быть, лучше было бы спросить: «Как это произошло? » А еще: «Что, по‑ вашему, произойдет дальше? » Но об этом мы подробнее поговорим в главе 6.

Я звоню в банк, потому что у меня возникла проблема со счетом. Набирая номер службы поддержки, я всегда испытываю тихий ужас, потому что заранее предполагаю, что они там ничего не знают.

– Чем я могу вам помочь? – спрашивает голос на том конце провода.

Это вопрос интервьюера. Я отвечаю на него, и менеджер задает следующий. Она пытается помочь мне разобраться с проблемой.

Вспышки мигалок в зеркале заднего вида могут означать одно из двух: 1) ДПС сейчас прищучит того парня, который пронесся мимо меня несколько секунд назад. Класс! Люблю, когда ребятам на BMW достается; 2) ДПС сейчас прищучит меня самого за то, что я несколько секунд назад на всех парах обогнал «бьюик».

Второе. Я съезжаю на обочину и опускаю стекло. Полицейский вальяжно подходит к машине и наклоняется к моему окну:

– Вы в курсе, с какой скоростью сейчас ехали?

Это вопрос интервьюера. Как бы. На самом деле он риторический, ведь, еще не дождавшись ответа, полицейский уже выписывает мне штраф.

Снег сегодня чудесный. Самый подходящий день, чтобы попробовать что‑ нибудь новое. Я направляюсь к трассе, по которой раньше никогда не спускался, предполагая, что без особого труда справлюсь с ней в такую дивную снежную погоду. Лыжник я не то чтобы выдающийся, скорее средненький, поэтому, когда, проносясь мимо указателя, я замечаю значок с двумя черными ромбами, обозначающий высший уровень сложности, мне становится немного не по себе. И вот я уже лечу, а потом весьма живописно приземляюсь, раскинув лыжи и палки в разные стороны. Основной удар приходится на плечи и шлем. Я лежу ничком, мысленно проверяя, все ли конечности я чувствую. Падение произошло на глазах у изумленной публики, поднимавшейся на подъемнике прямо у меня над головой. Публика одобрительно шумит. Кто‑ то осторожно свешивается вниз из кабинки.

– Вы в порядке? – спрашивает голос.

И это вопрос для интервью, пусть и чрезвычайно короткого. Задача – выяснить, не нужно ли немедленно звонить в лыжный патруль.

Психотерапевт приветствует меня в своем кабинете, жестом приглашает присесть в кресло и сам садится за стол. Несколько мгновений мы молча смотрим друг на друга.

– Что привело вас ко мне? – мягко спрашивает он. Это вопрос интервьюера. Именно с него начинается подавляющее большинство психотерапевтических сессий.

Я с воодушевлением слушаю джазовый концерт в клубе и во время перерыва подхожу к пианисту и спрашиваю:

– Мне показалось или в последней композиции из могилы восстал сам Телониус Монк? [1]

Это вопрос интервьюера. И он обеспечивает мне любовь и преданность всего джаз‑ бэнда.