 |
Перед самым началом. Еще несколько соображений перед тем, как перейти к вопросам. Локация, локация, локация
|
|
|
|
Перед самым началом
Еще несколько соображений перед тем, как перейти к вопросам
Самые важные компоненты содержательного разговора – это знать, у кого и почему вы хотите взять интервью, продумать вопросы, их общую логику и порядок. Но есть и другие элементы – одни менее очевидные, другие более, – которые будут самым прямым образом влиять на качество ответов ваших собеседников.
Давайте рассмотрим мое интервью с бывшим президентом Мексики Висенте Фоксом. Внимание, спойлер! В этом интервью я допустил тактическую ошибку.
Однажды я уже брал у него интервью. Дело было в Сан‑ Диего, мы встретились в холле отеля. У нас вышла отличная неформальная дискуссия, нашлось много общих интересов. Особенно ценным оказалось, что мы оба с уважением относились к Игнатию де Лойоле, католическому святому и основателю ордена иезуитов. Знаю‑ знаю, странная точка соприкосновения, но она очень обогатила наш разговор.
Когда наше общение подошло к концу, я предположил, что смогу нанести ему визит в его родном городе Сан‑ Кристобаль, штат Гуанахуато, Мексика. Там находится его президентская библиотека и семейное ранчо.
– Угощу вас настоящими энчиладами, – сказал он.
Несколько месяцев спустя я явился к нему по заданию журнала San Diego Magazine. Сидел с ним за большим столом для совещаний в кабинете в библиотеке Centro Fox. Мне показалось, я отлично подготовился к интервью. Передо мной была поставлена четкая задача, я знал его историю вдоль и поперек и тщательно продумал последовательность вопросов.
Но Фокс производил впечатление человека, испытывавшего дикую неловкость, даже человека принуждаемого. Ни намека на дружескую волну, накрывшую нас в Сан‑ Диего. Я чувствовал, что он даже на вопросы мне отвечал не до конца честно. Он что, увиливал? Осторожничал? Я его утомил? Или раздражал? Я никак не мог определить.
|
|
|
Я изо всех сил старался ввести наш разговор хотя бы в какое‑ то русло. Решившись на импровизацию, я обвел рукой помещение и спросил, какие важные решения он все еще принимает в этом кабинете.
– В кабинете, в котором мы сейчас находимся? – спросил он.
Я кивнул.
– В этом кабинете я никакие решения не принимаю, – ответил он. – Мне даже не нравится в нем находиться. Я здесь только потому, что вы предложили провести интервью здесь.
Вот она, ошибка.
Помните, я говорил, что интервью обычно являются формой вторжения в личное расписание человека? Я предположил, что Фокс будет в кабинете в день, на который мы назначили встречу, вот и предложил встретиться именно там. Еще я решил, что кабинет – более удачное место для процесса видеозаписи: меньше визуальных и звуковых помех. Качество записи будет выше.
Чего я не мог предположить, так это то, как этот кабинет повлияет на поведение Фокса и качество интервью в самом общем смысле.
ЛОКАЦИЯ, ЛОКАЦИЯ, ЛОКАЦИЯ
Место проведения интервью – ключевое обстоятельство, влияющее на его успех. От вас требуется поистине стратегическое мышление, чтобы оно проходило в той локации, которая принесет наилучшие результаты, – и не только с технической точки зрения.
Что важнее всего для риелтора? Ах да, локация, локация, локация.
– Тогда где вы хотите поговорить? – спросил я бывшего президента Мексики.
– Да где угодно! Я люблю гулять. Здесь я как в тюрьме.
Я поднялся и спросил у оператора, Карлоса Солорио, может ли он отключиться от розетки и погулять с нами. Он кивнул.
– Давайте тогда погуляем.
И мы пошли мимо выставленных в библиотеке экспонатов, например коллекции богато украшенных сёдел, мимо постеров его кумиров (Леха Валенсы, матери Терезы, Махатмы Ганди, Нельсона Манделы, Марии Кюри и Мартина Лютера Кинга, мл. ). Мы остановились у каждого постера, и Фокс объяснил, какое влияние на него оказал каждый из этих людей. Он даже немного продемонстрировал театральный талант, притворившись, что идет по канату, когда перечислял, какие трудности ожидают молодежь, которую заманивают в наркокартели ради заработка. Потом мы вышли на улицу, и он показал мне ранчо, на котором несколько поколений его семьи выращивают брокколи. Из дома, где он вырос, мы прошли в церковь через дорогу и попробовали настоящие энчилады в столовой, в которой он обедал еще ребенком.
|
|
|
Мы с оператором были вольны импровизировать, и интервью получилось замечательное.
Предположим, вы знаете, у кого и для чего будете брать интервью, о чем вы хотите этого человека спросить, и вам уже кажется, что вы готовы к лучшему интервью в истории. Но ведь вы еще не до конца подготовились. Место проведения интервью всегда будет влиять на его качество. Чтобы получить лучшие результаты, продумайте, где лучше его взять. Из всех деталей, связанных с интервью Фокса, я упустил самую главную.
Если вы психотерапевт, вы не выбираете место встречи с клиентом. Вы всегда встречаетесь в вашем кабинете, чтобы избежать нежелательных отвлекающих факторов и триггеров. Но даже в атмосфере кабинета терапевт старается создать такое пространство, в котором клиент чувствовал бы себя в безопасности и не стеснялся быть самим собой.
Об этом мечтает каждый интервьюер – создать атмосферу честности и правды.
Одни журналисты любят брать интервью дома у собеседников, другие – в ресторанах, третьи – в автомобиле, как это делал Джерри Сайнфелд в сериале «Комики за рулем в поисках кофе» (Comedians in Cars Getting Coffee). Кто‑ то, например Зак Галифианакис, предпочитает брать интервью в студии с парой папоротников. Иногда получается разговорить человека и узнать о нем что‑ то по‑ настоящему важное в менее формальной обстановке, когда есть возможность ненадолго переключиться на дорогу или еду. Настоящей золотой жилой может стать поход с собеседником по его делам. Когда вы оба просто сидите один на один и смотрите друг на друга, ваш гость может почувствовать смущение. Если же вы куда‑ то вместе идете или можно переключить на что‑ то взгляд, обсуждение обычно выходит на новый уровень. Молчание перестает быть неловким.
|
|
|
Журналист Тед Коновер говорил, что единственное неудачное место для того, чтобы брать у кого‑ то интервью, – это то, где человек чувствует себя в неестественной среде, например в скучном офисе или конференц‑ зале[41]. Писатель Ричард Бен Крамер не любил брать интервью в гостиных.
«Люди не умеют хорошо разговаривать в гостиной, – говорил он. – Для всех нас это место, где мы сидим, сложив на коленях руки. – Если Крамер оказывался в гостиной рядом со своим источником, он обычно говорил: “А можно мы поговорим за кухонным столом?.. Интервью на кухне получаются гораздо лучше”»[42].
Крамер самым главным считал комфорт собеседника, который необходимо было обеспечить до начала интервью. Он рассказывал, что по несколько раз приглашал человека на ужин и ничего не записывал. А потом они приходили в очередной ресторан, и он заполнял заметками сразу несколько блокнотов.
«В определенный момент вам придется приступить к делу. Но только тогда, когда вы оба почувствуете, что строите лодку сообща. Я точно это знаю. Все, что вы рассказали мне во время наших шести совместных ужинов, потрясающе. Но я еще недостаточно хорошо знаю материал, чтобы рассказать историю моим читателям. Теперь вы поможете мне понять его достаточно глубоко, чтобы я мог его пересказать»[43].
Когда мы с женой приглашали кого‑ то к нам в гости на ужин, раньше мы всегда предлагали переместиться из столовой и гостиную, предполагая, что так всем будет удобнее. Но каждый раз, когда это происходило, замирал даже самый оживленный разговор. За столом мы все болтали наперебой. В гостиной моментально начинали скучать. Так мы решили проводить время с гостями за заставленным закусками столом, и оживленный разговор прекрасно шел среди полного визуального хаоса.
Место проведения интервью призвано внушать источнику чувство спокойствия и комфорта. Но иногда оно служит совсем другой цели. Оно будит воспоминания, о которых в ином случае интервьюер никогда не узнал бы. Я писал книгу о Джоне Полкинхорне, физике с мировым именем, который в возрасте чуть за 40 и в самом пике карьеры физика в Кембриджском университете в Англии решил оставить мир науки и стать англиканским богословом. За последовавшие за этим шагом несколько лет он написал более тридцати книг о связях между верой и наукой. Королева посвятила его в рыцари, назначила членом Королевского общества и президентом Королевского колледжа в Кембридже.
|
|
|
Я несколько часов кряду разговаривал с ним у него дома, но почувствовал, что он начинает уставать оттого, что просто сидит и разговаривает. Складывалось ощущение, что в гостиной своего дома он не так свободно мыслит, как в кофейнях и пабах, как я успел заметить во время нашей первой встречи в США. Поэтому я решил предложить ему каждый день ходить в разные важные места и там отвечать на мои вопросы. Большого смысла в этом он не видел, но доверял мне (или по крайней мере надеялся, что я хотя бы примерно представлял, что делаю). Мы разговаривали в покоях тогдашнего президента Королевского колледжа (он сам был в отъезде, но администратор впустил нас); в комнате для отдыха преподавателей; в профессорской, где было множество закусок и стены были увешаны портретами бывших президентов (забавно было брать интервью у Джона Полкинхорна, сидя под портретом Джона Полкинхорна); в часовне, в которой он принимал святое причастие, когда учился в семинарии; и в пабах по всему городу. А потом он повез меня в местечко под названием Блин недалеко от Кентербери, где он три года служил священником.
Мы разговаривали, шагая хорошо знакомой ему тропой от его бывшего дома к церкви и местам, которые заставляли его размышлять о своей работе в приходе, к алтарю, где он молился.
Каждое из этих мест вызывало в его памяти то, что иначе вряд ли всплыло бы. В часовне мы разговаривали о том, как он стал священником. В церкви в Блине – о людях, которых он покрестил, поженил и похоронил. Он вспомнил одно холодное воскресное утро, когда они собирались покрестить малыша и налили в купель теплую воду. Но, поскольку утро было холодным, когда вода коснулась каменной купели, над ней поднялось облако пара.
«Родители были просто в ужасе, аж отпрянули от купели, – со смехом сказал Полкинхорн. – Явно подумали, мол, Боже милостивый, да они же сейчас нам ребенка обварят! »
Неужели я услышал бы эту историю в его гостиной в Кембридже? Возможно, да. Но скорее всего, нет.
Еще мы прошли через задние корпуса Тринити‑ колледжа, где он учился и преподавал. Он рассказывал истории о знаменитых студентах колледжа, таких как Эразм Роттердамский или Джон Клиз, о приездах Альберта Эйнштейна и К. С. Льюиса. В первый раз проигнорировав табличку, предупреждающую, что посторонним вход воспрещен, он заметил мою нерешительность и сказал: «Я здесь не посторонний».
|
|
|
Останавливаясь в том или ином месте, он говорил: «Сто лет об этом не вспоминал».
Бинго.
Благодаря ряду интервью в течение нескольких месяцев между нами с Полкинхорном возникло доверие такого уровня, которого мне редко удается достичь. Если вы работаете над статьей в журнал, у вас есть возможность взять одно интервью и в лучшем случае обсудить получившийся материал с источником. Подготовка же к написанию книги позволяет глубже погрузиться в самые разнообразные темы. Может возникнуть связь с собеседником – или даже общие шутки.
Прежде чем книга была опубликована, Полкинхорн приехал в Штаты с серией лекций. Я решил, что будет интересно создать у него в голове когнитивный диссонанс, и взял его с собой в Музей сотворения и истории Земли в Санти, пригороде Сан‑ Диего. По задумке создателей в нем выставляются «доказательства» того, что мир был создан за шесть суток длиной в 24 часа, что миру всего шесть тысяч лет, что эволюция – чистая выдумка и что от Дарвина до Гитлера один шаг. Полкинхорн смотрит на все эти вопросы совершенно иначе и не устает это подчеркивать.
Он настолько сдержан и любит держать все под контролем, что я подумал, этот поход его немного взбодрит. Я даже пытался его по‑ доброму подколоть, когда мы стояли у витрины, демонстрирующей абсолютно гармоничную жизнь динозавров и людей.
– Разве вам не стыдно, сэр? – сказал я, когда мы разглядывали экспозицию, в корне противоречащую всему, во что верит Полкинхорн. – Разве вам не стыдно, что вы ввели в заблуждение тысячи людей, хотя все ответы – вот здесь, перед вами? Зачем было все так сильно усложнять? Ведь все элементарно! – Я говорил это несерьезно, просто хотел немного его поддеть.
Это еще один тип локаций для интервью: место, которое может вызвать чувство дискомфорта. Если вы решитесь на него, вам необходима стратегия и твердое намерение. Не стоит приводить собеседника в место, которое может напугать или разозлить его, а также вызвать у него болезненные воспоминания. Но чувство некоторого напряжения? По‑ моему, в нем нет ничего страшного, особенно если у меня есть веские причины вызвать его. Ведь никогда не знаешь, какую реакцию получишь.
Существует глубокий стратегический смысл в том, чтобы брать интервью (даже не вполне формальное) там, где собеседник испытывает определенное напряжение. Посещение музея, чье предназначение напрямую противоречит науке, которой служили Полкинхорн, Эйнштейн, Ньютон и прочие, позволило мне быстро перейти к конфликту между верой и научным знанием. Скорее всего, если бы я задал эти вопросы в гостиной, я получил бы не более чем теоретические выкладки. Невозможно было придумать место, лучше подчеркивающее контраст взглядов, чем этот музей. И, несмотря на то что я по‑ хорошему подкалывал его, я считаю, что локация этого интервью и мои вопросы позволили начать по‑ настоящему серьезный разговор.
Если вы идете в место, где собеседник гарантированно испытает нечто похожее на стресс, не стоит тратить время на разогрев. Задавайте вопросы сразу. Находясь в пузе у чудовища, бессмысленно говорить о погоде.
Первые два раза, когда я пытался поддеть Полкинхорна по поводу того, что он якобы вводит людей в заблуждение, он вел себя так, будто не слышит меня. Но в конце концов он отвернулся от доски позора, на которой красовались Дарвин, Пол Пот, Геббельс, Менгеле, Гитлер и прочие, и посмотрел прямо на меня.
– Боюсь, моя британская неразговорчивость не даст мне заглотить вашу американскую наживку, – сказал он.
Ну где еще я бы мог услышать такую потрясающую фразу?
Для другой своей книги я брал несколько интервью у бывшего капеллана своего университета. Он был известен как один из наиболее глубоких и интересных мыслителей в нашей школьной истории и проживал в Сан‑ Диего, будучи на пенсии. Издатель хотел, чтобы я снова поднял некоторые темы из его самых популярных книг и поинтересовался, что он может сказать по этим вопросам теперь, несколько десятилетий спустя.
Мы начали разговор у него дома, в кабинете, в котором он до сих пор работал. Пытались поговорить в гостиной, но только подтвердили слова Ричарда Бена Крамера. В гостиной ничего не получилось. И жена его все время нас отвлекала.
В итоге мы несколько раз встречались по утрам в ресторанчике Denny’s около его дома, но даже там вскоре почувствовали себя в тупике. Все, что я от него слышал, казалось, идет у него от головы. Мне нужно было более глубокое ощущение искренности. Я хотел узнать, что у него в сердце. Поэтому мы сели в машину и поехали в Пасадену. Там мы расположились на сцене, где он, бывало, читал проповеди студентам.
Это место открыло в его памяти те потаенные уголки, которые много лет были заперты от него самого. Он начал вспоминать подробности, разговоры, эмоции. Он вспоминал события, которые чувствовал себя обязанным осветить в своих проповедях, например студенческие протесты против войны во Вьетнаме.
Локация очень многое решает.
|
|
|
