Окончательный уход; Никсон 1 глава

 

На долю администрации Никсона пришлось выводить Америку из первой на ее сче­ту неудачной войны и освобождать от первых в истории внешнеполитических обяза­тельств, при осуществлении которых американские моральные убеждения вступили в противоречие с ее возможностями. Немногие внешнеполитические задачи оказались столь заковыристыми; ни одной стране не удавалось совершить подобный переход, не претерпев душевных страданий.

Хотя уход Франции из Алжира неоднократно предлагался Америке в качестве примера для подражания, де Голлю на деле потребовалось несколько больше, чем че­тыре года, понадобившиеся Никсону для прекращения американской вовлеченности в Индокитае. Организуя уход Франции из Алжира, де Голль вынужден был взвалить себе на плечи бремя оставления на произвол судьбы миллиона французских поселен­цев, причем семьи многих из них жили там уже не одно поколение. Выводя амери­канские войска из Вьетнама, Никсон обязан был свести к нулю обязательство, кото­рое четыре американских президента на протяжении двух десятилетий объявляли жизненно важным для безопасности всех свободных народов.

Никсон принял на себя столь душераздирающую обязанность при наличии самого значительного внутреннего раскола в стране со времен гражданской войны. Даже те­перь, обращаясь к событиям двадцатипятилетней давности, испытываешь шок, вспо­миная, как в Америке разом рухнул общенациональный консенсус по Вьетнаму. В 1965 году Америка посвятила себя, при наличии всеобщего на то одобрения, делу по­беды в партизанской войне, воспринимавшейся тогда как глобальный коммунистиче­ский заговор, и строительства институтов свободного мира в Юго-Восточной Азии; двумя годами позже, в 1967 году, эта же самая деятельность стала восприниматься не только как ошибочная и обреченная на проигрыш, но и как плод вздорной политики помешанных на войне политиканов. В какой-то момент интеллектуальное сообщество праздновало приход молодого, прогрессивного президента; почти сразу же оно осуж­дало его преемника, обвиняя в зверствах, систематической лжи и воинственности, не­взирая на то, что стратегия нового президента, или, по крайней мере, его стратегов, была в основном той же самой, что и у его оплакиваемого предшественника. В 1968 году, к концу своего президентского срока, Джонсон не мог более появляться на пу­блике, разве что на военных базах и в прочих подобных местах, где приверженцы ме­тодов буйного протеста могли быть отстранены физически. Несмотря на то, что Джонсон был законно выдвинутым и избранным президентом, он даже не счел для себя возможным появиться в 1968 году на съезде собственной партии.

После паузы, длившейся всего несколько месяцев, возобновилась яростная оппо­зиция войне, которая даже усилилась при преемнике Джонсона Ричарде Никсоне. Внутриполитические споры становились особенно горькими и трудноразрешимыми еще и потому, что обнародованные разногласия были лишь ширмой глубинных фило­софских противоречий. Никсон готов был вести переговоры о почетном уходе, и этот уход мог заключать в себе все, только не передачу северовьетнамским коммунистам миллионов людей, которым его предшественники внушали веру в Америку. Он вос­принимал понятия доверия и чести всерьез, поскольку они предопределяли способ­ность Америки формировать мирный международный порядок.

С другой стороны, лидеры движения за мир считали войну до такой степени от­вратительной, что почетный уход из Вьетнама звучал для них как абсурд. То, что ад­министрация Никсона воспринимала как потенциальное национальное унижение, протестующие по поводу Вьетнама трактовали как желаемый национальный катарсис. Администрация искала выход, который позволил бы Америке продолжать играть свою послевоенную международную роль опоры и защиты свободных народов, то есть ту самую роль, с которой хотело бы покончить движение за мир, рассматривая ее как бахвальство и самодовольство со стороны погрязшего в пороках общества.

На протяжении одного поколения Америка прошла через вторую мировую войну, войну в Koрeи и полтора десятилетия кризисов «холодной войны». Вьетнам оказался в смысле напряжения сил лишним, в смысле жертв непереносимым, поскольку все это противоречило традиционным американским ценностям и ожиданиям. В 20 - 30-х го­дах, когда поколение Никсона и Джонсона вступало в пору юношества, американцы полагали себя выше макиавеллистских деяний европейцев. В 40 — 50-е годы, когда это поколение вступило в сознательный возраст, Америка верила в то, что призвана выполнять праведную глобальную миссию. И действительно, она стала бесспорным лидером свободного мира. К тому времени как эти люди в 60-е годы достигли пика политической карьеры, движение за мир во Вьетнаме ставило эту глобальную миссию под сомнение. В 70-е годы на сцену вышло новое поколение американцев, которое более не считало Америку воплощением святости. Чтобы заслужить право действовать в мировом масштабе, Америке, по его мнению, требовалось в течение определенного периода сосредоточиться на внутренних проблемах и их разрешении.

Таким образом, смена поколений произошла в тот самый момент, когда Америка оказалась перед лицом самого спорного по содержанию морального вызова за весь послевоенный период. Критики были потрясены графическим отражением на телеви­дении жестокостей войны и были все более и более неуверены в отношении мораль­ного статуса союзника Америки- Будучи убеждены, что просто-напросто не может не существовать хотя бы какой-то выход, способный немедленно положить конец убийствам, они сразу же прониклись пессимизмом. Американская исключительность легла в основу одной из самых великих эпох в истории американской политики бла­годаря своему идеализму, первозданное и самоотверженности; теперь она породила непреклонность в требовании того же самого морального совершенства у союзников Америки. И никаких двусмысленных критериев при их выборе! В отсутствие этого в перспективе виделся лишь позор для Америки и роковая обреченность для ее союз­ника.

Моральная праведность Америки мешала гибкой дипломатии. Вьетнам, в лучшем случае, предлагал несовершенные альтернативы и душераздирающие варианты выбо­ра. Интуитивным импульсом движения за мир был отход от реальностей этого мира, так хотелось найти опору в первоначальном видении Америкой самой себя как неко­лебимого столпа добродетели! Возможно, харизматический лидер наподобие Фран­клина Рузвельта, Джона Кеннеди или Рональда Рейгана нашел бы способ справиться с подобного рода ностальгией. Но даже исключительных талантов Ричарда Никсона для этого оказалось недостаточно. В отличие от Джонсона Никсон был в высшей сте­пени искушен в международных делах. Он вступил в должность президента, будучи убежден, как и многие противники войны, что победа во Вьетнаме практически не­возможна. С самого начала Никсон понимал, что судьба втянула его в неблагодарную игру, где выигрышем был бы любой выход из деморализующего конфликта. Понятно, что он хотел выполнить задачу отступления с честью, на то он и президент. Но как смириться с тем фактом, что выпускники лучших учебных заведений и члены истэ­блишмента, кем он восхищался и кому завидовал, настойчиво рекомендовали такой образ действий, который, с его точки зрения, приводил к унизительному краху для Америки и предательству ею своего союзника? Душа протестовала, разум отказывался понимать...

Никсон предпочитал истолковывать протесты, часто бурные, со стороны «цвета общества», как он считал, против его политики, как кульминацию личной неприязни к нему. В его представлении это переносило вопрос о Вьетнаме из внешней сферы во внутреннюю. И тут проницательный и тонкий в вопросах дипломатии Никсон стано­вился настоящим уличным бойцом, едва дело касалось внутренней политики. Все шло в ход — он брал на вооружение приемы и методы своих предшественников и пользовался этим профессиональным «арсеналом» мастерски.

Неизвестно, впрочем: будь он и поуступчивее, смогла бы подобная снисходитель­ность президента успокоить яростное возмущение, которое стало нарастать задолго до вступления Никсона в должность? К концу 60-х годов бурные протесты студенчества превратились в глобальный феномен. Помимо Америки они охватили Францию, Ни­дерланды и Германию, причем ни одна из этих стран не сталкивалась с ситуацией на­подобие Вьетнама или с расовыми проблемами в американском смысле. Во всяком случае, положение Никсона было слишком непрочно и слишком уязвимо, чтобы на данном этапе попытаться реально осуществить план достойного отступления.

Да и как бы он мог это сделать, если истэблишмент, когда все уже было сказано и сделано, оставил его лицом к лицу с проблемой? Высшие руководители предыдущих администраций, вовлекших Америку во вьетнамскую войну, разделяли многие из убеждений администрации Никсона. Люди, подобные Авереллу Гарриману или бывшему министру обороны Кларку Клиффорду, были в числе главных проводников послевоенной идеи двухпартийного консенсуса по вопросам внешней политики. При обычных обстоятельствах они бы и рады были сохранять определенную степень на­ционального единства во времена кризиса и выработать какую-нибудь взаимоприем­лемую мирную программу-минимум. Но обстоятельства-то, вот именно, были не сов­сем обычны!

И потому создатели послевоенного внешнеполитического консенсуса не смогли обрести уверенности поддержать своего президента. Они сами оказались первыми мишенями демонстраций в защиту мира — и это событие воспринималось ими с осо­бой горечью, ибо в авангарде движения за мир находились люди, которыми они вос­хищались и которых давно считали своей надеждой и опорой. Высшие руководители были когда-то рядовыми движения к «новым рубежам» и метафорически, если не ре­ально, видели в протестующих своих последователей. Не одобряя методов движения за мир, ключевые фигуры администрации Джонсона скатились к союзу «де-факто» с наиболее радикальными из его участников. Что, естественно, усиливало недовольство президента: ведь подобная двойственность делала общенациональный консенсус не­возможным.

Никсон решил биться ради достижения почетного мира. И поскольку я был его главным помощником в осуществлении этих усилий на практике, на мой рассказ об этом неизбежно оказывает влияние та роль, которую я играл, и мое согласие с основ­ными ее предпосылками.

В промежутке между выборами и инаугурацией Никсон попросил меня проин­формировать северовьетнамцев о своей преданности делу мира, который мог бы быть достигнут путем переговоров. Ответом было предъявление нам стандартного с того времени требования Ханоя: безоговорочный уход Америки, сопряженный со сверже­нием правительства Нгуена Ван Тхиеу в Сайгоне.

Ханой даже не задался целью проверить искренность заявлений Никсона. Не успели пройти три недели с момента инаугурации Никсона, как он начал новое наступление — так называемое мини-наступление праздника Тэт, — по ходу которого в продолжение четырех месяцев каждый месяц убивали в среднем по тысяче американ­цев. Ясно, что компромиссное предложение Никсона не вызвало у этих непреклон­ных лидеров ни малейшего желания пойти ему навстречу. И Ханой ни в малейшей степени не чувствовал себя связанным достигнутым в 1968 году «взаимопониманием» с администрацией Джонсона: что он-де не воспользуется в своих целях перерывом в бомбардировках.

Администрация Никсона приступила к исполнению своих обязанностей в надежде достичь национального консенсуса посредством разумных компромиссных предложе­ний и тем самым выступить перед Ханоем, как объединенная по существу нация. Вскоре стало ясно, что, подобно своим предшественникам, Никсон недооценил упор­ство и решимость Ханоя. Хо Ши Мин все более утверждался в том, что при наличии бессильного руководства в Сайгоне и в отсутствие нарастания американской вовле­ченности силы Ханоя способны одержать безоговорочную победу. Приверженец «Realpolitik» на практике, Хо не собирался отдавать за столом переговоров то, что, как он ожидал, способен был завоевать на поле боя.

Не могло быть менее подходящих адресатов для предложений о компромиссном мире, чем суровые и непреклонные герои, из которых состояло ханойское руковод­ство. Когда администрация Никсона приступила к исполнению своих обязанностей, в демократической партии, запустившей вьетнамскую авантюру, произошел решитель­ный раскол между официальной платформой и позицией «голубей», оказавшихся в меньшинстве (но получивших поддержку от таких руководителей, как сенаторы Тед Кеннеди, Джордж Макговерн и Юджин Маккарти), ибо национальный съезд демо­кратической партии эту позицию отверг. Через девять месяцев после вступления в должность республиканская администрация Никсона превзошла даже платформу «голубей» в демократической партии. Ханой беззастенчиво клал в карман каждую из американских уступок без малейшего намека на взаимность и неуклонно требовал безоговорочного вывода американских сил и замены сайгонского правительства ком­мунистическим режимом. Ханой настаивал на том, что иначе американские пленные так и не будут освобождены. По существу, Ханой требовал капитуляции, сопря­женной с бесчестьем.

Президенты, однако, не могут отказаться от выполнения задачи по той только причине, что она оказалась более трудной, чем ожидалось. Еще до инаугурации Ник­сон распорядился подготовить систематический обзор на тему, как можно привести войну к завершению. Были проанализированы три варианта: односторонний уход; столкновение с Ханоем посредством сочетания военного и политического давления; а также поэтапный перенос ответственности за ведение войны на сайгонское прави­тельство, с тем чтобы позволить Соединенным Штатам постепенно самоустраниться.

Первый вариант, а именно односторонний уход, позднее станет предметом мно­жества рассуждений ревизионистского характера. Последуют утверждения, будто по вступлении в должность Никсон должен был объявить дату ухода и кончить войну посредством одностороннего американского решения'.

Но это чистейшей воды журнализм. Хотя президенты имеют достаточную возмож­ность держать свои намерения в секрете, они связаны политическим окружением и находятся под давлением существующей реальности. Когда Никсон вступил в долж­ность в 1969 году, ни одна из политических партий не пропагандировала односторон­него ухода и ни один опрос общественного мнения не выступил в его пользу. Плат­форма «голубей», отвергнутая в 1968 году национальным съездом демократической партии, призывала к ограничению проводимых Соединенными Штатами наступатель­ных операций, взаимному выводу посторонних сил (включая северовьетнамские) и поощрению политики взаимного примирения между сайгонским правительством и Фронтом национального освобождения. В основе ее лежал принцип взаимности, и об одностороннем выводе сил не было ни единого упоминания.

Мирная программа администрации Джонсона была выражена в «манильской фор­муле», в которой предлагалось начать вывод американских войск только через шесть месяцев после ухода северовьетнамцев и лишь тогда, когда резко снизится уровень насилия. Причем даже в этом случае во Вьетнаме должны были остаться значитель­ные американские силы по образцу Кореи. Официальная демократическая платформа призывала к свободному политическому состязанию в Южном Вьетнаме, но лишь после окончания военных операций. Наконец, республиканская платформа призывала к «деамериканизации» войны, перемене военной стратегии и переговорам, базой ко­торых не будет служить «мир любой ценой». Во всех случаях без исключений настоя­тельно предлагались условия, которые Ханой обязан был выполнить еще до того, как Соединенные Штаты совершат уход. Все это предполагало компромисс, а не капиту­ляцию.

Немедленный, безоговорочный и односторонний уход поставил бы перед Амери­кой неразрешимые в практическом плане проблемы. Более полумиллиона американ­цев воевали на стороне южновьетнамской армии, насчитывавшей около 700 тыс. че­ловек, им же противостояли по меньшей мере 250 тыс. военнослужащих регулярной северовьетнамской армии и аналогичное количество партизан. В начальный период деятельности администрации Никсона принятие обязательства по немедленному од­ностороннему уходу из Вьетнама загнало бы обширный американский экспедицион­ный корпус в ловушку, причем он оказался бы между двух огней: гневом южновьетнамцев, очутившихся в положении преданных Америкой союзников, и неизбежным натиском северовьетнамцев.

Министерство обороны произвело расчет, согласно которому получалось, что упо­рядоченный вывод войск может быть организован самое меньшее в течение пятнадца­ти месяцев, причем в продолжение этого периода позиции американских войск будут постепенно ослабевать, так что последние группы могут стать заложниками обеих вьетнамских сторон. Даже если предположить, что южновьетнамская армия скорее будет разбита, чем обернется против своего американского союзника, результатом все равно будет уход посреди неописуемого хаоса, тем более что Ханой обязательно по­старается воспользоваться своим господствующим положением, чтобы навязать как можно более жесткие условия мира. Односторонний уход грозил обернуться трагиче­ским и кровавым фиаско.

Более того, администрация Никсона была убеждена в том, что односторонний уход способен превратиться в геополитическую катастрофу. Вера в надежность Аме­рики с муками создавалась на протяжении двадцати лет. Она была ключевым компонентом структуры свободного мира. Поворот на сто восемьдесят градусов в отноше­нии главного американского обязательства, принятого на себя последовательно че­тырьмя администрациями, причем со стороны президента, до того отож­дествлявшегося с консервативным курсом в области внешней политики, вызвал бы глубочайшее разочарование среди союзников Америки. Особенно среди тех, кто в наибольшей степени зависел от американской поддержки вне связи с тем, согласны ли они с деталями американской политики во Вьетнаме.

При данных обстоятельствах администрация Никсона пришла к выводу, что ей требуется выработать стратегию, которая поколебала бы уверенность Ханоя в полной победе и не позволила бы ему навязать американцам односторонний уход. Поэтому рассматриваемый второй вариант предполагал добиться быстрого завершения войны посредством сочетания политических и военных мер. Эта стратегия была мне лично по душе, поскольку я полагал, что она положит конец изнуряющей внутренней борь­бе и позволит администрации перейти к выполнению в большей степени объединяю­щих нацию задач. Этот вариант включал в себя три компонента: (1) согласие Кон­гресса на продолжение войны; (2) крупномасштабные усилия на переговорах, где Америка будет вправе делать любые возможные уступки, за исключением прямого со­действия захвату власти коммунистами; и (3) смена военной стратегии, которая в пре­делах Южного Вьетнама сведется к защите густонаселенных районов и к стремлению нарушить линии снабжения Ханоя путем прекращения движения по «тропе Хо Ши Мина» в Лаосе. Предполагалась и ликвидация районов баз на территории Камбоджи и минирования северовьетнамских портов. В течение четырех лет все эти меры были последовательно приняты, что заставило Ханой согласиться в 1972 году на те условия, которые он последовательно отвергал в течение десятилетия. Если бы все эти меры были осуществлены одновременно, причем тогда, когда у Америки во Вьетнаме еще были крупные наземные силы, воздействие их могло бы оказаться решающим.

В самом начале своего президентского срока Никсон, возможно, и обратился бы к Конгрессу, очертил бы свои идеи относительно почетного окончания войны во Вьет­наме и попросил бы их одобрения, подчеркнув, что в его отсутствие у него не оста­нется иного выхода, как пойти на односторонний уход, какими бы печальными ни были последствия. Однако Никсон отказался от подобного шага, отклонив рекомен­дации на этот счет, причем по двум причинам. Во-первых, он рассматривал такой шаг как отказ от возложенной на него, как на президента, ответственности. Во-вторых, будучи в течение шести лет членом Конгресса, он был убежден в том — и наверняка был прав, — что Конгресс обязательно уйдет от четкого решения и сделает свое одоб­рение весьма двусмысленным по содержанию, отяготив его таким количеством усло­вий, что лишь усугубит проблему.

Поначалу Никсон не решался нанести удар по вьетнамской системе снабжения. Отношения с Советским Союзом и Китаем, носившие в те времена весьма напряжен­ный характер, могли еще более ухудшиться, и взаимоотношения по принципу тре­угольника, которые позднее придали американской внешней политике столь необхо­димую гибкость, родились бы гораздо позже или бы вовсе не появились на свет. Обманутые надежды на ослабление напряженности во Вьетнаме могли бы далее вос­пламенить пыл участников движения за мир. Результат военных действий выглядел слишком неопределенным, а внутренние последствия могли оказаться неуправляе­мыми. При этом «стратегия прорыва» могла встретить столь сильное сопротивление со стороны ближайших советников Никсона, что ее можно было бы претворить в жизнь только после перетряски кабинета, а такого рода трата президентской энергии могла бы лишь помешать осуществлению жизненно важных инициатив долгосрочного характера.

Американский народ, похоже, требовал от правительства одновременного дости­жения двух несовместимых друг с другом целей: им хотелось, чтобы война окончилась и чтобы Америка не капитулировала. Эти двойственные чувства разделялись также и Никсоном, и его советниками. Стремясь провести американскую политику через это море противоречий, Никсон избрал третий вариант — так называемый путь «вьетнамизации», не потому, что он считал это блестящим выходом из положения, но потому, что согласно его суждению это был относительно безопасный способ сохра­нить равновесие между тремя ключевыми составляющими американского ухода из Вьетнама: поддержанием морального состояния внутри Америки на должном уровне, предоставлением Сайгону честного шанса самостоятельно встать на ноги и обеспече­нием для Ханоя стимула к урегулированию. Поддержание всех этих трех сложно соче­тающихся политических факторов стало бы решающей проверкой умения Америки претворить в жизнь решение уйти из Вьетнама.

Американская публика была бы успокоена выводом американских войск и серьез­ностью усилий по организации переговоров; Южный Вьетнам смог бы защищать себя при наличии массированной американской помощи и обученного персонала; Ханою же были бы предложены и пряник — в виде мирных инициатив, и кнут — в форме перио­дических акций возмездия с расчетом на истощение. Комплексная стратегия «вьетнамизации» тем не менее заключала в себе огромный риск того, что резерва време­ни может уже не оказаться, и проводящий подобную политику с треском провалится между двух, а тем паче — трех стульев. Само предприятие было в лучшем случае нена­дежным, ибо каждое отступление поощряло бы Ханой в его агрессивных действиях, а каждый прощальный выстрел доводил бы до точки кипения движение за мир.

В меморандуме от 10 сентября 1969 года, значительная часть которого была подго­товлена Энтони Лейком, тогда являвшимся моим ответственным помощником, а ны­не занимающим пост советника при президенте Клинтоне, я высказал Никсону все опасения, связанные с «вьетнамизацией»². Если «вьетнамизация» потребует слишком много времени, утверждалось в меморандуме, общественное недовольство скорее уси­лится, чем сойдет на нет. Тогда администрация очутится в «мертвой зоне» между «ястребами» и «голубями»: чересчур угодливая с точки зрения «ястребов», чересчур воинственная с точки зрения «голубей». Правительственные заявления, рассчитанные на то, чтобы расположить в свою пользу обе эти группы, возможно, и собьют с толку Ханой, но также и усилят его желание нас выпроводить.

Далее утверждалось следующее:

«...„Вьетнамизация" создаст всевозрастающие по своей серьезности проблемы, ес­ли мы будем следовать в ее направлении.

Вывод войск США превратится в нечто, подобное соленому арахису для жаждущей американской публики: чем больше американских войск отправится домой, тем больше будут требовать возврата остальных. На деле это может привести к требова­ниям одностороннего ухода — возможно, в течение года.

Чем больше войск будет выведено, тем более это поощрит Ханой...

Каждый выводимый американский солдат будет в относительном плане пред­ставлять все большую важность для осуществления усилий на Юге, поскольку будет представлять собой более значительный процент сил США, чем его предшествен­ник...

Станет все труднее и труднее поддерживать моральный уровень тех, кто остается, не говоря уже об их матерях.

„Вьетнамизация" может и не привести к снижению потерь в войсках США вплоть до самых окончательных этапов, ибо наш уровень потерь может не соотноситься с общей численностью американских войск в Южном Вьетнаме. Чтобы убить примерно 150 американских солдат за неделю, враг может атаковать лишь незначительное коли­чество наших сил...»

Если все это так, говорилось в меморандуме, то Ханой сосредоточит свои усилия на том, чтобы нанести Соединенным Штатам не военное, а психологическое пораже­ние; он будет затягивать войну, загонять переговоры в тупик и выжидать, как будет разворачиваться ситуация внутри Америки. В общем и целом эта предсказание оказа­лось верным.

Меморандум предвидел многие из наших будущих трудностей; но вдобавок он был обречен на невнимание. С одной стороны, хотя он и был передан президенту, я не ходил в Овальный кабинет, чтобы подкрепить его действенность. В Вашингтоне идеи не пропагандируют сами себя. Авторы меморандумов, не желающие за них бороться, скорее всего увидят потом в своих словах оправдания задним числом, а не руковод­ство к действию. Отступив перед возможностью решительного противостояния и внутренних беспорядков, которые могла бы повлечь за собой попытка силового про­тивостояния Ханою, я так и не настоял на тщательном рассмотрении этого варианта. Да и президент не вдавался в подробности, думаю, что по этой же самой причине. У Никсона не было стимула пересматривать ранее принятое решение в пользу «вьетнамизации», коль скоро ни одно из государственных учреждений, имеющих от­ношение к Вьетнаму, не высказало оговорок или возражений. А их не последовало в первую очередь потому, что они были до такой степени контужены демонстрациями, что были не в силах добровольно выйти на линию огня.

Я напоминаю о душевных страданиях, связанных с подобным выбором, чтобы по­казать: к тому времени, как Никсон вступил в должность, во Вьетнаме можно было выбирать только среди равновеликих зол. Тот факт, что «вьетнамизация» может ока­заться мучительно трудной, не делал другие варианты выбора более привлекательны­ми. Эта фундаментальная истина ускользала от внимания критиков войны в Корее. Ускользала она от внимания значительной части американского общества и в других обстоятельствах: внешнеполитическая деятельность часто влечет за собой принятие решений при недостаточности возможностей выбора. И выбор, перед лицом которого стоял Никсон во Вьетнаме, надо было делать между вовсе несъедобным и неудобова­римым. После двадцати лет «сдерживания» Америка платила свою цену за перена­пряжение.

Хотя «вьетнамизация» была рискованным курсом, по здравом рассуждении она оказалась наилучшим из всех имеющихся вариантов. Она имела то преимущество, что постепенно приучала американский и южновьетнамский народы к неизбежности ухо­да Америки. И если бы в процессе неумолимого сокращения численности американ­ских сил Америке удалось бы укрепить Южный Вьетнам — а администрация Никсона надеялась именно на это, — цели Америки были бы достигнуты. Ну а если бы так не получилось и единственным оставшимся вариантом был бы односторонний уход, то все-таки к тому времени американские силы во Вьетнаме уменьшились бы до такой степени, что риск хаоса и унижения был бы сведен к минимуму.

По мере претворения этой политики в жизнь Никсон преисполнился решимости сделать крупное усилие в направлении переговоров и попросил меня заняться этим делом. Французский президент Жорж Помпиду дал краткое резюме того, что меня ожидало впереди. Поскольку его аппарат взял на себя организационные мероприятия, связанные с моими секретными переговорами в Париже с северовьетнамцами, я вво­дил его в курс дела после каждого заседания. Однажды, когда я был в совершенней­шем отчаянии по поводу, казалось, непреодолимого тупика, Помпиду заметил, словно это было нечто само собой разумеющееся: «Вы обречены на успех».

Государственные служащие не выбирают конкретное время служения своей стране и стоящие перед ними задачи. Если бы я обладал в данном вопросе правом выбора, я бы, безусловно, предпочел более покладистого партнера по переговорам, чем Ле Дык Тхо. Опыт подтвердил верность идеологического учения и мнения коллег по ханой­скому политбюро — а именно того, что партизанская война знает только победу или поражение, но не компромисс. На ранних этапах «вьетнамизация» не производила на него никакого впечатления. «Как вы предполагаете взять верх при помощи одной только южновьетнамской армии, если она не смогла победить при содействии 500 тыс. американцев?» — спрашивал до предела уверенный в себе Ле Дык Тхо в 1970 го­ду. Этот мучительный по смыслу вопрос доводил нас до белого каления. Правда, за четыре года усиление Сайгона в сочетании с ослаблением Ханоя сделало положитель­ный ответ в пределах досягаемости. Но даже при этих обстоятельствах потребовались блокада, провал северовьетнамского наступления и интенсивные бомбардировки, что­бы вынудить Ханой заключить соглашение.

Феномен абсолютно неколебимого противника, незаинтересованного в компромис­се, более того, превращающего тупиковую ситуацию в оружие, был чужд американскому опыту. Все большее число американцев жаждало компромисса. Но ханойские лидеры развязали войну, чтобы победить, а не чтобы заключить сделку. Поэтому категории, ко­торыми оперировали во время внутриамериканских дебатов — множество предложений о прекращении бомбардировок, о перемириях, о назначении крайнего срока вывода американских сил, о создании коалиционного правительства, — никогда не входили в расчеты Ханоя. Ханой начинал торговаться только тогда, когда на него оказывалось се­рьезное давление, — в частности, когда Америка возобновила бомбардировки, и в наи­большей степени тогда, когда были заминированы северовьетнамские порты. Однако возврат к оказанию давления более всего воспламенял критиков внутри страны.

⇐ Предыдущая39404142434445464748Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: