Окончательный уход; Никсон 2 глава

Переговоры с северовьетнамцами шли на двух уровнях. Были официальные встречи четырех сторон конфликта в отеле «Мажестик» в Париже, в которых участвовали Соединенные Штаты, правительство Тхиеу, ФНО (ханойская южновьетнамская организа­ция-ширма) и ханойское правительство. В продолжение месяцев время уходило на то. чтобы выяснить, какой должна быть форма стола, чтобы предоставление места ФНО не влекло за собой признания его Сайгоном, так что официальные переговоры немед­ленно ушли в песок. Форум оказался слишком велик, общественное внимание — слишком безжалостно, а Ханой проявил полнейшее нежелание предоставить равный статус не только Сайгону, но в данном случае даже собственному сателлиту, ФНО.

Поэтому администрация Никсона продолжала вести так называемые переговоры частного характера, то есть секретные, в которых принимали участие только амери­канская и северовьетнамская делегации и которые были начаты еще Авереллом Гар-риманом и Сайрусом Вэнсом в последние месяцы деятельности администрации Джонсона. Характерно то, что прибытие Ле Дык Тхо в Париж означало готовность Ханоя к данному раунду переговоров. Хотя в ханойской иерархии он занимал пятое место, Ле Дык Тхо из соображения маскировки называл себя специальным советни­ком Зуана Тхи, функционера из министерства иностранных дел, который формально являлся главой северовьетнамской делегации в отеле «Мажестик».

Американская позиция на переговорах заключалась в том, чтобы отделять друг от друга военный и политический аспекты, и она оставалась неизменной вплоть до 1971 года. Эта программа призывала к прекращению огня, за которым последовал бы пол­ный вывод американских войск. Никакого снабжения, никакой живой силы с Севера. Политическое будущее Южного Вьетнама вверялось свободному политическому со­стязанию. Ханой вплоть до прорыва в октябре 1972 года требовал одного: установить срок безоговорочного вывода всех американских сил и ликвидации правительства Тхиеу. Установление этого срока было своего рода входной платой для начала перего­воров по всем другим вопросам, причем он обязан был бы соблюдаться независимо от успеха дискуссий на другие темы. Америка рассчитывала на компромисс; Ханой — на капитуляцию. Срединного пути не было до тех пор, пока соотношение сил в назем­ных сражениях не сделало соглашение временно возможным.

На встречах неизменно настаивала американская сторона, при этом в роли по­средника выступал генерал Верной Уолтере, военный атташе посольства Соединенных Штатов в Париже. (Уолтере затем сделал заметную карьеру в качестве заместителя директора Центрального разведывательного управления, постоянного представителя в Организации Объединенных Наций и посла в Германии, кроме того, ему доверялись весьма деликатные президентские миссии.) Маневрировать Соединенными Штатами, с тем чтобы заставить их сделать первый шаг, было одним из излюбленных приемов Ханоя, — таким образом они обеспечивали себе психологическое превосходство. Эта тактика показывает, как ловко сумел Ханой использовать внутриамериканский кри­зис. Если бы во время продолжительного пребывания Ле Дык Тхо в Париже с ним бы не вступило в контакт правительство Соединенных Штатов, он бы наверняка намек­нул разок-другой журналистам или приезжающим туда членам Конгресса на неспо­собность администрации Никсона воспользоваться откровенно миролюбивыми наме­рениями Ханоя. С учетом американских внутриполитических противоречий такого рода намеки принимались бы за чистую монету даже тогда, когда переговоры уже ве­лись по существу. Во время каждого из приездов Ле Дык Тхо в Париж в промежутке между 1970 и 1972 годами за шестимесячный отрезок времени состоялось пять или шесть встреч. (Имел место также ряд встреч с Зуаном Тхи. В отсутствие Ле Дык Тхо они оказались пустой тратой времени.)

Переговоры следовали стереотипной процедуре. Будучи формально главой вьет­намской делегации на переговорах, Зуан Тхи имел обыкновение начинать встречу бесконечным повторением вьетнамской позиции, знакомой нам по встречам в отеле «Мажестик». Затем он «предоставлял слово специальному советнику Ле Дык Тхо». Одетый в безупречную коричневую или черную «маоцзедуновку», Ле Дык Тхо произ­носил столь же длинную речь, нацеленную на философские вопросы в его представ­лении и насыщенную эпическими повествованиями на тему предшествовавших войн вьетнамцев за независимость.

Почти до самого конца переговоров тема высказываний Ле Дык Тхо оказывалась неизменной: соотношение сил сложилось в пользу Ханоя и во все большей степени бу­дет таковым; войны ведутся ради достижения политических целей, и потому американ­ское предложение о прекращении огня и обмене пленными является абсурдным и не­приемлемым; а политическое решение следует начать со свержения Соединенными Штатами южновьетнамского правительства. (В какой-то момент Ле Дык Тхо даже услужливо предложил метод осуществления выполнения этой задачи — убийство Тхиеу.)

Все это с безупречной вежливостью, замороженным высокомерием, несущим в се­бе осознание морального превосходства, подавалось при помощи марксистского сло­варя, заведомо непонятного непросвещенным империалистам, то и дело вставляющим свои реплики. Ле Дык Тхо не упускал ни малейшей возможности заняться по любому, даже самому пустяковому, поводу идеологическим просвещением. Как-то раз мне на­до было сделать перерыв в переговорах, и я для этого воспользовался достаточно, по моему мнению, тактичной марксистской формулировкой: «объективная необходи­мость» делает перерыв необходимым. Это, однако, побудило Ле Дык Тхо прочесть очередную десятиминутную лекцию на тему недопустимости для империалиста вроде меня использования марксистской терминологии.

Фундаментальной стратегией, лежащей в основе ледяной холодности Ле Дык Тхо во время переговоров, было желание довести до нашего сведения, что время работает на него, поскольку он в состоянии использовать внутренний раскол американского общества себе на благо. В ходе первых встреч в период с февраля по апрель 1970 года он отвергал прекращение огня, пятнадцатимесячный график вывода войск, деэскала­цию боевых действий и обеспечение нейтралитета Камбоджи. (Весьма интересно то, что в перечне обид, подробном до невозможности, Ле Дык Тхо ни разу не упомянул «тайные» бомбардировки лагерей-убежищ на территории Камбоджи.)

Во время второго тура переговоров, с мая по июль 1971 года, Ле Дык Тхо достиг незаурядного уровня низости и цинизма. На открытом заседании ФИО объявил о плане, состоящем из семи пунктов. Ле Дык Тхо предложил несколько отличную от этого плана и более конкретную схему из девяти пунктов и специально подчеркнул, что именно она послужит основой для настоящих переговоров. В то же время пред­ставители коммунистов требовали ответа на публично объявленный план из семи пунктов, и администрация Никсона оказалась под обстрелом в связи с тем, что не от­вечает на предложение, по поводу которого сами вьетнамские участники переговоров четко и ясно заявили, что обсуждать его не собираются. Головоломная шарада зани­мала умы до тех пор, пока Никсон публично не разоблачил этот маневр, после чего Ханой обнародовал состоящее из двух пунктов «уточнение» к состоящему из семи пунктов плану. Это вызвало очередную волну общественного давления на Никсона. По окончательному завершению переговоров я спросил Ле Дык Тхо, что именно уточняли эти два пункта. «Ничего», — ответил тот с улыбкой.

Во время третьего раунда переговоров, проходившего с августа 1972 года по январь 1973 года, произошел прорыв. 8 октября Ле Дык Тхо отказался от стандартного требо­вания к Америке свергнуть сайгонское правительство и согласился на прекращение огня. С этого момента дело стало быстро двигаться к завершению. Ле Дык Тхо про­демонстрировал, что он так же изобретателен в поиске решений, как он был упрям в период жесткого противостояния. Этот хитроумец даже изменил содержание вступи­тельной речи, — при всей ее пространности, в ней зазвучало слово «вперед». Однако начало серьезных переговоров не помешало наклонности Ле Дык Тхо к чтению нра­воучений. Каждое утро он, как начало новой молитвы, произносил одну и ту же фра­зу: «Вы делаете большое усилие, и мы сделаем большое усилие». Однажды, впрочем, он опустил прилагательное, заявив, что Америке следует сделать «большое усилие», на которое будет отвечено просто «усилием». Для того, чтобы нарушить монотонность этой речи, я обратил внимание Ле Дык Тхо на отсутствие определения. «Рад, что вы это заметили, — проговорил мой невозмутимый собеседник. — Ведь вчера мы сделали большое усилие, а вы сделали просто усилие. Так что сегодня мы поступим наоборот: вам следует сделать большое усилие, мы же сделаем просто усилие».

Беда отчасти заключалась в том, что Ле Дык Тхо преследовал одну-единственную цель, в то время как Америка, будучи сверхдержавой, не могла не иметь их много. Ле Дык Тхо хотел завершить свою карьеру революционера победой; Америка же должна была находить равновесие между соображениями внутреннего и международного по­рядка и учитывать проблемы будущего Вьетнама применительно к сохранению гло­бальной роли Америки. Ле Дык Тхо последовательно бил в одну точку; администра­ция же Никсона была обязана вести бой на таком множестве фронтов, что весьма редко ей представлялась возможность вести дипломатическую деятельность наступа­тельного характера..

И действительно, с самого начала переговоров и в.течение всего времени их прове­дения администрация Никсона вынуждена была тратить огромное количество энергии, чтобы отбивать нападки, ставившие под сомнение добрые намерения президента. Не­смотря на множество односторонних, без расчета на взаимность жестов, совершенных Никсоном в пользу Ханоя, президент почти сразу же после вступления в должность стал подвергаться критике, будто бы он недостаточно предан делу мира. В сентябре 1969 года Соединенные Штаты предложили ФНО участие в политическом процессе и смешанных избирательных комиссиях, вывели 10% своих вооруженных сил и согласи­лись на полный вывод остальных, после урегулирования получив в ответ на эти уступ­ки не более чем бесконечные повторения стандартных заклинаний коммунистов с тре­бованием одностороннего ухода и свержения сайгонского правительства.

Тем не менее 25 сентября 1969 года сенатор-республиканец от штата Нью-Йорк Чарлз Гуделл объявил, что он внесет на обсуждение резолюцию, требующую вывода всех американских вооруженных сил из Вьетнама к концу 1970 года. 15 октября по всей стране состоялись так называемые демонстрации в пользу моратория. Двадцати­тысячная толпа направилась на полуденный митинг в финансовом районе Нью-Йорка, чтобы послушать, как Билл Мойерс, помощник и пресс-секретарь президента Джонсона, осуждает войну. Тридцать тысяч собрались в Нью-Хэйвене. Пятьдесят ты­сяч заполнили пространство возле памятника Вашингтону, в поле зрения Белого до­ма. В Бостоне в историческом центре города 100 тыс. человек внимали речам сенато­ра Макговерна, в то время как самолет «нарисовал» над их головами символ мира, намекая тем самым на то, что администрация этого мира не желает.

В той форме, в какой это воплотилось в движении за мир, американская исключи­тельность не допускала возможности обсуждения практической стороны ухода и трак­товала попытки такого рода как сокровенное желание администрации продолжать войну. Превратив войну во внутренний конфликт между добром и злом в самой своей стране, движение за мир предпочло бы — по соображениям, которые оно считало вы­сокоморальными, — разгром Америки во Вьетнаме такому «почетному» выходу, кото­рый разжег бы аппетит правительства к новым заграничным авантюрам.

Вот почему оказалось невозможным найти точки соприкосновения между движе­нием за мир и правительством. Никсон сократил численность американских войск во Вьетнаме в продолжение трех лет с почти 550 тыс. до 20 тыс.; потери снизились с примерно 16 000, то есть 28% от общего количества, в 1968 году до примерно 600, то есть приблизительно одного процента от общего количества, в 1972 году, последнем году войны. Но это не уменьшило ни недоверия, ни боли. Ибо фундаментальные раз­ногласия не могли быть преодолены: Никсон хотел покинуть Вьетнам с честью, а движение за мир полагало, что честь диктует Америке, по существу, безоговорочный уход из Вьетнама.

Если окончание войны становилось единственной целью, то сайгонское прави­тельство воспринималось глазами его противников скорее как препятствие, чем как союзник. Прежнее положение, будто Южный Вьетнам является ключевым элементом американской безопасности, было давным-давно отброшено. Оставалось только ощу­щение того, что во Вьетнаме Америка находится в дурной компании. Новым стан­дартным утверждением критиков стало требование заменить правительство Тхиеу на коалиционное правительство, если надо, то путем снижения американского финанси­рования Южного Вьетнама. Идея коалиционного правительства превратилась в пана­цею, предлагаемую во время внутриполитических дебатов. Но именно тогда северо­вьетнамские участники переговоров дали ясно понять, что, согласно их собственному определению, коалиционное правительство — это лишь эвфемизм захвату комму­нистами Юга.

Северовьетнамцы на деле разработали весьма продуманную формулу, позво­лившую сбить с толку американскую общественность. Они утверждали, что целью их является создание «трехстороннего» коалиционного правительства, куда вошли бы ФНО (их пешки), нейтралистские элементы и члены сайгонской администрации, стоящие за «мир, свободу и независимость». Помня все хитроумные маневры Ханоя, надо было читать между строк, чтобы понять истинный смысл подобных предложе­ний. И только тогда становилось ясно, что этот трехсторонний орган должен был не управлять Сайгоном, но вести переговоры с ФНО об окончательном урегулировании. Иными словами, орган, подвластный коммунистам, вел бы переговоры с чисто ком­мунистической группировкой относительно политического будущего Южного Вьет­нама. Ханой предлагал кончить войну посредством... диалога с самим собой.

Однако в ходе внутриамериканских дискуссий этот вопрос ставился вовсе не так. В книге «Гигант-калека» сенатор Дж. Уильям Фулбрайт утверждал, что речь идёт о сведении счетов между соперничающими тоталитаристами. Сенатор Макговерн, ко­торый в 1971 году говорил о перспективах создания «смешанного правительства» в Сайгоне, в 1972 году, накануне выдвижения своей кандидатуры от демократической партии на пост президента, настаивал на выводе войск США и на резком сокращении военной помощи Южному Вьетнаму. Администрация Никсона была готова рискнуть правительством Тхиеу ради свободных выборов под международным наблюдением. Но она отказывалась свергнуть союзное правительство, созданное при предыдущей адми­нистрации, чтобы обеспечить уход Америки.

С точки зрения движения за мир, критерием успеха был просто сам факт оконча­ния войны. А если ответ был отрицательным, то переговорная позиция Америки вос­принималась как ошибочная. Движение за мир не осуждало Ханой ни за его позицию на переговорах, ни за методы ведения войны, что тем самым давало Ханою стимул твердо стоять на своем. К 1972 году Соединенные Штаты в одностороннем порядке вывели 500 тыс. военнослужащих. Сайгон официально предложил провести свобод­ные выборы, а Америка — вывести все остающиеся войска в течение четырех месяцев с момента заключения соглашения. Тхиеу согласился подать в отставку за месяц до выборов. Соединенные Штаты предложили создать смешанную комиссию для наблю­дения за выборами, причем все это обусловливалось прекращением огня под между­народным контролем и возвращением военнопленных. Но ни одна из этих мер не ослабила нападки на их мотивы и политический характер.

С течением времени дебаты внутри страны все больше и больше сосредоточи­вались на поставленном Ханоем предварительном условии назначить в односторон­нем порядке твердую дату вывода американских войск в качестве формулы окончания войны. Предложения по установлению крайних сроков вывода войск быстро превра­тились в стандартное содержание антивоенных резолюций Конгресса (в 1971 году их было примерно двадцать две, а в 1972 году — тридцать пять). То, что они носили не­обязательный характер, полностью развязывало их авторам руки: отчуждение от ад­министрации и полное отсутствие ответственности за последствия. Ничего, казалось, не было проще, чем кончить войну путем простого ухода с поля боя, — с той, однако, оговоркой, что во Вьетнаме все не так просто, как кажется.

После встречи с участниками переговоров со стороны Северного Вьетнама и ФНО члены американского движения за мир непрестанно заявляли, что они «знают»: осво­бождение военнопленных и урегулирование прочих вопросов не замедлят после того, как Соединенные Штаты примут на себя обязательство в конкретный, не подлежа­щий изменению срок произвести вывод войск. На самом деле Ханой никогда не давал подобного обещания, придерживаясь того же старого и обманчиво двусмысленного сценария, как и во время прекращения бомбардировок в 1968 году. Установление крайнего срока вывода войск, утверждал Ле Дык Тхо, создаст «благоприятные усло­вия» для решения прочих проблем, но когда дело дошло до конкретного обсуждения, то он настаивал на том, что этот крайний срок, будучи установлен, останется обяза­тельным независимо от того, что произойдет на переговорах на другие темы, — каса­тельно прекращения огня или освобождения пленных. На деле Ханой обусловливал освобождение пленных и прекращение огня свержением сайгонского правительства. Как беспрестанно объяснял Ле Дык Тхо, словно вел семинар политграмоты для начи­нающих, именно поэтому в первую очередь и велась война.

Величайшей иронией судьбы, выяснившейся в процессе внутриполитических спо­ров, было то, что Ханой на деле вовсе не был заинтересован в одностороннем выводе американских войск. Этот вопрос до сих пор понимается в значительной части лите­ратуры о войне превратно. Почти до самого конца Ханой никогда не отклонялся от стандартной формулы: необратимый срок вывода американских войск в сочетании с обязательством Америки свергнуть при уходе южновьетнамское правительство. Ханой был принципиально незаинтересован в нюансах различных вариантов графика выво­да, которые прекраснодушные члены Конгресса готовы были бросить к его ногам, разве что в той степени, в какой это могло способствовать расколу американского общества. Предложить более утешительный график — вовсе не означало повлиять на позицию Северного Вьетнама. Исход конфликта, как это мыслилось Ханою, предо­пределяла только сила. Он охотно проглатывал любые подслащенные пилюли, но это не влияло на его переговорную позицию. Противники войны полагали, что Ханой по­ведет себя разумно, если Америка уступит ему лишнюю милю. В этом они глубоко ошибались. Все, что слышал Вашингтон от Ханоя, сводилось к бесконечному требо­ванию о капитуляции: безоговорочному уходу, за которым должно было последовать свержение тогдашней администрации в Южном Вьетнаме, ее замене ханойскими ма­рионетками, а затем, когда у Америки на руках не останется карт, пройдут перегово­ры относительно пленных, которых легко можно будет задержать у себя, чтобы вы­жать дополнительные уступки.

Как выяснилось позднее, дебаты на тему вывода войск оказались поворотным пунктом во вьетнамской войне, показав, что многие из побед администрации были на самом деле пирровыми. Никсон твердо стоял на той точке зрения, что на конкретную крайнюю дату вывода войск можно соглашаться лишь в том случае, если в обмен на это будет обеспечено достижение других существенно важных для Америки целей. Но тогда ему пришлось бы платить свою цену за полный уход уже после того, как эти условия будут выполнены. Ибо Южный Вьетнам должен был тогда самостоятельно защищать себя от гораздо более непримиримого противника, чем те, с которыми при­ходилось сталкиваться другим ее союзникам, и при таких условиях, на которые Аме­рика не вынуждала идти никого из других своих союзников. Американские войска находились в Европе на протяжении жизни двух поколений; перемирие в Корее за­щищалось американскими силами уже более сорока лет. Только во Вьетнаме Соеди­ненные Штаты, в силу внутренних разногласий, не соглашались оставить какие-либо войска; и по ходу дела они лишили себя какого бы то ни было задела с точки зрения безопасности, когда речь зашла о защите уже достигнутых соглашений.

Никсон изложил американские условия урегулирования в двух программных ре­чах — 25 января и 8 мая 1972 года. Условия эти были таковы: прекращение огня под международным наблюдением; возврат и подсчет пленных; продолжение экономи­ческой и военной помощи Сайгону; решение политического будущего Южного Вьет­нама вьетнамскими политическими партиями на основе свободных выборов. 8 октяб­ря 1972 года Ле Дык Тхо принял ключевые предложения Никсона, и Ханой наконец отказался от требования соучастия Америки в установлении коммунистического прав­ления в Сайгоне. Он согласился на прекращение огня, на возврат американских пленных, на предоставление отчета по поводу пропавших без вести. Правительство Тхиеу оставалось на месте, а Соединенным Штатам позволялось продолжать оказы­вать ему военную и экономическую помощь.

До этого Ле Дык Тхо вообще отказывался обсуждать подобные условия. И потому он внес собственное предложение, означавшее, по существу, прорыв на переговорах, сопроводив его следующим заявлением:

«...Данное новое предложение полностью совпадает с тем, что предлагал сам пре­зидент Никсон: прекращение огня, конец войны, освобождение пленных, вывод войск... и мы дополнительно предлагаем ряд принципов решения политической про­блемы. Вы также их предлагали. А урегулирование этих вопросов мы оставляем на усмотрение южновьетнамских партий».

Ни одна из последующих трагедий и дискуссий не в состоянии стереть из памяти чувство воодушевления, овладевшее теми из нас, кто формировал американскую по­литику, когда мы осознали, что находимся на пороге достижения того, к чему стре­мились на протяжении четырех мучительных лет, и что Америка не бросит на произ­вол судьбы тех, кто на нее положился. Никсон заявлял множество раз, что, как только его условия будут приняты, он быстро пойдет на урегулирование. 14 августа 1972 года я заявил Тхиеу, что, если Ханой примет предложения президента Никсона как есть, Америка быстро заключит соглашение. Мы обязаны сдержать слово. И у нас нет иного выбора, кроме как его сдержать. Если бы мы промедлили, Ханой бы опу­бликовал свое предложение, вынуждая администрацию к объяснениям, почему она отвергла свои же собственные условия, и этим ускорил бы голосование в Конгрессе по поводу сокращения выделяемых средств.

Сочетание обстоятельств заставило Ханой принять то, что до этого систематически отвергал: уменьшение поставок по нарастающей в результате минирования северо­вьетнамских портов, удары по лагерям на территории Лаоса и Камбоджи в 1970 и 1971 годах, провал весеннего наступления в 1972 году, отсутствие политической под­держки из Москвы и Пекина в момент возобновления Никсоном бомбардировок Се­вера и страх перед тем, что Никсон, будучи переизбран, доведет дело до решительного столкновения.

Решающим фактором, возможно, было то, что, оценивая последствия президент­ских выборов 1972 года, тщательно рассчитывающий все свои шаги Ханой на этот раз совершил крупный просчет. Ханой, похоже, поверил, что чуть ли не подавляющая победа Никсона на выборах развяжет ему руки в отношении продолжения войны. Администрация Никсона знала, что новый Конгресс не будет более дружественно на­строен по отношению к политике Никсона во Вьетнаме и, возможно, будет к нему лично еще более враждебен. Могла пройти одна из буквально сотен резолюций Кон­гресса по сокращению финансирования войны — возможно, применительно к оплате дополнительных расходов, представленных на утверждение конгресса в начале 1973 года и связанных с разгромом весеннего наступления коммунистов в 1972 году.

Я приветствовал перспективы мира в надежде, что они позволят Америке начать процесс национального выздоровления и вновь выковать двухпартийный консенсус, сформировавший американскую послевоенную внешнюю политику. В конце концов движение за мир добилось цели и обеспечило мир, а те, кто стремился к почетному завершению войны, могли чувствовать себя удовлетворенными, поскольку их терпе­ние дало свои результаты. В моем кратком сообщении, где были очерчены условия окончательного соглашения, я протянул руку оппонентам в четырехлетней внутренней борьбе:

«...Теперь становится ясно, что никто в связи с этой войной не обладает монопо­лией на душевную боль и никто из участников дебатов не имеет монополии на мо­ральную убежденность; и теперь, когда наконец мы достигли такого соглашения, со­гласно которому Соединенные Штаты не предопределяют политического будущего своим союзникам, соглашения, сохраняющего достоинство и самоуважение для всех сторон, мы, залечивая раны в Индокитае, сможем начать залечивать раны в Аме­рике».

Туманные перспективы национального единства, однако, необратимо рассеялись по поводу Камбоджи. Поскольку Камбоджа была единственным театром войны в Ин­докитае, не унаследованным Никсоном от своих предшественников, она подлила масла в огонь межпартийных дебатов. Завязался еще один гордиев узел противоречий вьетнамской эры.

В мои намерения не входит вновь напоминать об этих противоречиях. Подроб­ности их уже рассмотрены в другом месте. По сути дела, обвинения со стороны кри­тиков администрации сводятся к двум центральным пунктам: что Никсон беспричин­но распространил войну на территорию Камбоджи и что по ходу дела именно эта американская политика породила у администрации всю тяжесть ответственности за геноцид, осуществленный коммунистическими «красными кхмерами» после одержан­ной ими победы в 1975 году.

Само представление, будто Никсон бездумно расширил границы войны, восходит к стратегической концептуальной ошибке по поводу Лаоса, относящейся к 1961 — 1962 годам, а именно, будто роль Америки в войне ограничивается Южным Вьетна­мом, даже несмотря на то, что Ханой вел войну во всех трех странах индокитайского театра военных действий. Северовьетнамская армия построила внутри Камбоджи це­лую сеть лагерей-убежищ непосредственно по ту сторону границы с Южным Вьетна­мом, откуда на американские и южновьетнамские силы совершались нападения в масштабе дивизий. Лагеря снабжались либо по «тропе Хо Ши Мина» через Лаос, либо через камбоджийский морской порт Сиануквилль — причем все это представляло со­бой откровенное нарушение нейтралитета Камбоджи. По мере ускорения ухода аме­риканских войск боевые позиции как южновьетнамских, так и американских сил бы­ло бы невозможно защищать, если бы сеть снабжения осталась нетронутой, а уменьшающимся американским войскам противостояли бы по-прежнему многочисленные северовьетнамские части с неограниченными возможностями снабжения из­вне. Поэтому администрация Никсона приняла тактическое решение нанести удар по территории лагерей с воздуха в 1969 году и наземными силами в 1970-м. Воздушные удары были ответом на волну северовьетнамских атак на Юге, где убивали 400 амери­канцев в неделю и нарушали «взаимопонимание» Ханоя с президентом Джонсоном, достигнутое во времена прекращения бомбардировок в 1968 году; наземные улары были стратегическим ходом для защиты уходящих американских войск, вывод кото­рых совершался в количестве 150 тыс. в год.

В отсутствие удара по северовьетнамским базам снабжения не сработала бы ника­кая, даже тщательнейшим образом продуманная стратегия вывода американских войск. В каждом отдельном случае американские наступательные действия привет­ствовались камбоджийскими властями, которые видели в них защиту камбоджийского нейтралитета; в конце концов, никто северовьетнамцев в Камбоджу не приглашал.

Тем не менее и тот и другой американские военные шаги вызвали весьма эмоцио­нальный отклик в Соединенных Штатах. Начались дебаты, перешедшие границы чисто военно-стратегических вопросов. Камбоджа быстро стала неотъемлемой частью фундаментальной вьетнамской проблемы. Политика администрации являлась отраже­нием стратегии; критика сосредоточивалась на моральной обоснованности войны как таковой. Этот подход вдобавок отразил неспособность нации проникнуть в глубину сущности и непримиримости революционной идеологии. Есть все доказательства то­му, что «красные кхмеры» стали идеологическими фанатиками еще во времена своего студенчества в Париже в 50-е годы. Они были преисполнены решимости вырвать с корнем и стереть с лица земли существующее камбоджийское общество и воплотить на практике своего рода безумную утопию путем уничтожения всех, даже в самой ма­лой степени затронутых «буржуазным» образованием. Предположение о том, будто их превратило в убийц поведение Америки, имеет под собой точно такое же мораль­ное основание, как утверждение, будто холокост был вызван американскими страте­гическими бомбардировками Германии.

Цель этих страниц — не поиск окончательного суждения по тем вопросам, по по­воду которых страсти достигали подобного накала и по ходу дела породили собствен­ную культовую литературу. Но Америка обязана отдать себе отчет в том, что, незави­симо от окончательных суждений по поводу мудрости американских тактических решений применительно к Камбодже, трагические обстоятельства сложились так, что убийцами являлись «красные кхмеры», а камбоджийцы платили кровавую дань за раскол в американском обществе. Критикующие сделали невозможным для Америки содействие камбоджийскому правительству в его усилиях противостоять натиску «красных кхмеров», не осознавая того, что устранение Америки повлечет за собой кровавую бойню, коль скоро они выступали за прекращение помощи и добились этого. Последующие события, безусловно, потрясли их до глубины души. И все же их недооценка тех, кто сотворил геноцид, не вызвала у них раскаяния даже задним чис­лом — в гораздо большей степени они были увлечены осуждением собственных со­отечественников.

Общество проверяется тем, может ли оно поступиться своими разногласиями в стремлении к общей цели и способно ли оно осознать, что различные сообщества способны сделать рывок вперед благодаря примирению, а не конфликтам. Америка в Индокитае этого испытания не выдержала.

⇐ Предыдущая40414243444546474849Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: