Железный жених

 

«Горе» пришло в одиночку, чернея парусами на розовом утреннем небе. Всего, стало быть, пятьдесят четыре. Разбуженный Виктарион проклял Штормового Бога – злость лежала в животе черным камнем. Вот и весь его флот.

Со Щитовых островов он отплыл с девяносто тремя судами, а еще раньше Железный Флот, принадлежащий Морскому Трону, насчитывал ровно сто кораблей – не таких больших, как боевые гиганты с зеленых земель, но втрое больше обычных ладей, с глубокой осадкой и таранами на носу. Впору хоть с королевской армадой помериться.

Миновав голый дорнийский берег с мелями и водоворотами, они запаслись на Ступенях зерном, дичью и пресной водой. Там же «Железная победа» захватила большой купеческий когг «Благородная леди», шедший в Старомест через Королевскую Гавань, Синий Дол и Чаячий город с грузом соленой трески, сельди и китового жира. Все это стало приятной добавкой к столу Железных Людей. С пятью другими трофеями – тремя коггами, галеей и галеоном, взятыми в Редвинском проливе и около Дорна, флот увеличился до девяноста девяти кораблей.

Они отошли от Ступеней тремя горделивыми флотилиями, чтобы встретиться вновь у южной оконечности Кедрового острова. На месте встречи собралось сорок пять. Двадцать два виктарионовских подходили по три, по четыре, порой и поодиночке; четырнадцать привел Хромой Ральф; из флотилии Рыжего Ральфа Стонхауза пришли всего девять, а сам Ральф запропал. С добавлением девяти новых трофеев число составило пятьдесят четыре, но все трофеи были когги, рыбачьи лодки, купцы и перевозчики рабов, ни одного боевого. Плохая замена в бою пропавшим кораблям Железного Флота.

Последним, тремя днями ранее, притащился «Губитель дев», а перед ним с юга показались трое других: трофейная «Благородная леди» между «Кормильцем ворон» и «Железным поцелуем». До них долго никого не было, кроме «Безрассудной Джейны» и «Страха». Еще раньше подошел Хромой Ральф: «Лорд Квеллон», «Белая вдова», «Плач», «Скорбь», «Левиафан», «Железная Леди», «Ветер жатвы», «Боевой молот» и еще шесть кораблей, два из них на буксире.

«Штормы, – пробурчал Хромой, явившись к Виктариону. – Три сильные бури, а между ними валирийские ветры: красные, пахнущие пеплом и серой, и черные, гнавшие нас к мертвому берегу. Этот поход с самого начала был проклят. Вороний Глаз боится тебя, милорд – зачем иначе было посылать нас в такую даль? Он не хочет, чтобы мы возвращались».

Виктарион думал о том же, попав после выхода из Волантиса в первый шторм. Если бы не страх перед пролитием родной крови, он давно убил бы Эурона Вороньего Глаза. «Кулак Дагона» и «Красный прилив», налетев друг на друга, разбились в щепки – в этом тоже Эурон виноват. Первая потеря флотилии Виктариона, но далеко не последняя.

Он влепил Хромому две оплеухи, сказав: «Первая за потерянные тобой корабли, вторая за болтовню о проклятии. Скажешь об этом еще раз – язык твой к мачте приколочу. Немых я умею делать не хуже Вороньего Глаза. – Из‑ за боли в левой руке он выразился резче, чем собирался, но угроза его не была пустой. – Теперь бури кончились, и наш флот соберется вновь».

Обезьянка с мачты насмехалась над ним, словно чуя, как он раздосадован. Подлый зверь. Поймать бы его, но обезьяны любят такую игру и ловко удирают от его воинов. Из‑ за ее воплей рука болит еще пуще.

– Пятьдесят четыре, – ворчал он. Нельзя было, конечно, надеяться, что Железный Флот проделает столь долгий путь без потерь, но семьдесят кораблей, если не восемьдесят, Утонувший Бог мог бы ему сохранить. Жаль, что с ними нет Мокроголового или другого жреца. Виктарион принес жертву и перед отплытием, и на Ступенях, когда они разделились натрое – но произнес, как видно, не те слова. А может, Утонувший Бог здесь не властен. Виктарион все больше боялся этих чужих морей, где боги тоже чужие, но своим страхом делился лишь со смуглянкой, не имеющей языка.

При виде «Горя» он позвал к себе Вульфа Одноухого.

– Надо поговорить с Кротом. Собери Ральфа Хромого, Бескровного Тома и Черного Шеперда. Охотников отозвать, все лагеря на берегу к рассвету свернуть. Загрузиться фруктами до отказа, загнать свиней на суда – будем забивать их по мере надобности. «Акула» останется здесь поджидать опоздавших. – Ей все равно чиниться – после штормов у нее уцелел один корпус. Без нее их станет пятьдесят три, но тут уж ничего не поделаешь. – Отчаливаем завтра с вечерним приливом.

– Как скажешь, лорд‑ капитан, – сказал Вульф, – но завтра может подойти еще кто‑ нибудь.

– А за десять дней могут подойти еще десять либо ни одного. Мы чересчур долго торчим здесь, глядя, не покажутся ли паруса. Победа будет слаще, если мы добьемся ее меньшим числом. – Да и волантинцев не вредно опередить.

В Волантисе военный флот загружался провизией, и весь город был пьян. Матросы, солдаты и ремесленники плясали на улицах с дородными купцами и аристократами, во всех тавернах и погребках пили за новых триархов. Слышались разговоры о золоте, драгоценностях и рабах, которые хлынут в Волантис после гибели королевы драконов. Одного дня в этом порту Виктариону Грейджою хватило по горло. Уплатив за съестное и пресную воду золотом (стыд и позор), он опять вывел свои корабли в море.

Волантинский флот тоже должен был пострадать от штормов. Многие их корабли, по милости судьбы, затонули или выброшены на берег – но, конечно, не все. Такой удачи ни один бог не пошлет. Зеленые галеи с рабами‑ солдатами на борту – те, кого Штормовой Бог пощадил, – должны уже обойти Валирию и двигаться по Горестному Пути на север, к Юнкаю и Миэрину. Триста кораблей, а то и пятьсот. Их союзники, наверное, уже на месте: юнкайцы, астапорцы, флоты Нового Гиса, Кварта и Толоса… даже миэринские корабли, покинувшие город перед его падением. А у Виктариона на всех про всех пятьдесят четыре ладьи – без «Акулы» пятьдесят три.

Ну что ж. Вороний Глаз на одном‑ единственном судне прошел полсвета, разбойничал от Кварта до Высокодрева – одни боги знают, где этого безумца носило. Даже в Дымном море побывал и ничего, выжил. Раз он сумел, то и Виктарион сможет.

– Есть, капитан. – Вульф и в подметки не годится Нуту‑ Цирюльнику, но Нута Вороний Глаз сделал лордом Дубового Щита, и тот теперь стал его человеком. – В Миэрин, что ли, идем?

– Куда ж еще. Королева драконов ждет меня там. – Самая прекрасная женщина в мире, если верить рассказам брата. Волосы серебряные с золотом, глаза как аметисты.

Может, Эурон в кои веки все‑ таки не соврал? Если полагаться на него одного, эта красавица вполне может оказаться рябой потаскушкой с сиськами до колен, а драконы – татуированными ящерицами из соторосских болот. Но о красоте Дейенерис Таргариен твердят и пираты со Ступеней, и волантинские торговые люди. Притом Вороний Глаз предназначил ее не для брата, а для себя самого. Виктарион должен лишь привезти ее – ох и взвоет Вороний Глаз, узнав, что брат взял его невесту себе. Люди ропщут, ну и пусть их. Они зашли слишком далеко и понесли слишком большие потери, чтобы поворачивать на запад с пустыми руками.

Железный капитан сжал в кулак здоровую руку.

– Смотри, чтоб все было исполнено в точности. Вот еще что: отыщи мейстера, куда бы он ни забился, и пришли ко мне в каюту.

– Есть. – Вульф заковылял прочь, а Виктарион еще раз оглядел свой флот. Ладьи со свернутыми парусами и поднятыми на борт веслами стояли на якоре или лежали на берегу, на бледном песке. Кедровый остров. Знаменитые кедры, похоже, четыреста лет как сгинули: Виктарион много раз охотился на берегу и не видел ни одного.

Похожий на девчонку мейстер, которого Эурон навязал ему в Вестеросе, говорит, что когда‑ то это место называлось островом Ста Сражений, но кто с кем тут сражался, давно позабыто. Обезьяньим, вот как его бы следовало назвать. Свиней, здоровенных черных кабанов, на нем тоже полно. Раньше человека они не боялись, но учатся по мере того, как трюмы Железного Флота наполняются копчеными окороками и солониной.

Обезьяны, вот чума настоящая. Виктарион запретил морякам приносить этих тварей на корабли, но те каким‑ то образом уже заполонили полфлота и на «Железную победу» тоже пролезли. Вон они, сигают с мачты на мачту, с корабля на корабль… эх, арбалет бы.

Виктариону не нравилось это море, это небо без единого облачка, это солнце, нагревающее палубу так, что босиком не пройдешь. Не нравились штормы, налетающие невесть откуда. В море у Пайка тоже часто штормит, но там человек чует это заранее, а здесь на юге бури коварны, как женщины. Даже вода тут не того цвета: у берега бирюзовая, дальше густо‑ синяя, переходящая в черноту. Виктарион тосковал по родимым волнам, серо‑ зеленым с белыми гребнями.

Кедровый остров ему тоже не полюбился. Охота на нем неплохая, но лес чересчур густ, зелен и тих. Он полон кривых деревьев и невиданных прежде цветов. А затонувший Велос с рухнувшими дворцами и статуями, в полулиге севернее стоянки – настоящее обиталище ужаса. Виктарион, заночевав на берегу, видел темные беспокойные сны и проснулся с кровью во рту. Мейстер сказал, что он во сне прикусил язык, но капитан разгадал в этом знак Утонувшего Бога: задержишься здесь надолго – захлебнешься собственной кровью.

Говорят, что в тот день, когда Валирию посетил Рок, на остров обрушилась водяная стена высотой триста футов. Из тысяч мужчин, женщин и детей уцелели лишь рыбаки в море да горстка воинов в башне на самом высоком холме, видевших, как холмы и долины под ними превращаются в бурное море. Прекрасный Велос с дворцами из кедра и розового мрамора скрылся под водой в мгновение ока; та же участь постигла и невольничий порт Гозай на северной оконечности.

При таком количестве утопленников Утонувший Бог должен иметь там большую силу, думал Виктарион, выбирая остров местом сбора своего флота. Но он ведь не жрец – вдруг он все наоборот понял? Может, Утонувший Бог и уничтожил остров в порыве гнева.

Брат Эйегон разъяснил бы ему, но Мокроголовый остался дома и проповедует против Вороньего Глаза. Безбожник не может сидеть на Морском Троне, но что делать, раз капитаны и короли выбрали на вече Эурона, а не Виктариона и прочих набожных претендентов.

Утреннее солнце резало глаза, дробясь на воде. Голова у Виктариона опять начала болеть – от солнца, от раны, от забот, от всего вместе. Он спустился в каюту, полутемную и прохладную. Смуглянка, без слов зная, что ему нужно, приложила к его лбу влажную тряпицу.

– Хорошо, – сказал он. – Теперь рука.

Она не отвечала. Эурон вырезал ей язык, а потом уж отдал ему. Виктарион не сомневался, что Вороний Глаз тоже спал с ней – так уж у братца заведено. Все его дары прокляты. Когда смуглянка пришла к нему, Виктарион решил, что не станет пользоваться объедками брата. Перережет женщине горло и бросит в море, в жертву Утонувшему Богу… но после как‑ то раздумал.

Это было давно. Говорить она не может, зато слушает распрекрасно.

– «Горе» пришло последним, – сказал он, пока она снимала перчатку с его левой руки. – Остальные потонули или сильно опаздывают. – Женщина взрезала ножом загрязнившуюся повязку, и он поморщился. – Кое‑ кто скажет, что я не должен был дробить флот… Дурачье. Девяносто девять ладей – попробуй перейди с такой громадой на другой конец света. Те, что помедленней, задерживали бы самых быстрых, да и провизии где напастись. Столько кораблей ни один порт не примет. А штормы в любом случае разметали бы нас по Летнему морю.

Потому он и разделил флот на три части, чтобы шли в залив Работорговцев разными курсами. Самым быстрым ладьям под командованием Рыжего Ральфа Стонхауза он назначил корсарский путь вдоль северного побережья Сотороса. Мертвых городов того знойного края моряки избегают, зато в глинобитных селениях островов Василиска жизнь так и кипит: там полно беглых рабов, охотников за рабами, охотников, шлюх, тигровых людей и так далее. Тот, кто не боится платить железную цену, провизией там всегда разживется.

Более грузные и медленные суда пошли в Лисс продавать добычу – женщин и детей из города лорда Хьюэтта и с других Щитовых остров. Мужчин тоже – тех, кто плен предпочел смерти. Виктарион таких презирал, но продажа невольников ему претила. Взять работника или морскую жену к себе в дом – дело другое, а продавать людей за деньги, будто скот или птицу, нехорошо. Он с радостью предоставил это Хромому Ральфу, которому для медленного перехода через моря требовалось много припасов.

Его собственные корабли прошли мимо Спорных Земель и запаслись всем в Волантисе перед дальнейшим походом. Это самый оживленный путь на восток; там попадаются трофеи, а на многочисленных островках можно отстояться в шторм, починиться и пополнить запасы.

– Маловато это – пятьдесят четыре ладьи, – говорил он смуглянке, – но и ждать больше незачем. Единственный способ… – Он поморщился, когда она отодрала полотно вместе с коркой. Рана стала зеленовато‑ черной. – Единственный способ – это захватить рабовладельцев врасплох, как когда‑ то у Ланниспорта. Налететь на них с моря, забрать девчонку – и ходу, пока волантинцы не подоспели. – Нет, он не трус, но и не дурак тоже: триста кораблей с пятьюдесятью четырьмя одолеть нельзя. – Я возьму ее замуж, а ты будешь ей прислуживать. – Немая служанка уж точно никаких тайн не выдаст.

Виктариона прервал мейстер, поскребшийся в дверь каюты.

– Войди и запрись, – сказал ему капитан. – Ты знаешь, зачем я тебя позвал.

Весь в сером, усики бурые, вылитая мышь. Зачем он эти усы отращивал – чтобы за бабу не принимали? Молодой совсем, не старше двадцати двух. Звать Кервином.

– Могу я взглянуть на вашу руку, лорд‑ капитан?

Дурацкий вопрос. Виктариону был противен этот парень с розовыми щечками и кудряшками, больше похожий на девку. На первых порах он еще и улыбался по‑ девичьи, но после Ступеней улыбнулся не тому, и Бертон Хамбл ему вышиб четыре зуба. Недолгое время спустя Кервин пожаловался капитану, что четверо моряков затащили его под палубу и использовали как женщину. «Вот тебе верное средство прекратить это», – сказал Виктарион, вручая ему кинжал. Оружие парень взял, побоявшись отказать капитану, но так и не пустил его в ход.

– Вот она, рука, – гляди сколько хочешь.

Кервин стал на одно колено и даже обнюхал рану.

– Нужно снова выпустить гной. Этот цвет… Рана не заживает, лорд‑ капитан. Возможно, мне придется отнять вам руку.

Они уже говорили об этом.

– Отнимешь – убью, но сперва привяжу у борта и дам всей команде тобой попользоваться. Делай свое дело.

– Будет больно.

– Само собой. – «Жизнь – сплошная боль, дуралей. Боли нет только в водных чертогах Утонувшего Бога». – Валяй режь.

Мальчишка – мужчиной капитан не мог его назвать даже мысленно – вскрыл раздувшуюся ладонь. Выступил гной, густой и желтый, как кислое молоко. Смуглянка сморщила нос, мейстер закашлялся, даже Виктариону сделалось тошно.

– Режь глубже, чтоб кровь потекла.

Мейстер повиновался, и кровь показалась – темная, почти черная.

Вот и хорошо. Виктарион терпел, пока мейстер очищал рану смоченными в уксусе кусочками полотна. Когда он закончил, чистая вода в тазу стала такой, что с души воротило.

– Убери это. Она меня перевяжет, – кивнул на смуглянку Виктарион.

Мейстер ушел, но смрад никуда не делся. Последнее время от него просто спасу нет. Кервин предлагал обрабатывать рану на палубе, где солнце и свежий воздух, но Виктарион запретил. Нельзя делать это на глазах у команды. Они далеко от дома, и ребята не должны знать, что их железный капитан заржавел.

Рука давала о себе знать тупой неотвязной болью. Если сжать кулак, боль усиливается, точно ножом тебя колют. Нет, не ножом – мечом. Призрачным. Того рыцаря, наследника Южного Щита, звали Серри. Виктарион убил его, но он продолжает бой из могилы – вонзает свой меч в руку и поворачивает.

Капитан помнил тот бой как сейчас. Его щит был изрублен, и меч Серри он удержал стальной рукавицей. Юнец был сильней, чем казался с виду: клинок пробил и сталь, и стеганую перчатку внизу – будто котенок оцарапал ладонь. Капитан промыл порез кипяченым уксусом, завязал его и забыл о нем… до поры до времени.

Уж не был ли меч отравлен? Эта мысль бесила Виктариона. Настоящие мужчины к яду не прибегают. Он сталкивался с отравленными стрелами во Рву Кейлин, но то болотная нечисть, а Серри – рыцарь, высокородный. Яд – оружие трусов, женщин и дорнийцев.

– Если не Серри, то кто? – спросил он смуглянку. – Мейстер этот, мышь подколодная? Они ведь владеют разными чарами. Травит меня потихоньку – надеется, что я позволю руку себе отрезать. – Виктарион все больше убеждался, что это правда. – Вороний Глаз его мне подсунул. – Раньше, на Зеленом Щите, Кервин служил лорду Честеру – за воронами ходил, детей обучал, что‑ то вроде того. Вот уж писку‑ то было, когда один из немых Эурона приволок его на «Железную победу» за цепь, так удобно болтающуюся на шее. – Может, он мстит так, да только я‑ то при чем? Это Эурон велел его увезти, чтобы не рассылал куда ни попадя своих воронов. – Воронов брат тоже отдал Виктариону, три клетки, но капитан не хотел, чтобы Кервин посылал Эурону вести: пусть Вороний Глаз потомится.

Пока смуглянка бинтовала ему руку, в дверь постучался Лонгвотер Пайк – доложить, что на борт поднялся капитан «Горя» с пленником.

– Говорит, что чародея нам привез, капитан. Выловил его в море.

Неужто сам Утонувший Бог его посылает? Эйерон, побывавший в его чертогах еще при жизни, точно бы знал. Виктарион своего бога боялся, как и положено, но крепко верил в него. Поработав пальцами левой руки, он скривился, натянул перчатку и встал.

– Пошли поглядим.

Капитан «Горя», маленький волосатый Спарр по прозвищу Крот, ждал на палубе.

– Это Мокорро, лорд‑ капитан, – сказал он Виктариону. – Подарок Утонувшего Бога.

Ай да чародей – чудище, да и только. Ростом с Виктариона, но вдвое толще, пузо как валун, белая бородища – как львиная грива, а сам черный. Не коричневый, как летнийцы, что на лебединых кораблях ходят, не меднокожий, как дотракийцы, не оливковый, как смуглянка: черный и черный, как вороново крыло. Можно подумать, он в огне обгорел, и те самые огни отпечатались у него на щеках и на лбу. Рабские татуировки, метины зла.

– Цеплялся за сломанную мачту, – поведал Крот. – Десять дней пробыл в море после крушения своего корабля.

– За десять дней он должен был либо умереть, либо рехнуться от питья соленой воды. – Морская вода священна; Эйерон Мокроголовый и другие жрецы пользуются ею для благословений и сами то и дело пьют по глотку, чтобы подкрепить свою веру, но просто так ее пить нельзя. – Так ты, говоришь, колдун?

– Нет, капитан, – ответил на общем языке пленный – гулко, будто со дна морского. – Я смиренный раб Рглора, Владыки Света.

Рглор… Стало быть, он красный жрец. Виктарион видел священные костры в чужих городах, но те жрецы одевались в красные ризы из шелка, тонкой шерсти и бархата, а на этом отрепья какие‑ то. Хотя, если приглядеться, когда‑ то они и впрямь были красными.

– Розовый жрец, – промолвил Виктарион.

– Служитель демона, – плюнул Вульф Одноухий.

– Может, на нем балахон загорелся, – он и прыгнул за борт, чтоб его погасить, – предположил Лонгвотер Пайк.

Все заржали. Обезьяны наверху тоже подняли шум, и одна плюхнула на палубу пригоршню собственного дерьма.

Виктарион не любил, когда люди смеялись: ему всегда мерещилось, что смеются над ним. Вороний Глаз в детстве постоянно донимал брата насмешками, и Эйерон, пока не сделался Мокроголовым, тоже. Похвалят, бывало, а потом выходит, что насмеялись. Или, хуже того, вовсе не поймешь, что над тобой подшутили, пока не услышишь смеха, – в таких случаях Виктариона всегда душил гнев. Он и обезьян невзлюбил за это, ни разу не улыбнулся их фокусам, хотя вся команда каталась со смеху.

– Отправь его к Утонувшему Богу, пока беды какой не навлек, – предложил Бертон Хамбл.

– Корабль затонул, а он один спасся, – подхватил Вульф Одноухий. – Может, он демонов вызвал, и те пожрали всех остальных? Что стряслось‑ то?

– Шторм. – Мокорро вроде бы не пугало, что все вокруг хотят его смерти. Обезьяны, которым он, похоже, тоже не пришелся по вкусу, с воплями прыгали по снастям.

Виктарион колебался. Жрец пришел из моря – что, если сам Утонувший Бог выбросил его из пучины? У Эурона есть свои колдуны, вот бог и Виктариону решил послать одного.

– Почему ты говоришь, что он чародей? – спросил он Крота. – Я вижу только оборванного жреца.

– Я тоже так подумал, лорд‑ капитан, но он знает много всего. Знал, что мы идем в залив Работорговцев, хотя ему никто не сказал, знал, что мы найдем тебя у этого острова. И еще – он сказал, что без него ты точно умрешь.

– Умру, значит? – «Перережьте ему глотку и за борт», – чуть было не выговорил капитан, но боль прострелила руку от кисти до локтя, и он ухватился за планшир, чтобы не рухнуть на палубу.

– Колдун напустил порчу на капитана, – заявил кто‑ то.

– Бей его! Бей, пока демонов не наслал! – заорали все прочие.

Лонгвотер уже вынул кинжал, но тут Виктарион гаркнул:

– А ну назад! Пайк, убери нож. Крот, греби обратно к себе. Хамбл, отведи чародея в мою каюту. Остальные займитесь делом. – Какое‑ то мгновение он не был уверен, что они подчинятся: люди роптали и переглядывались. Обезьянье дерьмо сыпалось сверху градом, но все стояли как вкопанные. Виктарион сам ухватил жреца за локоть и потащил к люку.

Смуглянка, обернувшись к двери с улыбкой, увидела красного жреца и зашипела будто змея.

– Тихо, женщина, – сказал капитан, врезав ей здоровой рукой. – Подай нам вина. Крот правду сказал? Ты видел мою смерть?

– И не только ее.

– Ну и как я умру? В сражении? Соврешь – башку тебе расколю, как дыню, и скормлю обезьянам твои мозги.

– Твоя смерть сидит с нами, милорд. Дай‑ ка мне свою руку.

– Руку? Откуда ты знаешь?

– Я видел тебя в пламени, Виктарион Грейджой. Ты шел грозный, с окровавленным топором, знать ничего не зная о черных щупальцах, что держат тебя за руки, за ноги и за шею. Они‑ то и управляют тобой.

– Управляют? Лжет твой огонь. Я тебе не кукла, чтоб на нитках меня водить. – Виктарион, сдернув перчатку, сунул больную руку под нос жрецу. – На, любуйся. – Чистое полотно уже пропиталось кровью и гноем. – Мой противник на щите носил розу – я поранил руку шипом.

– Даже мелкая царапина может оказаться смертельной, лорд‑ капитан, но я могу тебя вылечить. Мне нужен нож – лучше всего серебряный, но и железный сойдет. И жаровня тоже. Тебе будет больно, как никогда в жизни, но руку тебе мы вернем.

Все они одинаковы, эти лекари. Мышь тоже всегда предупреждает о боли.

– Я железный человек, жрец. Боль мне смешна. Ты получишь, что просишь, но в случае неудачи я сам перережу тебе глотку и отдам тебя морю.

– Да будет так, – с поклоном ответил жрец.

До конца дня капитан не поднимался на палубу, и в его каюте слышались раскаты дикого хохота. Лонгвотер Пайк и Вульф Одноухий торкнулись к нему в дверь – заперто. Потом высокий голос запел что‑ то на чужом языке – на валирийском, как сказал мейстер, – и все обезьяны с визгом попрыгали в воду.

На закате, когда море почернело и небо залилось кровью, Виктарион вышел – голый до пояса, левая рука по локоть в крови. Подняв черную, будто обгорелую, кисть, он указал дымящимся пальцем на мейстера.

– Перережьте ему глотку и бросьте в море, чтобы ветер сопутствовал нам до самого Миэрина. – Мокорро видел это в своем огне. Видел он также замужество королевы, но что с того? Она не первая, кого Виктарион Грейджой сделал вдовой.

 

⇐ Предыдущая323324325326327328329330331332Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: