 |
Десница королевы
|
|
|
|
Джон
– Предоставьте этих людей их собственной участи, – сказала королева Селиса.
Джон ждал от королевы чего‑ то подобного и все‑ таки был потрясен.
– Ваше величество, в Суровом Доме мрут от голода тысячами. Среди них много женщин…
– И детей тоже. Как это грустно. – Королева поцеловала дочь в щеку – не тронутую серой хворью, как невольно отметил Джон. – Нам жаль их, но это не должно влиять на наше суждение. Притом они слишком малы, чтобы стать солдатами в армии короля. Лучше всего для них будет, если они уйдут в свет.
Принцесса Ширен стояла рядом с матерью, Пестряк устроился на полу, поджав ноги. Сир Акселл Флорент возвышался за спиной королевы, Мелисандра Асшайская держалась ближе к огню, и рубин на ее горле пульсировал светом. У красной женщины была своя свита: оруженосец Деван Сиворт и два гвардейца, оставленные ей королем.
Защитники королевы, сверкая доспехами, выстроились вдоль стен: сир Малегорн, сир Бенетон, сир Нарберт, сир Патрек, сир Дорден, сир Брюс. При таком количестве кровожадных дикарей, наводнивших Черный Замок, Селиса не отпускала от себя своих рыцарей ни днем, ни ночью. «Никак, боится, что ее украдут? – взревел, услышав об этом, Тормунд. – Надеюсь, ты ей ничего не говорил про мой член, тут любая женщина напугается. А мне всегда хотелось усатенькую».
Теперь Тормунду будет не до смеха, но времени здесь терять больше нечего.
– Простите, что побеспокоил ваше величество. Этим займется Ночной Дозор.
– Вы все же намерены выступить в Суровый Дом, по глазам вижу. – Королева раздула ноздри. – Вопреки моему совету предоставить этих людей собственной участи вы продолжаете безумствовать. Не отрицайте!
|
|
|
– Я поступлю так, как сочту наилучшим. При всем уважении к вашему величеству, Стеной командую я.
– Отвечать перед королем тоже будете вы. И за это решение, и за все остальные. Раз вы глухи к голосу разума, поступайте как знаете.
– Кто возглавит этот поход, лорд Сноу? – осведомился сир Малегорн.
– Хотите предложить себя, сир?
– Поищите других дураков.
– Я поведу их! – вскочил, звеня колокольчиками, шут. – Мы войдем в море и снова выйдем на сушу. На дне морском мы оседлаем морских коньков, и русалки будут дуть в раковины, возвещая о нас, да‑ да‑ да!
Все, кроме Джона, засмеялись. Даже королева изволила улыбнуться.
– Отсиживаться за спинами братьев не в моих правилах – я возглавлю их сам.
– Нам остается лишь одобрить столь благородный порыв. – Королева поднесла к губам чашу с вином. – О вас, без сомнения, сложат трогательную песню, а у нас будет более разумный лорд‑ командующий. Поговорим теперь о другом. Будь так добр, Акселл, пригласи сюда короля одичалых.
– Слушаюсь, ваше величество. – Акселл вышел и миг спустя возвестил: – Геррик из дома Рыжебородых, король одичалых.
Высокий, длинноногий, плечистый Геррик получил, как видно, в подарок обноски короля Станниса. Одет в зеленый бархат и короткий плащ с горностаем, рыжая грива вымыта и расчесана, бородка подстрижена – ни дать ни взять южный лорд. Войди он в тронный зал Королевской Гавани, никто и ухом бы не повел.
– Мы признаем Геррика полноправным правителем, – молвила королева, – поскольку он происходит по прямой мужской линии от их великого короля Реймуна Рыжебородого. Узурпатор Манс‑ Разбойник, с другой стороны, был рожден от простой женщины и одного из братьев Ночного Дозора.
Геррик происходит не от Реймуна, а от его младшего брата. Да хоть бы и от Реймунова коня, вольный народ с правом рождения не считается. «Они ничего не знают, Игритт. Хуже того, не хотят знать».
|
|
|
– Геррик любезно согласился отдать руку своей старшей дочери моему дорогому Акселлу, дабы Владыка Света соединил их священными узами. Средняя его дочь в тот же день выйдет за сира Брюса Баклера, младшая – за сира Малегорна с Красного Пруда.
– Желаю вам счастья с вашими нареченными, сиры, – склонил голову Джон.
– На дне морском люди женятся на рыбах, – поведал Пестряк. – Да‑ да‑ да.
– Где три свадьбы, там и четыре, – продолжала Селиса. – Вель, думается мне, тоже пора пристроить. Я хочу выдать ее за моего верного рыцаря сира Патрека с Королевской Горы.
– Вель известно об этом, ваше величество? – спросил Джон. – В вольном народе невест принято похищать – так жених доказывает свою удаль, отвагу и хитрость. Если родственники девушки поймают его, то побьют, но еще хуже будет, если она сама сочтет его недостойным.
– Дикарский обычай, – бросил сир Акселл.
– Ни у одного мужчины еще не было повода усомниться в моей отваге, – хмыкнул сир Патрек, – а у женщины и подавно.
– Пришлите леди Вель ко мне, лорд Сноу, – поджала губы Селиса. – Я должна рассказать ей о долге благородной леди перед ее мужем.
«То‑ то будет весело». Знай королева, что Вель наговорила о Ширен, раздумала бы, пожалуй, выдавать ее за своего рыцаря.
– Как вашему величеству угодно, но если мне будет позволено…
– Мы вас более не удерживаем, лорд Сноу.
Джон преклонил колено и вышел.
Спускался он через две ступеньки, кивая часовым – их расставили на каждой площадке для защиты от свирепых дикарей, – но тут его окликнули сверху.
– Леди Мелисандра, – поднял голову Джон.
– Нам нужно поговорить.
«Нужно ли? »
– Меня ждут дела, миледи.
– Об этих делах я и желаю побеседовать. – Она стала спускаться, шурша алыми юбками по ступеням – казалось, будто она не идет, а плывет. – Где ваш лютоволк?
– Спит в моих комнатах. Ее величество не разрешает мне его приводить – говорит, что он пугает принцессу, а выпускать его я не решаюсь из‑ за Боррока с кабаном. – Как только вернется обоз, отбывший с кланом Тюленебоя в Зеленый Дозор, оборотень уедет в Каменную Дверь с Сореном Щитоломом. В ожидании этого Боррок поселился в одной из древних гробниц на кладбище замка; с мертвыми ему, похоже, приятнее, чем с живыми, а его вепрь может всласть порыться в могилах. – Этот зверь с быка ростом, и клыки у него как мечи. Призрак непременно на него кинется, и кто‑ то из них – или оба – не выйдет из схватки живым.
|
|
|
– Вам не о Борроке следует беспокоиться. Этот поход…
– Ваше слово могло бы переубедить королеву.
– Здесь Селиса права: предоставьте этих людей их участи. Несчастных уже не спасти. Ваши корабли…
– Их осталось шесть, больше половины флотилии.
– Ни один из них не вернется. Я видела это в огне.
– Ваш огонь зачастую лжет.
– Да, порой я могу ошибиться, однако…
– Девочка в сером на умирающей лошади. Кинжалы во тьме. Принц, рожденный среди дыма и соли. По мне, вы только и делаете, что ошибаетесь. Где Станнис, где моя сестра? Что случилось с Гремучей Рубашкой и его копьеносицами?
– Посмотрите на небо, лорд Сноу. Ответ придет оттуда. Как получите его, пошлите за мной. Зима почти настала, и я единственная ваша надежда.
– Надежда – для дураков.
Во дворе Джона ждал Кожаный.
– Торегг вернулся, – доложил он. – Его отец разместил своих людей в Дубовом Щите и будет здесь сегодня с восьмьюдесятью бойцами. Что сказала бородатая королева?
– Ее величество отказала нам в помощи.
– Не до того, да? Бороду выщипывать надо? Пес с ней, хватит и наших с Тормундовыми.
«Туда дойти хватит, а вот обратно…» С ними будут тысячи вольных людей, больных и голодных. Целая человеческая река, ползущая медленней, чем ледник. Упыри в лесу и в воде…
– Не знаю, хватит ли и сколько бы нам хватило, – сказал Джон. – Сто человек, двести, тысяча? – Маленький отряд быстрее доберется до Сурового Дома, но что толку в мечах, когда нечего есть? Люди Матери Кротихи уже за мертвецов принялись. Значит, надо грузить телеги, санки, брать ездовых животных – волов, лошадей, собак – и опять‑ таки ползти через лес с тяжелым обозом. – Надо подумать. Скажи всем командирам, чтобы собрались в Щитовом Чертоге к началу вечерней стражи – может, и Тормунд уже вернется. Где сейчас Торегг?
– У уродца, поди – положил глаз на одну из его кормилок.
|
|
|
На Вель он глаз положил. Ее сестра была королевой, почему бы и ей не стать? Тормунд сам бы объявил себя Королем за Стеной, да Манс его обошел. Может статься, и Торегг о том же мечтает – лучше уж он, чем Геррик Королевич.
– Ладно, с Тореггом после поговорю. – Джон взглянул на Стену. Тускло‑ белая, как и небо над ней. Зимнее небо. – Хоть бы опять вьюга не началась.
У оружейной ежились Малли с Блохой.
– Зашли бы внутрь от стужи, – сказал им Джон.
– Мы бы зашли, милорд, да волк ваш нынче не в настроении, – сказал Фульк‑ Блоха.
– Чуть клок из меня не вырвал, – подтвердил Малли.
– Призрак? – опешил Джон.
– Коли у вашей милости второго белого волка нет, то он. Никогда его таким не видел, как есть дикий зверь.
Часовые сказали правду: лютоволк метался из одного конца оружейной в другой.
– Тихо, Призрак. Сидеть. Тихо. – Джон протянул руку, и волк оскалился, вздыбив шерсть. Все из‑ за проклятого кабана – Призрак и здесь его чует.
– Сноу, Сноу, снег, снег! – орал ворон Мормонта, не менее взбудораженный.
Джон, отогнав его, велел Атласу разжечь огонь, а после сходить за Боуэном Муршем и Отеллом Ярвиком.
– И подогретого вина принеси.
– Три чаши, милорд?
– Шесть: тебе, Малли и Фульку тоже не мешает погреться.
Джон в который раз сверился с картами земель за Стеной. Самый быстрый путь к Суровому Дому – от Восточного Дозора, вдоль моря. Лес там редок, местность низменная, с солеными болотами, и снег вряд ли идет, скорее уж дождь. Великаны тоже в Восточном: может, кто и согласится помочь. Путь из Черного Замка, с другой стороны, ведет в самое сердце Зачарованного леса – если у Стены снег глубок, что же будет там?
Пришли лорд‑ стюард и первый строитель. Мурш шмыгал носом, Ярвик был хмур.
– Опять буря, – сказал он. – Как быть с работами? Мне нужно больше строителей.
– Используйте вольный народ, – посоветовал Джон.
– От них больше хлопот, чем пользы. Лентяи и неумехи. Работящие тоже попадаются, это так, но каменщиков или там кузнецов среди них не сыщешь. Разве что тяжести таскать, и то что‑ нибудь да напортят. Изволь тут возводить крепости из руин. Невозможное это дело, милорд, честно скажу – невозможное.
– Раз невозможное, пусть так и живут в руинах.
Лорд должен быть уверен, что советники говорят ему правду. Мурш и Ярвик, надо отдать им должное, лгать и пресмыкаться не станут, но и помощи от них мало. Джон заранее знал, что они ему скажут.
Особенно когда дело касается вольного народа, неприязнь к которому въелась в их плоть и кровь. Когда Джон выделил Каменную Дверь Сорену Щитолому, Ярвик заявил, что этот замок слишком уединенный. Как знать, что выкинет Сорен в пустынных холмах? По поводу передачи Тормунду Дубового Щита, а Морне Белой Маске – Врат Королевы Мурш заметил, что Черный Замок будет с двух сторон окружен врагами, которые легко отрежут его от прочих замков Стены. Или Боррока взять: в лесу у Каменной Двери полным‑ полно диких свиней – что, если оборотень соберет из них войско?
|
|
|
Джон спрашивал их, кого из вождей лучше поселить в Морозном Холме и Серебряном Инее. «У нас есть Брогг, Гэвин‑ Меняла, Великий Морж… Хауд Скиталец, по словам Тормунда, одиночка, но остаются еще Харл Охотник, Харл Красивый, Слепой Досс. У Игона Старого Отца свое небольшое племя, в основном родные дети и внуки – и восемнадцать жен, половину которых он взял в набегах. Кому отдадим? »
«Никому, – отрезал Мурш. – Дела этих вожаков мне хорошо известны – петлю им на шею пожаловать, а не замок».
«Верно, – поддержал его Ярвик. – Один другого хуже. Вы бы еще стаю волков привели, милорд, и спросили нас, которому горло подставить».
То же самое вышло с Суровым Домом. Пока Атлас разливал вино, Джон рассказывал о своей аудиенции у королевы. Ярвик осушал чашу за чашей, Мурш не пил вовсе.
– Устами ее величества глаголет мудрость, – сказал он, выслушав до конца. – Предоставьте их собственной участи.
– Другого совета, милорд, вы не можете предложить? Тормунд приведет восемьдесят бойцов – сколько из них взять с собой? Брать ли копьеносиц из Бочонка, обращаться ли к великанам? Если с нами пойдут женщины, людям Матери Кротихи будет спокойнее.
– Берите женщин. Берите великанов. Берите грудных младенцев. Это милорд желает услышать? – Боуэн Мурш потер шрам, полученный на Мосту Черепов. – Больше убитых, меньше лишних ртов.
– Пусть одичалые сами спасают своих, – присоединился к лорду‑ стюарду Ярвик. – Дорогу в Суровый Дом Тормунд знает. Послушать его, он одним членом побьет врага.
«Бесполезно, – понял Джон. – Безнадежно».
– Благодарю за совет, милорды.
Атлас помог им надеть плащи, Призрак принюхивался, ощетинившись и задрав хвост. Ночной Дозор нуждается в мудрости мейстера Эйемона, в учености Сэма Тарли, в мужестве Куорена Полурукого, в неуступчивости Старого Медведя, в добром сердце Донала Нойе. Вместо них всех у Дозора остались Ярвик и Мурш.
На дворе валил снег.
– Ветер с юга, – заметил Ярвик, – прямо на Стену метет.
И верно. Деревянные двери внизу уже завалило, лестницы до первой площадки не было видно.
– Сколько у нас человек в ледовых камерах? – спросил Джон.
– Четверо живых, двое мертвых, – ответил Мурш.
Джон совсем забыл про трупы, привезенные из рощи чардрев. Он надеялся узнать что‑ то новое об упырях, но мертвецы упорно не оживали.
– Надо их откопать.
– Сейчас пришлю десяток стюардов с лопатами.
– И Вун‑ Вуна позовите.
– Как скажете.
Десять стюардов и один великан быстро разгребли снег, но Джон опасался, что к утру двери опять занесет.
– Надо перевести узников в другое место.
– Карстарка тоже, милорд? – спросил Фульк‑ Блоха. – Не оставить ли его там до весны?
– Хорошо бы, но нет. – Криган Карстарк в последние дни выл по‑ волчьи и кидал в стражников, приносивших ему еду, замерзшими нечистотами – любить его сильнее за это не стали. – Посадите его в склеп под башней лорда‑ командующего. – Подвалы разрушенной башни остались нетронутыми, и там было все‑ таки теплей, чем в ледовой камере.
Криган лягался и пытался кусаться, но его все‑ таки одолели и потащили по глубокому снегу к новой тюрьме.
– Как быть с трупами? – осведомился Мурш после перевода живых.
– Пусть остаются во льду. – Завалит мертвецов снегом, и ладно. Когда‑ нибудь их придется сжечь, но пока они надежно закованы в железные цепи и притом мертвы, авось обойдется.
Тормунд прискакал как нельзя вовремя, после расчистки снега. С собой он привел только пятьдесят воинов вместо обещанных восьмидесяти, но ведь Краснобаем его прозвали не зря. Борода и усы у него обмерзли, он громко требовал эля и горячей еды.
Кто‑ то уже успел ему рассказать о Геррике Королевиче.
– Король одичалых? – гремел Тормунд – Король моей мохнатой задницы, вот он кто.
– Ну, держится он по‑ королевски, – поддразнил Джон.
– Хрен рыжий. Реймун Рыжебородый и его сыновья полегли на Длинном озере стараниями твоих проклятущих Старков и Пьяного Гиганта, только младший братец остался жив. За что его прозвали Красным Усом, по‑ твоему? В бой‑ то он летел первым, а потом барду, слагавшему песню об этой битве, понадобилась рифма для «труса». Но раз рыцарям королевы так понадобились Герриковы девчонки, то на здоровье.
– Девчонки, – крикнул ворон. – Девчонки.
– Умная птица, – расхохотался Тормунд. – Что возьмешь за него, Сноу? Я тебе сына отдал – мог бы и подарить.
– Подарил бы, да боюсь, что ты его съешь.
– Съешь, – заволновался и захлопал крыльями ворон. – Зерно?
– Надо потолковать о походе, – сказал Джон. – Хочу, чтобы в Щитовом Чертоге мы были с тобой заодно… – Малли, заглянув в дверь, доложил, что пришел Клидас с письмом. – Пусть оставит тебе, я после прочту.
– Да, милорд, только он сам не свой, Клидас‑ то… белый весь и трясется.
– Черные крылья, черные вести, – пробормотал Тормунд. – Так ведь у вас, поклонщиков, говорится?
– У нас много чего говорится. «Вылечишь простуду – наживешь лихорадку». Или, скажем, «не пей с дорнийцами в полнолуние».
– Моя бабуля говаривала, – внес свою лепту Малли, – что летняя дружба тает, а зимняя держится вечно.
– Ну, помудрствовали и хватит. Зови сюда Клидаса.
Малли не преувеличивал: пожилой стюард трясся и был очень бледен.
– Может быть, это и глупо, лорд‑ командующий, но я испугался. Видите?
«Бастарду», – значилось с внешней стороны свитка. Не «лорду Сноу», не «Джону Сноу», не «лорду‑ командующему» – просто «бастарду». Запечатывал письмо твердый розовый воск.
– Ты правильно сделал, что пришел сразу, Клидас. – «И боишься не зря». Джон взломал печать и прочел:
Твой лжекороль мертв, бастард. Его войско разбито после семи дней сражения. Его волшебный меч перешел ко мне. Скажи это его красной шлюхе.
Головы его друзей украсили стены Винтерфелла. Приезжай, бастард, и посмотри сам. Твой лжекороль лгал – лжешь и ты. Объявив всему миру, что сжег Короля за Стеной, ты послал его в Винтерфелл, чтобы украсть у меня жену.
Когда вернешь ее мне, сможешь его забрать. Я выставил Манса‑ Разбойника в клетке напоказ всему Северу. Для тепла ему сшили плащ из шкур шести баб, которые были с ним.
Вместе с моей женой ты пришлешь мне лжекоролеву, ее дочку, красную ведьму и принцессу одичалых. А еще маленького одичалого принца и моего Вонючку. Сделаешь это – не трону ни тебя, ни твоих ворон. Не сделаешь – съем твое бастардово сердце.
Рамси Болтон, законный лорд Винтерфелла.
– Сноу? – окликнул Тормунд. – Можно подумать, из этого пергамента только что вывалилась голова твоего отца.
Джон ответил не сразу.
– Проводи Клидаса, Малли. Темно уже, и дорожки скользкие. Ты, Атлас, тоже с ними иди. – Дождавшись, когда они вышли, Джон сунул письмо Тормунду. – На, читай.
– Грамотки Тормунд Громовой Кулак не выучился читать – у него поважней дела были. Все одно, ничего хорошего в них не пишут.
– Это верно, не пишут. – Черные крылья, черные вести… В старых поговорках мудрости больше, чем ему кажется. – Письмо от Рамси Сноу, сейчас я тебе прочту.
– Хар‑ р, – сказал, дослушав до конца, Тормунд. – Ну и дела. Нешто Манс взаправду у него в клетке сидит? Красная ведьма сожгла его на виду у сотен вольных людей.
«Она Гремучую Рубашку сожгла, – чуть было не сказал Джон. – Навела свои чары и обманула всех».
– «Посмотрите на небо», – сказала мне Мелисандра. Ворон… Она его видела. Когда получите свой ответ, пошлите за мной.
– Может, и врет, конечно, – поскреб бороду Тормунд. – Я бы тоже мог написать перышком на пергаменте, что член у меня длиной и толщиной с руку.
– У него Светозарный. Он знает, сколько женщин было с Мансом. – «И о самом Мансе знает». – Доля правды тут точно есть.
– Может, и так. Что делать будешь, ворона?
Джон согнул и разогнул пальцы. Ночной Дозор не принимает ничью сторону. То, что вы предлагаете, равносильно измене. Он вспомнил Робба со снежинками в волосах. Убей мальчика и дай мужчине родиться. Вспомнил Брана, лазившего по башням, как обезьянка. Вспомнил заливистый смех Рикона. Вспомнил, как Санса расчесывала Леди и мурлыкала песенку. Ничего ты не знаешь, Джон Сноу. Вспомнил Арью с волосами как воронье гнездо. Ему сшили плащ из шкур шести баб. Ты вернешь мне жену… вернешь мне жену… вернешь мне жену.
– Придется, как видно, поменять план.
Джон проговорил с Тормундом часа два – за это время Фулька и Малли успели сменить Конь и Рори.
– За мной, – сказал он часовым. Призрак тоже собрался идти, но Джон его не пустил, боясь, что в Щитовом Чертоге будет и Боррок – только драки волка с вепрем ему еще не хватало.
Щитовой Чертог, одно из старейших зданий Черного Замка, представлял собой длинный зал из темного камня с дубовыми стропилами, покрытыми вековой копотью. Во дни расцвета Ночного Дозора на его стенах висели ряды ярко раскрашенных деревянных щитов: каждый рыцарь, вступая в братство, отказывался от прежнего герба и брал себе простой черный щит – как и теперь, впрочем.
Сотни рыцарей, сотни щитов. Орлы, ястребы, драконы, грифоны, солнца, олени, волки, мантикоры, быки, цветы и деревья, арфы, копья, крабы и кракены, львы красные, золотые и клетчатые, совы, агнцы, русалки и водяные, кони, звезды, люди с содранной кожей, горящие и повешенные, топоры, мечи, черепахи, единороги, медведи, гусиные перья, пауки, змеи и скорпионы, расписанные во все цвета радуги.
Когда рыцарь умирал, его щит уходил с ним в гробницу или на погребальный костер. Шли годы, шли века, и в Дозор вступало все меньше рыцарей. В один прекрасный день рыцарям Черного Замка стала не нужна отдельная трапезная, и Щитовой Чертог был заброшен – за последнюю сотню лет им пользовались лишь в редких случаях. В темном и грязном зале гуляли сквозняки, подвал кишел крысами, источенные червями стропила обросли паутиной, но поместиться здесь могли человек двести, а если потесниться, то вдвое больше.
Когда Джон и Тормунд вошли, по чертогу пронесся гул, будто осиное гнездо растревожили. Одичалых, судя по редким островкам черного, собралось впятеро больше, чем ворон. На стенах оставалось меньше дюжины щитов – облупленных, поблекших, с длинными трещинами, – но в железных гнездах горели факелы, а столы и скамьи Джон распорядился внести заранее. «Сидячие тебя слушают, – говорил ему когда‑ то мейстер Эйемон, – а стоячие сами норовят покричать».
Они с Тормундом поднялись на осевший помост в дальнем конце чертога. Джон воздел руки, но осиное гудение только усилилось; тишина настала, лишь когда Тормунд протрубил в рог.
– Я созвал вас, чтобы поговорить о спасении вольных людей из Сурового Дома, – начал Джон. – Они голодают и не могут уйти: в лесу, как нам пишут, бродит множество упырей. – Мурш и Ярвик сидели слева, Отелл со своими строителями, Боуэн с Виком‑ Строгалем, Лью‑ Левшой и Альфом из Грязей. Справа Джон видел Сорена Щитолома со скрещенными на груди руками. Чуть дальше перешептывались Гэвин‑ Меняла и Харл Красивый. Игона Старого Отца окружали жены, Хауд Скиталец был одинок. Боррок – к счастью, без вепря – прислонился к стенке в темном углу. – Корабли, которые я послал за Матерью Кротихой и ее последователями, попали в шторм, и половина из них погибла. Надо отправлять помощь сушей, иначе в Суровом Доме не останется ни единой живой души. – Два рыцаря королевы, сир Нарберт и сир Бенетон, стояли у самой двери, остальные явиться не соизволили. – Я надеялся сам возглавить этот поход и привести назад как можно больше вольных людей… – Внимание Джона привлек красный блик: леди Мелисандра присутствовала. – Однако новые обстоятельства препятствуют этому. Вас поведет Тормунд Великанья Смерть, которого все вы знаете. Я обещал дать ему столько людей, сколько он пожелает.
– А где будешь ты, ворона? – громовым голосом спросил Боррок. – В Черном Замке со своим белым псом?
– Нет. Я поеду на юг, – сказал Джон и прочитал во всеуслышание письмо Рамси Болтона.
Щитовой Чертог обезумел.
Все выкрикивали свое, вскакивали на ноги, потрясали кулаками – и скамейки не помогли. Мечи вынимались из ножен, топоры молотили по щитам. Джон взглянул на Тормунда, и тот снова протрубил в рог – вдвое дольше и громче, чем в первый раз.
– Ночной Дозор не принимает участия в войнах Семи Королевств, – заговорил Джон, дождавшись подобия тишины. – Нам невместно идти на Бастарда Болтонского, мстить за Станниса Баратеона, защищать его вдову с дочерью. Изверг, шьющий плащи из кожи женщин, поклялся съесть мое сердце, и я намерен притянуть его к ответу за эти слова – но не стану просить моих братьев нарушить обеты. Люди Ночного Дозора пойдут в Суровый Дом, я же отправлюсь в Винтерфелл один, если только… если кто‑ то из вас не захочет пойти со мной.
Он не обманулся в своих надеждах. Поднялся такой рев, что два старых щита упали со стен. Вперед выходили Сорен, Скиталец, Торегг, Брогг, Харл Охотник и Харл Красивый, Игон Старый Отец, Слепой Досс, даже Великий Морж. «Жди нас, бастард. Мы идем».
От Джона не укрылось, что Мурш и Ярвик незаметно покинули чертог вместе со своими людьми. Пусть их, это не важно. Никто не сможет сказать, что он заставил своих братьев нарушить присягу: клятвопреступление он совершит один.
Тормунд стукнул его по спине, ухмыляясь щербатым ртом от уха до уха.
– Хорошо сказано, ворона, а теперь подавай мед! Своих воинов полагается поить допьяна. Мы еще сделаем из тебя одичалого, хар‑ р!
– Сейчас велю подать эля, – рассеянно сказал Джон. Мелисандра тоже ушла, и рыцари королевы исчезли. Надо было сначала зайти к Селисе, сказать, что ее короля нет в живых. – Прошу меня извинить – напои их сам.
– Эта задача мне по плечу, ворона. Ступай.
Джон вышел из чертога с Конем и Рори. После королевы надо будет поговорить с Мелисандрой. Раз она разглядела в метели ворона, то и Рамси найдет. Думая об этом, он услыхал рев, сотрясший, казалось, самую Стену, а за ним леденящий кровь вопль.
– В башне Хардина кричат, милорд, – сказал Конь.
Вель? Нет, это не женский крик – так может кричать лишь мужчина в предсмертных муках. Джон пустился бежать.
– Не упыри ли? – спрашивал Рори.
Кто знает. Неужто трупы в ледовых камерах сумели освободиться?
Вопли смолкли, но Вун Вег Вун Дар Вун продолжал реветь. Великан размахивал чьим‑ то окровавленным телом, держа его за ногу, – так Арья в детстве мотала куклой, когда ее заставляли есть овощи. Правая рука мертвеца валялась на обагренном снегу.
– Брось его, Вун‑ Вун, – крикнул Джон. – Брось.
Великан, сам с ранами от меча на животе и руке, то ли не слышал, то ли не понимал. Он бил мертвым рыцарем о башню, пока не размозжил ему голову. Белый шерстяной плащ рыцаря был оторочен серебряной парчой и усеян синими звездами.
Из ближних домов и башен бежали люди – северяне, вольный народ, другие рыцари королевы.
– Оттесните их, – скомандовал Джон черным братьям. – Не пускайте сюда никого, особенно людей королевы.
Убитый, судя по эмблеме, при жизни звался сиром Патреком с Королевской Горы; как бы сиру Брюсу, сиру Малегорну или еще кому‑ то не вздумалось за него отомстить.
Вун‑ Вун, снова взревев, оторвал рыцарю другую руку – точно ребенок, обрывающий лепестки маргаритки.
– Кожаный, поговори с ним, успокой его. Он ведь понимает древний язык. Все остальные прочь! И уберите оружие, не пугайте его. – Разве они не видят, что Вун‑ Вун ранен? Только бы избежать новых жертв. Они не имеют понятия о силище великана. В темноте блеснула сталь, и Джон повернулся туда. – Уберите оружие, я сказал! Спрячь нож, Вик…
Нож Вика‑ Строгаля полоснул его по горлу. Джон успел отскочить, и клинок только оцарапал кожу.
– За что? – вскричал он, зажимая порез рукой.
– За Дозор. – Вик замахнулся снова, но Джон вывернул ему руку, и он уронил нож. Долговязый стюард попятился, выставив ладони вперед: я, мол, тут ни при чем.
Джон никак не мог извлечь Длинный Коготь из ножен – пальцы не слушались.
– За Дозор. – Боуэн Мурш, заливаясь слезами, вонзил свой кинжал и отвел руку, оставив клинок в животе.
Джон, упав на колени, выдернул нож. Рана дымилась на холоде.
– Призрак, – прошептал он, мучимый болью. Коли острым концом. Третий кинжал вошел в спину между лопаток, и Джон ничком повалился на снег. Четвертого кинжала он не ощутил – только холод.
Десница королевы
Дорнийский принц умирал три дня.
Последний вздох он испустил на хмуром рассвете, когда холодный дождь превратил в реки кирпичные улицы старого города. Ливень потушил пожары, но руины пирамиды Хазкаров еще дымились. Черная пирамида Йерицанов, где устроил себе логово Рейегаль, сидела в полутьме, как украшенная янтарями толстуха.
«Может, боги не так уж и глухи, – думал сир Барристан Селми, глядя на оранжевые огни. – Не будь дождя, весь Миэрин выгорел бы дотла».
Драконов он не видел и не ожидал, что увидит: не любят они, когда с неба льет. На востоке прорезалась красная черта, словно кровь выступила из раны. Даже при глубоких надрезах кровь часто приходит раньше, чем боль.
Каждое утро он стоял на вершине Великой Пирамиды и смотрел в небо, надеясь, что вместе с солнцем вернется и королева. «Она не покинет нас, не оставит свой народ», – говорил себе рыцарь под доносящиеся из ее покоев предсмертные хрипы принца.
Сир Барристан вошел внутрь, оставляя мокрые следы на коврах. Квентина Мартелла как принца и рыцаря по его приказу уложили на кровать Дейенерис. Это лишь справедливо, если он умрет на постели, в которую так стремился попасть. Подушки, простыни и перины были испорчены кровью и копотью, но сиру Барристану казалось, что Дейенерис его простит.
Миссандея не отходила от принца ни днем, ни ночью. Она давала ему воду и маковое молоко, когда он мог пить, вслушивалась в его неразборчивые слова, читала ему, когда он успокаивался, и спала тут же на стуле. Пажи королевы, которых рыцарь просил помочь, не смогли вынести вида страшных ожогов. Лазурные Благодати, за которыми посылали четыре раза, не пришли – быть может, сивая кобыла уже умчала их всех.
– Досточтимый сир, принцу уже не больно, – сказала девочка. – Дорнийские боги забрали его домой. Видите, он улыбается.
С чего она взяла? Губ у него больше нет. Лучше бы драконы пожрали его живьем, это было бы милосерднее. Недаром же в аду вечно пылает огонь.
– Накрой его.
Миссандея прикрыла лицо покойного простыней.
– Как с ним поступят, сир? Его дом так далеко отсюда.
– Я позабочусь, чтобы его доставили в Дорн. – Но как? В виде праха? Жечь его еще раз у Селми не поднималась рука. Надо будет очистить кости, скормив плоть насекомым. Молчаливые Сестры именно так и делают, но здесь другие обычаи. – Ложись в свою постель, дитя, и поспи.
– Вам бы тоже не мешало, сир, да простится вашей слуге ее дерзость. Вы ни одной ночи полностью не проспали.
«Да. С самого Трезубца, дитя». Великий мейстер Пицель говорил, что старики нуждаются в сне меньше, чем молодые, но дело не только в этом. В его возрасте засыпать страшновато: а ну как уже не проснешься. Многие были бы не против столь мирной смерти, но рыцарю Королевской Гвардии так умирать не годится.
– Ночь длится долго, а дел куда как много. Ступай же, дитя, отдохни. – «Если боги будут милостивы, драконы тебе не приснятся».
Он отвел простыню, чтобы еще раз взглянуть на то, что осталось от лица Квентина. Череп во многих места обнажился, глаза гноились. Напрасно он не остался в Дорне: не всем дано танцевать с драконами. Королеву вот и прикрыть некому. Может быть, она давно уже лежит в травах дотракийского моря и смотрит в небо невидящими глазами.
– Нет, – произнес вслух рыцарь, – Дейенерис жива. Я сам видел, как она улетала верхом на драконе. – Он повторял это себе сотню раз, но вера с каждым разом слабела. У нее вспыхнули волосы – это он тоже видел. А ее падение видели сотни людей, если их клятвы чего‑ то стоят.
В город понемногу прокрадывался день. Вскоре явился Скахаз – в черной юбке, наручах и рельефном панцире, как всегда. На сгибе руки он нес новую маску, волка с высунутым языком.
– Что, умер наконец дуралей?
– Принц Квентин скончался на рассвете. – Селми не удивился, что Скахаз уже знает: слухи в пирамиде распространяются быстро. – Совет уже в сборе?
– Ожидают только десницу.
«Я не десница! – хотелось крикнуть сиру Барристану. – Я простой рыцарь, телохранитель ее величества. Власть никогда меня не прельщала». Но когда королевы нет, а король в цепях, кто‑ то должен встать у кормила – либо он, либо Лысый, которому он не верит.
– От Зеленой Благодати что‑ нибудь слышно?
– Она еще не вернулась. – Скахаз противился ее отъезду, сама Галацца Галар тоже испытывала сомнения. Она соглашалась стать послом ради сохранения мира, но Гиздар зо Лорак, по ее словам, справился бы гораздо лучше. В конце концов сир Барристан ее уломал, и она поклялась сделать все, что сможет.
– Как дела в городе?
– Все ворота заперты, как ты приказал. Всех оставшихся внутри наемников и юнкайцев выставляем вон или под стражу берем. Многие затаились в пирамидах, можно не сомневаться. Безупречные стоят на стенах и башнях. На площади мокнут в своих токарах сотни две великих господ, требуя освободить Гиздара, убить меня и уничтожить драконов – кто‑ то сказал им, что у рыцарей это получается ловко. Из пирамиды Хазкаров все еще вытаскивают тела, Йерицаны и Ухлезы уступили свои жилища драконам.
Все это сир Барристан уже знал.
– Сколько убитых за ночь? – спросил он, боясь услышать ответ.
– Двадцать девять.
– Двадцать девять? – Он не думал, что все так плохо. Сыны Гарпии возобновили свою теневую войну: в первую ночь трое убитых, во вторую девять, но чтобы такой скачок?
– К полудню перевалит за тридцать. Чего ты так побледнел, старик? Думал, будет иначе? Сынки Гиздара снова вышли на улицу с ножами в руках. Убивают вольноотпущенников и лысых, как раньше. Один мой, из Бронзовых Бестий. Рядом с трупами рисуют мелом знак Гарпии – на стенах, на мостовой. Пишут еще «Смерть драконам», «Слава Гархазу», «Долой Дейенерис». Теперь‑ то уж дождь все смыл.
– Мы приняли решение о кровавой дани.
– Две тысячи девятьсот золотых с каждой пирамиды мы соберем, но Гарпию этим не остановишь. За кровь платят только кровью.
– Это по‑ твоему так. – Сейчас снова заведет речь о заложниках – будь его воля, он бы их всех перебил. – В сотый раз отвечаю: нет.
– Тоже мне десница, – пробурчал Скахаз. – Старая, сморщенная и хилая. Хоть бы Дейенерис поскорее вернулась. Твой совет тебя ждет, – напомнил он, надев свою волчью маску.
– Совет королевы. – Сделав эту поправку, сир Барристан сменил промокший плащ на сухой, пристегнул пояс и вместе с Лысым отправился вниз.
Просителей в зале с колоннами больше не принимали: сир Барристан считал, что не уполномочен это делать в отсутствие королевы, и Скахазу тоже не разрешал. Нелепые драконьи троны, поставленные Гиздаром, убрали, но скамью Дейенерис пока не вернули на место: вместо нее в середине зала стоял круглый стол с высокими стульями, за которым члены совета могли говорить на равных.
При виде сходящего по лестнице сира Барристана все поднялись. Детей Неопалимой представлял Марслин, Вольных Братьев – Саймон Исполосованный. Крепкие Щиты выбрали себе нового капитана, чернокожего летнийца по имени Таль Торак: прежнего, Моллоно Йос Доба, унесла сивая кобыла. От Безупречных в совете заседал Серый Червь с тремя своими сержантами в остроконечных бронзовых шапках. Вороны‑ Буревестники вместо отсутствующего Даарио Нахариса прислали двух ветеранов: лучника Джокина и сурового воина с топором, прозываемого Вдовец. Кхаласар почти весь ушел на поиски Дейенерис, но от имени немногих оставшихся в городе дотракийцев говорил кривоногий джакка рхан Роммо.
За столом сидели также бойцы Гиздара: Гогор‑ Великан, Белакуо‑ Костолом, Камаррон Три Счета и Пятнистый Кот. Селми вопреки недовольству Скахаза настоял на том, чтобы их пригласили в совет: бойцовые рабы помогали Дейенерис при взятии города. Закоренелые убийцы, настоящие звери, они тем не менее хранили нерушимую верность и королю Гиздару, и его королеве.
Последним в чертог ввалился Силач Бельвас.
Смерть отметила его своей печатью. Он сильно исхудал; смуглая, испещренная шрамами кожа висела на нем, как одежда с чужого плеча, походка стала медленной и нетвердой, но старый рыцарь все равно порадовался, увидев его. Они с Бельвасом совершили вместе долгое путешествие, и сир Барристан знал, что в случае опасности может на него положиться.
– Бельвас. Мы рады, что ты вновь с нами.
– Здравствуй, Белобородый. Где же печенка с луком? Силач Бельвас не так силен, как бывало: ему надо есть, набираться сил. Силача испортили. Кто‑ то умрет за это.
«Умрет скорее всего не один, а многие».
– Садись же, дружище. – Бельвас сел, и сир Барристан сказал: – Нынче утром, на рассвете, скончался Квентин Мартелл.
– Объездчик драконов, – засмеялся Вдовец.
– Непроходимый дур
|
|
|
