 |
П. Иванушкин,. Старший лейтенант, дивштурман 2‑го ДБТЩ. Через минное поле. Л. Линдерман,. Капитан‑лейтенант, командир бч‑2 минного заградителя «марти»
|
|
|
|
П. ИВАНУШКИН,
старший лейтенант, дивштурман 2‑ го ДБТЩ
Через минное поле
С Ханко возвращаемся на головном БТЩ. Здесь и командир 2‑ го ДБТЩ капитан‑ лейтенант Михаил Годяцкий и я, дивштурман. Видимость на редкость хорошая. Охраняющие конвой катера МО сильно заливает, однако они уверенно держатся на назначенных местах. После взрывов нескольких мин в тралах командир Т‑ 218 старший лейтенант Александр Цыбин доложил, что перебит последний трал и корабль идет без трала. Годяцкий тут же приказал Цыбину быть готовым к постановке дымзавесы, к ведению спасательных работ.
Около часа пополуночи открыла огонь вражеская батарея с мыса Юминданина. Снаряды падали далеко за кормой тральщиков, рядом с кораблями, которые мы вели. Тральщик стал ставить дымзавесу, но ее снесло ветром в сторону. Но все же на какое‑ то время обстрел прекратился. А велся он в течение 43 минут. Долго!
Т‑ 218 миновал корпус погибшего корабля, известного морякам под названием «Танкер № 11». Это значит, что скоро граница минного поля. Но едва я об этом подумал, как прозвучал сильный взрыв. Корабль подбросило, смолкли дизеля. Мина взорвалась у кормы. Командир приказал осмотреться по отсекам и доложить о повреждениях, а комдив отдал приказ остальным БТЩ продолжать движение. Теперь место головного занял Т‑ 207.
На Т‑ 218 в его кубриках и каютах, находилось около двухсот командиров и бойцов Ханко. Выход на верхнюю палубу им запрещен, но я представляю себе состояние наших боевых товарищей после того, как от взрыва мины корпус корабля получил повреждение. Причем, как оказалось, серьезное. Из докладов помощника командира корабля старшего лейтенанта Михаила Скороходова и командира БЧ‑ 5 старшего инженер‑ лейтенанта Владимира Гейко мы узнали, что у корабля деформирована корма, заклинены валы гребных винтов, хотя течи в корпусе нет. Т‑ 218 был взят на буксир.
|
|
|
Вскоре конвой достиг острова Гогланд. Тут нам сообщили, что у Гогланда в это время формируется другой конвой на Ханко, состоящий из эсминцев «Суровый» и «Сметливый», а также трех БТЩ, прибывших из Кронштадта, – Т‑ 205, Т‑ 206 и Т‑ 211.
Я получил приказ перейти на Т‑ 207, который должен был стать в голову трального ордера для проводки эсминцев на Ханко.
Л. ЛИНДЕРМАН,
капитан‑ лейтенант, командир БЧ‑ 2 минного заградителя «Марти»
Всего две ночи
Навсегда запомнился мне тот трудный поход, когда наш заградитель вез в Ленинград эвакуированные с полуострова Ханко сухопутные войска. По указанию Николая Иосифовича Мещерского, при устройстве их на корабле мы придерживались следующего принципа: командный состав – в каюты нашего комсостава, старшин – в старшинские, личный состав – по кубрикам.
– Если места не хватит, – сказал Мещерский, – устройте их, пожалуйста, на минной палубе. – Вдруг улыбка мелькнула в краешках его глаз: – Ну а командира полка можно поместить в каюту… командира артиллерии нашего корабля. А обедать, конечно, за мой стол.
Все было ясно, и все было исполнено. И вот на причале остались полковник и я.
– Прошу, – пригласил я и пошел, показывая дорогу.
Надо заметить, что каюты на минзаге были отличные. От императорской яхты «Штандарт» остались отделка красным деревом и блестящие медные части. Удобные койки с ограждением – на случай качки. Шкафы и письменные столы красного дерева. Кресла, обтянутые кожей. Ковры на палубе. Я понял, что на полковника произвели впечатление и белые простыни, и истинно морская чернильница на столе – с маяками, с рогатыми минами…
|
|
|
А потом я пригласил его в кают‑ компанию. Яркий свет, крахмальные скатерти, столы, сервированные как в хорошем ресторане…
– Ну, ребята, – не выдержал полковник, едва сев за стол, – в раю живете, ей‑ богу! Даже лучше: там пианино нет и картин по стенкам.
А тут еще вестовой подскочил, в белоснежной форменке и таких же брюках, в до блеска начищенных ботинках, и спрашивает:
– Товарищ полковник, разрешите узнать: вам чай погорячее и покрепче, или как?
– Да‑ а, капитан‑ лейтенант… Так воевать можно!
Говоря откровенно, я растерялся, не зная, что ответить боевому командиру из героического экипажа красного Гангута. Человеку уже немолодому, с обветренным лицом, усталыми глазами, одетому в потертую и вылинявшую гимнастерку. Выручил сигнал боевой тревоги. Я распорядился вестовому накормить полковника, показать, где находятся душ и все прочие места, и убежал на командный пункт. «Марти» снимался со швартовов, мы уходили в ночь.
Потом я на время забыл о ханковцах, находившихся в каютах и кубриках. Команда корабля вела напряженную борьбу с плавучими минами, грозившими в любую минуту потопить «Марти» и всех, кто на нем находился. Мины то и дело взрывались впереди нас и в стороне. Где‑ то недалеко поднимались всплески от снарядов береговых вражеских батарей. Конечно, об этих опасностях не могли не знать и наши пассажиры.
И вот закончился поход. На набережной Невы я прощался с командиром полка. Как и другие ханковцы, во время плавания он был только наблюдателем и не мог принимать каких‑ либо решений. Но перипетии нашей борьбы не оставили его равнодушным.
– Уж ты извини меня, моряк, за тот разговор о райской жизни, – сказал мне полковник. – Скажу откровенно: лучше два года в окопах, чем две ночи такого похода. – И он пожал мне руку.
|
|
|
