О факторе «субъективном»

«Если бы в других областях знаний существовало такое же отвращение к математическому анализу, как в политической экономии, то мы остались бы в совершенном неведении относительно важнейших законов природы», – писал еще в XIX веке немецкий математик‑ экономист Генрих фон Тюнен. Он был не вполне прав. Математические методы встречали сопротивление и в науках, которые уже с давних пор носят титул «точных».

Сейчас кажется само собой разумеющимся, что физика немыслима без математического аппарата. Но мнение такое установилось далеко не сразу. «По странному стечению обстоятельств учение о цвете оказалось вовлеченным в царство математики, представлено его суду, тогда как оно туда не относится», – утверждал сам Вольфганг Иоганн Гёте в 1810 году. В 1837 году читатели «Русского инвалида» могли познакомиться со статьей профессора физики Московского университета М. Г. Павлова, чьи лекции с интересом слушал молодой Герцен. Статья называлась «О неуместности математики в физике». Все это писалось и печаталось примерно через 100 лет после смерти Ньютона, создавшего математическую теорию цветов и классическую механику, которую теперь учат дети. Поэтому, вообще говоря, не удивительно, что в 1948 году в журнале «Вопросы экономики» можно было прочитать статью П. Мстиславского, где с осуждением писалось о том, что для некоторых наших экономистов характерна «подмена теоретического анализа математическими упражнениями». В полемическом задоре автор подверг уничтожающей критике даже использование формулы сложных процентов и отметил, что «идеалистические корни имеют математические увлечения ряда авторов, скатившихся на позиции… принципа максимальной производительности труда». «В чем корни (очевидно, идеалистические? ) рассмотренных выше ошибок советских экономистов? » – спрашивает в заключение автор статьи. Ответ его в высшей степени любопытен: «Безусловно, они те же, что и у ошибок, вскрытых на сессии ВАСХНИЛ 1948 года».

Тут автор почти прав. И он и его единомышленники‑ биологи оказывали яростное сопротивление одному и тому же процессу – проникновению математических методов в науки, которые прежде не принадлежали к числу точных. Кстати говоря, в то время подобное единство взглядов существовало и «по другую сторону баррикады». Выступая на биологической дискуссии 1948 года, крупнейший советский экономист Б. С. Немчинов во всеуслышание заявил, что работы Менделя навсегда вошли в золотой фонд биологической науки. Он говорил об этом как статистик, отлично знающий, что статистический материал, который подтверждает правоту корпускулярной генетики, уже давно не вызывает никаких сомнений. Так славная российская статистическая школа по мере сил оказала услугу соседней науке.

Своей собственной науке – экономике – помочь она еще не могла. У Кайсына Кулиева есть мужественные стихи: «Терпение, мой друг, оружие героя, – коль выбито из рук оружие другое…» Прошло еще много лет, целое десятилетне, прежде чем Василий Сергеевич Немчинов смог развернуть активную пропаганду математических методов в экономике. В те годы шутили, что вся математическая экономия СССР сосредоточена в московской квартире Немчинова: не было еще ни Центрального экономико‑ математического института в Москве, ни кафедры в МГУ, ни центра в Новосибирске. Все это появилось во многом благодаря его решительной позиции и неустанным заботам. Выступая на последней в своей жизни большой экономической дискуссии, Василий Сергеевич говорил: «Можно указывать на отдельные ошибки того же Л. В. Канторовича или того же В. С. Немчинова, но нельзя отказаться от математики – острого, очень важного и очень нужного оружия советского экономиста и плановика».

Как отличается эта позиция от позиции, занятой, допустим, Т. Д. Лысенко в 1948 году! Ни тени претензии на монопольное обладание истиной, никакого желания подавить инакомыслящих; стремление не диктовать, а дискутировать. Ах, как в иные годы не хватало экономической науке такого подхода к решению проблем. Да и одной ли экономической науке?

Проглядывая сегодня материалы встреч экономистов, видишь столкновение мнений, споры, слышишь голоса сторонников и противников математического подхода. Понемногу начинаешь понимать, в чем суть того «психологического барьера», который необходимо взять традиционным экономистам, чтоб овладеть новыми методами, как добиться, чтоб методы эти не вызывали внутреннего бессознательного протеста.

Когда разговариваешь с людьми, которые не одобряют идей математической экономии, разумеется, первым делом сталкиваешься с теми, кто вовсе и не хочет брать никаких барьеров: «Умный в горы не пойдет, умный горы обойдет».

– Знаете, – сказал мне один такой собеседник, – по‑ моему, весь этот шум подняли зря. Вот вы всё твердите: «Математика, математика». Да эта самая математика применяется в экономике уже сотни лет. Откройте любое сочинение экономиста, того же Адама Смита. Разве там нет цифр, таблиц? Математика всегда была одним из вспомогательных орудий экономических исследований. И совершенно неважно, что внешний вид этих орудий стал иным. Не счеты, а электронные машины, не алгебра, а системы дифференциальных уравнений. Но разве изобретение пишущей машинки или авторучки вызвало смену литературных стилей?

Впрочем, эта вроде бы подкупающая точка зрения была разбита еще тогда, когда почтенного опровергателя математической экономии не было и на свете.

В мемуарах известного русского политика и экономиста С. Ю. Витте, относящихся к концу XIX века, есть кое‑ что на этот счет. Рассказывая о своем предшественнике на посту министра финансов Вышнеградском, Витте писал так: «Все, что я считал в математике имеющим значение, а именно: так сказать, философию математики, идеи математики, Вышнеградский считал не имеющим никакого значения; он придавал значение только реальным результатам математики, то есть выводам, имеющим практическое значение и более или менее непосредственное применение. Он был более, если можно так выразиться, цифровик, нежели математик».

«Цифровик» – это еще не математик. И экономист, оперирующий цифрами или формулами, не должен воображать, что предмет его занятий – математическая экономия.

Математическая экономия – это нечто иное. Это образ мыслей, иногда удивляющий своей парадоксальностью.

В районе страны, где уже есть промыслы, удовлетворяющие потребностям хозяйства в горючем, хотят открыть новый, причем затраты на добычу горючего здесь много выше. Сколько будет стоить горючее с трудоемкого промысла? Ответ классического экономиста: «Очень дорого». Почему? Он может объяснить. Раскройте энциклопедию на слове «стоимость». Вот что там написано: «Стоимость – воплощенный в товаре общественный труд товаропроизводителей».

Другими словами: чем больше вложено в вещь общественного труда, тем выше и ее стоимость. На новом промысле добыча более трудоемка, – значит, и стоимость горючего выше, а потому и цену на него нужно ставить более высокую.

Как будто и логично и в то же время не противоречит здравому смыслу.

Но вот этот же самый пример дали для анализа в лабораторию Л. В. Канторовича. Ответ математиков был такой: объективная оценка деятельности нового предприятия – нуль! Горючее, добытое с такого промысла, на изложенных в задаче условиях, не стоит ничего.

Как же так? Разве люди не работали? Работали, конечно, но только труд их не обладал никакой общественной ценностью. Ведь, по условию задачи, добытое ими горючее никому не нужно. И само функционирование такого предприятия – с его директором, завкомом и встречным планом – есть лишь видимость деятельности, абсолютно бесполезной для общества в целом. И если высокая цена на горючее, устанавливаемая без учета спроса, будет автоматически вызывать к жизни подобные предприятия, то оценка, поставленная экономистами‑ математиками, столь же автоматически воспрепятствует их появлению на свет. Не правда ли, на первый взгляд ответ классиков казался так понятен? Зато парадоксальный с виду ответ математиков – верен.

Но как же быть с энциклопедическими сведениями? Что есть в таком случае стоимость? Маркс писал: «Форма стоимости, получающая свой законченный вид в денежной форме, очень бессодержательна и проста. И тем не менее ум человеческий тщетно пытался ее постичь в течение более чем 2000 лет».

Результаты, полученные математиками‑ экономистами, вроде того, о котором сейчас шла речь, подчеркивают, что теория стоимости по‑ прежнему сохраняет свою незавершенность и актуальность. Математики словно бы говорят: «Не стоит делать вид, будто мы обладаем окончательным решением капитальнейшей проблемы экономической науки. Тут предстоит очень много исследований».

Так что сложность математического образа мыслей состоит, пожалуй, не в одной лишь парадоксальности получаемых результатов.

Начав с разбора частного примера, мы очень скоро оказались вовлеченными в анализ основополагающих понятий политэкономии.

Такие происшествия случаются с экономистами‑ математиками довольно часто; человек, желающий заниматься этим неспокойным делом, должен быть к ним психологически подготовлен. Математическая экономия – это не внутренняя гавань в океане актуальнейшей из наук. Нет, сейчас это эпицентр, где происходят бурные столкновения мнений, которые во многом определят будущее всей советской экономической науки.