 |
Дмитрий Сухарев. Красная трепанга. Агенты нехорошей державы
|
|
|
|
Дмитрий Сухарев
Красная трепанга
Агенты нехорошей державы
Столовая открылась в 7 утра. Шпионы вошли в нее в 7. 15. Их было трое, они говорили на заграничном языке и взяли шесть порций блинов. В 7. 30 работница столовой, которая сама слышала непонятный разговор, сообщила о своих наблюдениях Арзамасову. Бестактно смеяться над милой девушкой, которая проявила бдительность. Остров в Японском море, мало ли что? Мы не смеялись, это Арзамасов смеялся, поскольку мы и были шпионами.
Арзамасов, он молодец. Моложе нас, а большой человек, главный инженер рыбокомбината. Над Арзамасовым на острове только Антон Семенович Гуль стоит. Гуль – директор.
Вот уже который год, едва дело сворачивает к лету, у Гуля начинает пухнуть голова. Он перебирает телеграммы и тяжко думает: пускать или не пускать? А если пускать, то где размещать?
Потом, махнув рукой, пишет благосклонный ответ.
И тогда на Путятин устремляются экспедиции.
Японское море большое, на нем много островов, но экспедиции рвутся на Путятин. Дело не в том, что море здесь лучше, а просто по университетам и академиям прошла молва, что на Путятине и примут, и помогут.
Приезжают, устраиваются. Кто в палатках, кто в цехе, кто на частной квартире, удачливые ленинградцы оккупировали заводскую химлабораторию. Наука!
Для зоолога здесь золотое дно. Цифры красноречивей слов: в Черном море 166 видов рыб, в водах нашей Балтики около 20 видов, в Белом – 51, в Баренцевом – 144, а в Японском – свыше 600 видов! И такое изобилие по любой группе животных.
Экспедицию упомянутых ленинградцев возглавлял известный зоолог, лауреат Ленинской премии А. В. Иванов. Ученики подшучивали:
|
|
|
– Артемий Васильевич хочет открыть новый тип или хотя бы класс.
Такими незначительными систематическими единицами, как виды, роды и семейства, ленинградцы уже не интересовались. Ведь Артемий Васильевич уже открыл однажды новый тип животных – так называемых погонофор. Почему бы не повторить? В малоизученных дальневосточных морях возможны любые зоологические открытия.
И все же больше манит Путятин не зоологов, а биофизиков. Из Москвы, Ленинграда и других городов тащат они на Путятин свою великолепную электронику, и все из‑ за кальмара. Близкий родич осьминога – кальмар удобнее всех прочих животных в мире для изучения нервов. Природа сигналов, бегущих по нервам, – одна из проблем, над которыми бьются биофизики, и для них толстые нервные волокна кальмара – такое же золотое дно, как Тихий океан для зоологов.
Вот и мы прибыли на Путятин, и тоже притащили с собой 700 килограммов приборов, и устроили лабораторию на квартире мастера Прокопца, и только кальмар нам был ни к чему.
Но и шпионами мы не были, честное слово. Мы искали тритонию.
Красивый толстый атлас, с изображениями морских животных был постоянно открыт на таблице номер сорок восемь. Там была нарисована Tritonia diomedea, тритония двулопастная.
Мы искали тритонию трудолюбиво и неутомимо.
В атласе было написано: «Встречается на литорали и на глубинах до 500 метров среди водорослей, а также на песчаных и илистых грунтах». Ну, на 500 метров мы в своем легком ластоногом снаряжении нырять не рисковали, но литораль – это у самого берега, узкая полоска, обнажаемая отливом. Мал и незаметен отлив на острове Путятин. Мы ползали среди водорослей, лязгая зубами. Был июнь, вода еще не согрелась. Великолепные звезды пытались отвлечь наше внимание. Чуть пошевеливались на дне глянцевитые трепанги, зеленые и фиолетовые морские ежи, нежные актинии. Резво сновали рыбешки.
Мы искали тритонию. Мы пристраивались где‑ нибудь сбоку на моторке. Ловцы забрасывали сеть, прочесывали водоросли, им было не до нас. Они подтягивали сеть к борту и быстро выбирали из зеленой груды прытких креветок. Потом и нам разрешалось порыться в водорослях. Тритонии не было.
|
|
|
Мы вставали на рассвете, чтобы успеть на водолазный мотобот. Водолазы собирали трепангов. Перед погружением они внимательно рассматривали картинку на таблице номер сорок восемь. Они очень хотели утолить нашу жажду. Тритония не попадалась.
Другая бригада брала нас на проверку ставных неводов. Вот мы стоим в ряд и перебираем дель, и все меньше остается места внутри невода, и глаз замечает стремительные движения каких‑ то темных масс в этом сужающемся пространстве. У самых рук проносится синяя стая, это анчоус. Навстречу бросается стая, отливающая кофейным и жемчугом. Кальмары!
Наконец улов вываливают в лодку. Анчоусы слабо подпрыгивают и вскоре утихают. Кальмары страстно протестуют. Они стреляют длинными струями воды, молниеносно меняют цвет, прыгают и, выпалив всю воду, пищат, стреляя воздухом.
Прекрасный кальмар, вожделенная мечта биофизика, – но нам он не нужен. Мы ищем тритонию.
Кто же она, тритония?
О, тритония – это!.. Когда мы начинаем говорить о тритонии, мы теряем все слова, зато очень убедительно изображаем что‑ то на пальцах. Дело в том, что ни один из нас никогда тритонию не видел. Борис, например, говорит так: она вся в кустиках салатного цвета. Откуда он взял эти салатные кустики, совершенно неясно, но он в них свято верит. Впрочем, тритонии нет никакой – ни с кустиками, ни без кустиков.
Я чувствую, пришла пора рассказать, зачем понадобилась нам тритония. Двумя словами не отделаться, начну издалека.
|
|
|
