 |
Капитан георгий Пыжиков. Парторг «подвел»
|
|
|
|
КАПИТАН ГЕОРГИЙ ПЫЖИКОВ
В ночь перед наступлением мы с капитаном Георгием Пыжиковым сидели в наспех сделанном блиндаже. По низким то и дело осыпающимся стенкам нашего нехитрого убежища бегали, путались тени, жирной струей поднималась к бревенчатому потолку копоть от самодельной лампешки. Я наблюдал за тем, как внимательно и с каким удовольствием капитан Пыжиков рассматривал в газете фотографию трижды награжденного летчика. Потом он отложил газету в сторону и сказал:
– Значит, мы с вами земляки? А все‑ таки хорошая у нас Сибирь! Правда?.. Люблю горы, лес. Какой там воздух! Бывали вы у нас в Красноярске?
И, не дав ответить, продолжал:
– Если после войны будете там, то уж я вас прокачу на «эмке». Я ведь шофер, а вот на войне стал офицером‑ пехотинцем.
Пыжикова вызвали в штаб. Забежав оттуда в землянку, он, как показалось мне, очень спокойно сказал:
– Иду в бой. Сейчас. Прощаться не будем – утром встретимся, – и он опустил плащ‑ палатку, которой была занавешена дверь. Я слушал, как капитан кого‑ то торопил, как над чем‑ то засмеялся. Потом все стихло.
Командиру штурмовой группы капитану Георгию Пыжикову было приказано атаковать немцев в лоб. Остальные группы обходили вражеские позиции справа и слева. Выполнение задачи осложнялось тем, что противник устроил перед своими траншеями всевозможные «сюрпризы», не говоря уже о минных полях и проволочных заграждениях. Пыжиков со своей группой должен был атаковать неприятеля в тот момент, когда две фланговые группы займут исходное положение.
Ночь выдалась на редкость темной. Командир, воспользовавшись этим, подвел своих бойцов вплотную к вражеской обороне. Этим обусловливалась внезапность атаки. Но тут случилось неожиданное: один боец упал в яму, в которой на проволоке были подвешены порожние консервные банки.
|
|
|
Капитан Пыжиков стиснул зубы. Гитлеровцы открыли по группе сильный огонь. В воздухе висели ракеты. Пришлось лежать не шевелясь. Выйти отсюда можно было только понеся бессмысленные потери, броситься в атаку – тоже.
Пыжиков лежал с бойцами под непрерывным огнем. Минуты казались часами, часы – вечностью.
Забрезжил рассвет. Отчетливо было слышно, как разговаривали фашисты. Чувствовалось, что они нервничали. Наконец огонь начал стихать и вскоре совсем прекратился. Гитлеровцы, по‑ видимому, решили, что с русскими все покончено. Пыжиков шепотом приказал: «Приготовиться к атаке». Эти слова передавали не поднимая головы.
В смелости своих людей капитан не сомневался: с ними он бывал в подобных переплетах. Если бы можно было заглянуть во вражеские траншеи! Что там? Может, фашисты выставили оружие и ждут, когда русские пойдут в атаку…
Пора… Капитан вскочил и что было сил побежал к траншее. Солдаты, давно ожидавшие этой минуты, бросились за своим командиром…
Был жаркий рукопашный бой. В ожидании его Пыжиков, казалось, стал старше лет на пять.
Мы встретились, как условились. Дул теплый ветер, шурша высохшей травой. Георгий Пыжиков снял пилотку, пригладил белокурые редкие волосы и заговорил, немного волнуясь:
– Смотрите, сколько у меня пробоин на одежде.
Сапоги, брюки, гимнастерка, ремень и пилотка были прострелены в нескольких местах. Более тридцати пулевых пробоин насчитали мы с ним.
– А меня‑ то и не задело, – засмеявшись сказал Георгий, – и не заденет, ни за что не заденет: я жить хочу… Ты приезжай ко мне после войны: прокачу с ветерком!
ПАРТОРГ «ПОДВЕЛ»
Наводчик орудия рядовой Григорий Будилов, облокотившись на бруствер ровика, пристально смотрел, как темно‑ лиловый запад медленно окрашивался багрянцем вечерней зари. Григорий вздохнул и собрался было идти на отдых. Но оттуда, куда он так долго смотрел, донеслось беспокойное кряканье диких уток. Будилов напряг зрение, но не увидел дичи.
|
|
|
– Время подошло. Поди ты, как быстро, а? Осень! А как в Сибири сейчас, дома‑ то?..
– Сегодня фашист, по‑ видимому, боится и нос высунуть.
Григорий увидел парторга Александра Смирнова и улыбнулся.
– Чего же не отдыхаете, Григорий Николаевич? – осведомился парторг.
– Душа попросила перед сном свежего воздуха. Ну и вышел, да задержался.
– А вам письмецо из дому.
Будилов поспешно протянул руку, взял письмо и, смущаясь, сказал:
– Детишки пишут, узнаю почерк, возьмите прочтите…
Они опустились на дно траншеи.
«Здравствуй многоуважаемый папа, Григорий Николаевич. Низко кланяются тебе твои родные и знакомые», – начал читать Александр Смирнов.
Будилов глядел в стенку окопа и медленно крутил правый ус.
– Это меньшой пишет. Он у меня мастак в грамоте‑ то.
«Нынче у нас, дорогой папа, урожай хороший. Собрали много овощей».
– Так, так, значит, не будут голодными. Молодец парнишка, молодец, – не терпелось Григорию.
«А еще поздравляем тебя, папа, с награждением орденом и медалью», – закончил читать парторг.
Наводчик повернул голову к парторгу.
– Откуда же они про награды‑ то узнали?
– Командование сообщило. А почему же вы сами не поделились радостью?
– Был я до войны рядовым колхозником. Всю жизнь свою в Сибири провел, руки ни на кого не подымал. Понимаете, какая‑ то у меня жалость к людям. Каждого мне жаль. А вот как пришел на передовую и увидел фашиста, так и тянутся сами руки к его горлу. Что со мной случилось? – Будилов пожал плечами. – Стеснялся как‑ то писать, что удостоился наград, боялся, жена не поверит. Думаю себе: приеду – расскажу и про то, как фашисты поганили советскую землю, и как над ребятишками измывались – словом, обо всем, а потом уж расстегну шинель да и покажу свои ордена: смотри, мол, женушка, хорошо или нет твой Григорий Николаевич воевал. Подвели вы меня, товарищ парторг, секрет мой открыли.
Последние слова Будилов сказал шутя.
Посмеялись. Закурили.
– А знаешь, – сознался парторг, – я написал твоим и о том, что стал ты коммунистом.
Долго они говорили. Вспоминали далекие края свои, семьи, знакомых. Уже небо густо усеялось звездами, а они все не шли отдыхать…
|
|
|
