 |
Первая революция 1905 г. 6 страница
|
|
|
|
Мейзель‑ Хесс ищет и находит другой путь: там, где отсутствует «большая любовь», её заменяет «любовь‑ игра». Чтобы «большая любовь» стала достоянием всего человечества, необходимо пройти трудную, облагораживающую душу «школу любви». «Игра‑ любовь» – это тоже школа, это способ накопления в человеческой психике «любовной потенции»…
«Любовь‑ игра» в различных своих проявлениях встречалась на всем протяжении человеческой истории. В общении между древней гетерой и её «другом», в «галантной любви» между куртизанкой эпохи Возрождения и её «покровителем‑ любовником», в эротической дружбе между вольной и беззаботной, как птица, гризеткой и её «товарищем»‑ студентом нетрудно отыскать основные элементы этого чувства.
Это не всепоглощающий Эрос с трагическим лицом, требующий полноты и безраздельности обладания, но и не грубый сексуализм, исчерпывающийся физиологическим актом… «Игра‑ любовь» требует большой тонкости душевной, внимательной чуткости и психологической наблюдательности и потому больше чем «большая любовь» воспитывает и формирует человеческую душу.
«Любовь‑ игра» гораздо требовательнее. Люди, сошедшиеся исключительно на почве, обоюдной симпатии, ждущие друг от друга лишь улыбок жизни, не дозволят безнаказанно терзать свои души, не пожелают мириться с небрежным отношением к своей личности, игнорировать свой внутренний мир. «Любовь‑ игра», требуя значительно более осторожного, бережного, вдумчивого отношения друг к другу, постепенно отучила бы людей от того бездонного эгоизма, который окрашивает собою все современные любовные переживания…
В‑ третьих, «любовь‑ игра», не исходя из принципа «безраздельного» обладания, приучает людей давать лишь ту частицу своего «я», которая не обременяет другого, а помогает, наоборот, светлее нести жизнь. Это приучало бы людей, по мнению Мейзель‑ Хесс, к высшему «целомудрию» – давать всего себя, только когда налицо высшая, «священная» глубина и неотвратимость чувства. Сейчас мы все слишком склонны «после первого же поцелуя» посягать на всю личность другого и навязывать «целиком» своё сердце, когда на него ещё совершенно нет «спроса». Надо помнить, что лишь таинство великой любви даёт «права»…
|
|
|
«Любовь‑ игра», или «эротическая дружба», имеет ещё и другие преимущества: она страхует от убийственных стрел Эроса, она научает людей противостоять бремени любовной страсти, порабощающей, раздавливающей индивидуум. Она способствует, как никакая другая форма любви, самосохранению индивидуума, говорит Мейзель‑ Хесс. «Ужаснейшее явление, которое мы называем насильственным вламыванием в чужое Я, здесь не имеет места». Она исключает величайшее «грехопадение» – потерю своей личности в волнах страсти…
Наше время отличается отсутствием «искусства любви»; люди абсолютно не умеют поддерживать светлые, ясные, окрылённые отношения, не знают всей цены «эротической дружбы». Любовь – либо трагедия, раздирающая душу, либо пошлый водевиль. Надо вывести человечество из этого тупика, надо выучить людей ясным и необременяющим переживаниям. Только пройдя школу эротической дружбы, сделается психика человека способной воспринять «великую любовь», очищенную от её тёмных сторон…
Без любви человечество почувствовало бы себя обкраденным, обделённым, нищим. Нет никакого сомнения, что любовь станет культом будущего человечества. И сейчас, чтобы бороться, жить, трудиться и творить, человек должен чувствовать себя «утверждённым», «признанным». «Кто себя чувствует любимым, тот себя чувствует и признанным; из этого сознания рождается высшая жизнерадостность». Но именно это признание своего Я, эта жажда избавления от призрака вечно подкарауливающего нас душевного одиночества не достигается грубым утолением физиологического голода. «Только чувство полной гармонии с любимым существом может утолить эту жажду». Только «большая любовь» даст полное удовлетворение. Любовный кризис тем острее, чем меньше запас любовной потенции, заложенной в человеческих душах, чем ограниченнее социальные скрепы, чем беднее психика человека переживаниями солидарного свойства.
|
|
|
Поднять эту «любовную потенцию», воспитать, подготовить психику человека для воспитания «большой любви» – такова задача «эротической дружбы».
«Игра‑ любовь», разумеется, лишь суррогат «большой любви», её заместительница…
Наконец, рамки «эротической дружбы» весьма растяжимы: вполне возможно, что люди, сошедшиеся на почве лёгкой влюблённости, свободной симпатии, найдут друг друга, что из «игры» вырастет великая чаровница – «большая любовь». Вопрос лишь в том, чтобы создать для этого объективную возможность. Каковы же выводы и практические требования Мейзель‑ Хесс?
Прежде всего, общество должно научиться признавать все формы брачного общения, какие бы непривычные контуры они ни имели, при двух условиях: чтобы они не наносили ущерба расе и не определялись гнётом экономического фактора. Как идеал остаётся моногамный союз, основанный на «большой любви». Но «не бессменный» и застывший. Чем сложнее психика человека, тем неизбежнее «смены». «Конкубинат», или «последовательная моногамия», – такова основная форма брака. Но рядом – целая гамма различных видов любовного общения полов в пределах «эротической дружбы».
Второе требование – признание не на словах только, но и на деле «святости» материнства. Общество обязано во всех формах и видах расставить на пути женщины «спасательные станции», чтобы поддержать её морально и материально в наиболее ответственный период её жизни.
Наконец, чтобы более свободные отношения не несли за собою «ужаса опустошения» для женщины, необходимо пересмотреть весь моральный багаж, каким снабжают девушку, вступающую на жизненный путь.
|
|
|
Всё современное воспитание женщины направлено на то, чтобы замкнуть её жизнь в любовных эмоциях. Отсюда эти «разбитые сердца», эти поникшие от первого бурного ветра женские образы. Надо распахнуть перед женщиной широкие врата всесторонней жизни, надо закалить её сердце, надо бронировать её волю. Пора научить женщину брать любовь не как основу жизни, а лишь как ступень, как способ выявить своё истинное Я. Пусть и она, подобно мужчине, научится выходить из любовного конфликта не с помятыми крыльями, а с закалённой душою. «Уметь в любую минуту сбросить прошлое и воспринимать жизнь, будто она началась сегодня» – таков был девиз Гёте. Уже брезжит свет, уже намечаются новые женские типы так называемых «холостых женщин», для которых сокровища жизни не исчерпываются любовью. В области любовных переживаний они не позволяют жизненным волнам управлять их челноком; у руля опытный кормчий – их закалённая в жизненной борьбе воля. И обывательское восклицание «У неё есть прошлое! » перефразируется холостой женщиной: «У неё нет прошлого – какая чудовищная судьба! »
Пусть не скоро ещё станут эти женщины явлением обычным, пусть ещё не завтра наступит сексуальный порядок – дитя более совершенного социального уклада, пусть не сразу прекратится затяжной кризис пола, уступая место «морали будущего», дорога найдена, вдали заманчиво светлеет широко раскрытая заповедная дверь…
Революция быта [137]
Что быт меняется на наших глазах, признаёт каждый, кто умеет видеть и наблюдать. За четыре года хозяйничанья рабочих подорваны самые корни векового бесправия женщин. С одной стороны, трудреспублика мобилизует женщину на производительный труд, с другой – она организует быт на новых началах, закладывающих фундамент коммунизма, воспитывает коллективистические навыки, привычки, понятия и взгляды.
Мы знаем, что одна из основ новой системы производства при рабочей диктатуре – это организация потребления. Но регулировка потребления означает не только учёт потребителей, не только равномерность распределения продуктов, но и организацию потребления на новых коммунистических началах. Начиная с весны 1918 года повсеместно в городах трудовая республика переходит к принципу общественного питания. Советские столовые, даровые обеды для малолетних вытесняют семейное домоводство. Развитию и широкой постановке дела общественного питания мешает наша бедность, ограниченность продуктами. Аппараты созданы, каналы, по которым из общего центра должны растекаться продукты народного питания, готовы, но нечего через них пропускать…
|
|
|
…Тем не менее при всей своей неудовлетворительности, при том, что наши столовые из рук вон плохи, что продуктов нет, а те, какие есть, неумело используются, общественное питание внедряется в представление городского населения как необходимый фактор бытия. В Петрограде в 1919–1920 годах почти 90 % всего населения числится на общественном питании. В Москве свыше 60 % населения приписаны к столовым; в 1920 году 12 миллионов городского населения, включая детей, драк или иначе обслуживались, органами общественного, питания. Само собой разумеется, что уже один этот факт влечёт за собой значительное изменение в «быте», в условиях существования женщины. Кухня, закабалявшая женщину ещё в значительно большей мере, чем материнство, перестаёт быть необходимым условием существования семьи. Правда, она играет ещё значительную роль в переходный период, пока идёт только развёрстка вех на пути к коммунизму, пока ещё не изжиты буржуазные формы общежития и не изменены в корне основы народного хозяйства. Но всё же и в этот переходный период домашний очаг начинает оттесняться на второй план, он превращается лишь в подспорье, в дополнение к общественному питанию постольку, поскольку наша бедность, разруха, голод не позволяют нам поднять советские столовые на должную высоту. Каждая работница начинает сознавать, сколько часов сберегает ей готовый советский обед, и ропщет лишь на столовые за то, что обеды эти недостаточно сытны и питательны, что хочешь – не хочешь, а приходится добавлять, «приваривать». Будь общественное питание лучше, едва ли бы нашлось много любительниц стоять над плитою. Ведь если при буржуазном строе женщина так хлопотала о том, чтобы угодить своей готовкой кормильцу‑ мужу, то именно потому, что муж являлся в самом деле кормильцем. В трудовом же государстве, где женщина признана самостоятельной единицей и гражданкой, едва ли найдётся много любительниц возиться часами над плитою, чтобы заслужить благорасположение супруга. Пусть мужчина научится ценить и любить женщину не за то, что она хорошо месит тесто, а за то, что в ней есть привлекательного, за её личные свойства, за её человеческое «я»… «Отделение кухни от брака» – великая реформа, не менее важная, чем отделение церкви от государства, по крайней мере – в исторической судьбе женщины. Разумеется, что отделение это ещё далеко не законченный факт, но важно уже и то, что трудовая республика, намечая на опыте линию развития своих хозяйственных форм, должна была прибегнуть к общественному питанию как форме потребления наиболее экономичной и целесообразной, требующей наименьшей затраты живого труда, топлива и продуктов, с первых месяцев революции. Чем затруднительнее было хозяйственное положение республики, тем настоятельнее вставала необходимость организации общественного питания.
|
|
|
На изменение быта, а следовательно, и условий существования женщины, оказывают влияние также созданные трудовой республикой новые жилищные условия. Общежития, дома‑ коммуны для семейных и особенно для одиноких получают широкое распространение. Ни в одной другой стране нет такого количества общежитий, как в трудовой республике. И заметьте, каждый стремится поселиться в доме‑ коммуне. Не из «принципа», разумеется, не из убеждения, как это делали утописты в первой половине Ⅹ Ⅸ века, следуя учению Фурье, организуя нежизнеспособные, искусственные «фаланстеры», а потому, что жить в доме‑ коммуне много удобнее, сподручнее. Дома‑ коммуны всегда лучше оборудованы, чем частные квартиры; они обеспечены топливом, освещением. В них нередко имеется куб с кипятком, центральная кухня. Уборка производится профессиональными уборщицами. При некоторых домах имеется центральная прачечная, при других ясли или детский сад. Чем острее даёт себя чувствовать разруха хозяйства, недостаток топлива, плохо действующие водопроводы, отсутствие керосина, тем настойчивее стремление поселиться в доме‑ коммуне, в общежитии. Обитателям домов‑ коммун завидуют все, кто живёт на частных квартирах. Список кандидатов в общежития постоянно удлиняется.
Разумеется, дома‑ коммуны ещё далеко не вытеснили частные квартиры; подавляющее большинство городского населения всё ещё довольствуется жизнью при условии индивидуального хозяйства и семейного домоводства. Но великий шаг вперёд то, что семейное домоводство перестаёт быть нормой жизни. Пусть даже под давлением тяжёлых хозяйственных условий стремятся семьи и одинокие люди селиться в общежитиях; важно само по себе сознание, что если даже при самых неблагоприятных условиях дом‑ коммуна имеет ряд преимуществ, то естественно, что при расцвете производства, когда будет возможность поставить общежития на высоту, они будут выдерживать конкуренцию с неэкономичными, требующими большей затраты женского труда, частно‑ семейными хозяйствами. Сознанием преимуществ общежитий особенно проникаются женщины; вся та часть, которой приходится совмещать семью и работу. Для этих трудящихся женщин дом‑ коммуна – величайшее благодеяние, спасение. Силы женщины сберегаются профессиональной уборщицей, общей кухней, центральной прачечной, тем, что дом снабжён светом, топливом, кипятком. Каждая трудящаяся женщина желала бы сейчас одного – чтобы таких домов было как можно больше и чтобы они полнее исчерпывали все стороны бесплодного, съедающего силы женщины домоводства.
Конечно, и сейчас ещё есть женщины, упорно цепляющиеся за прошлое; это обычный тип «жён», для которых вся жизнь сосредоточена вокруг плиты. Эти законные содержанки своих мужей (нередко жёны ответственных работников) и сейчас даже в домах‑ коммунах ухитряются обращать свою жизнь в служение печному горшку…
Но не за ними будущее. Эти бесполезные для трудового коллектива существа обречены историей на неизбежное вымирание по мере того, как по всему хозяйственному фронту будет утверждаться строительство коммунистического быта.
Дома же коммуны, что подтверждает опыт нашей революции, не только разрешают наиболее целесообразно с точки зрения городского хозяйства жилищный вопрос, но бесспорно облегчают жизнь трудящихся женщин, создавая условия, при которых женщина может в современный переходный момент совмещать семью и профессиональную работу.
С ростом числа общежитий разнообразного типа и на различные потребности и вкусы неизбежно и естественно будет отмирать семейное домоводство; с отмиранием же индивидуального хозяйства, замкнутого в рамках обособленной квартиры, ослабеют основные скрепы современной буржуазной семьи. Перестав быть потребительной единицей, семья в современном её виде не сможет существовать… Она распадётся, упразднится. Но пусть это утверждение не пугает приверженцев буржуазной семьи с её индивидуальным хозяйством, её эгоистически‑ замкнутым мирком. В переходный период от капитализма к коммунизму, в эпоху диктатуры рабочего класса идёт ещё ожесточённая борьба между формами общественного потребления и частно‑ семейными хозяйствами. До победы первого ещё, к сожалению, далеко. Ускорить эту победу может лишь сознательное отношение к данному вопросу со стороны наиболее заинтересованной части населения – трудящихся женщин…
Но сокращение непроизводительного труда женщин на домашнее хозяйство – это лишь одна сторона вопроса раскрепощения женщины. Не меньшим бременем, приковывающим её к дому, закабаляющим в семье, являлась забота о детях и их воспитании. Это бремя Советская власть своей коммунистической политикой в области обеспечения материнства и социального воспитания решительно снимает с женщины, перекладывая его на социальный коллектив, на трудовое государство.
В своём искании новых форм хозяйства и быта, отвечающих интересам пролетариата, советская республика неизбежно делала ряд ошибок, не раз изменяла и выправляла свою линию. Но в области социального воспитания и охраны материнства трудреспублика сразу наметила правильный путь. И именно в этой области совершается сейчас величайшая и глубочайшая революция нравов и воззрений. Неразрешимые при буржуазном строе проблемы решаются естественно и просто в стране, где отменена частная собственность и где политика диктуется стремлением поднять общенародное хозяйство.
К вопросу обеспечения материнства Советская Россия подошла с точки зрения основной задачи трудреспублики: развития производительных сил страны, подъёма и восстановления производства. Чтобы задачу эту осуществить, надо, во‑ первых, освободить возможно большее число трудовых сил от непроизводительного труда, умело использовать в целях хозяйственного воспроизводства все наличие рабочих рук; во‑ вторых, обеспечить трудовой республике непрерывный приток свежих работников в будущем, то есть обеспечить нормальный прирост населения.
Как только стать на эту точку зрения, вопрос о раскрепощении женщины от бремени материнства разрешается сам собой. Трудовое государство устанавливает совершенно новый принцип: забота о подрастающем поколении, о детях – это задача не частно‑ семейная, а общественная, государственная. Материнство подлежит охране и обеспечению не только в интересах самой женщины, но ещё больше, исходя из задач народного хозяйства при переходе к трудовому строю: надо сберечь силы женщины от непроизводительной затраты на семью, чтобы разумнее использовать их для коллектива; надо охранить её здоровье, чтобы этим самым обеспечить трудреспублике приток здоровых работников в будущем.
В буржуазном государстве такая постановка проблемы материнства невозможна; этому препятствуют классовые противоречия, отсутствие единства между интересами частных хозяйств и хозяйством народным. Наоборот, в трудреспублике, где индивидуальное хозяйство растворяется в общенародном хозяйстве и где классы распадаются, исчезают, подобное решение материнского вопроса диктуется жизнью и необходимостью. Трудовая республика, подходит к женщине прежде всего как к трудовой силе, единице живого труда; функцию материнства она рассматривает как весьма важную, но дополнительную задачу, притом задачу не частно‑ семейную, а также социальную.
…Но чтобы дать женщине возможность участия в производительном труде, не насилуя своей природы, не порывая с материнством, нужно было сделать второй шаг: снять все заботы, связанные с материнством, с плеч женщины и передать их коллективу, признав тем самым, что воспитание детей выходит из рамок частно‑ семейного уклада и становится институтом социальным, частно‑ государственным.
Снять с матерей крест материнства и оставить лишь улыбку радости, что рождает общение женщины с её ребёнком, – таков принцип Советской власти в разрешении проблемы материнства. Разумеется, принцип этот далёк от осуществления. На практике мы отстаём от наших намерений. В строительстве новых форм жизни и быта, раскрепощающего трудящуюся женщину от семейных обязанностей, мы наталкиваемся всё на то же постоянное препятствие – нашу бедность, разорение хозяйства. Но фундамент заложен, вехи, означающие путь, который ведёт к разрешению проблемы материнства, поставлены, остаётся твёрдо и решительно следовать по намеченному пути.
Советская власть спешит на помощь трудящимся женщинам с момента их беременности. Консультации для беременных и кормящих раскинуты по всей России. В царской России насчитывалось всего шесть консультаций, сейчас консультаций у нас около 200, молочных кухонь – 138.
Но, разумеется, главная задача – разгрузить трудящуюся мать от непроизводительной заботы по физическому уходу за младенцем. Материнство вовсе не состоит в том, чтобы обязательно самой менять пелёнки, обмывать младенца, быть прикованной к его колыбели. Социальная обязанность материнства заключается в том, чтобы прежде всего родить здорового и жизнеспособного младенца. Для этого трудовое общество должно поставить беременную женщину в наиболее благоприятные условия; женщина же, со своей стороны, должна соблюдать все предписания гигиены в период беременности, помня, что в эти месяцы она перестаёт принадлежать себе – она на службе у коллектива – она «производит» из собственной плоти и крови новую единицу труда, нового члена трудреспублики. Вторая обязанность женщины, с точки зрения социальной задачи материнства, самой выкормить грудью младенца. Только выкормив собственной грудью младенца, имеет право женщина, член трудового коллектива, сказать, что её социальная обязанность по отношению к младенцу выполнена. Остальные заботы о подрастающем поколении можно переложить уже на коллектив. Разумеется, инстинкт материнства силён, и ему не надо дать заглохнуть. Но почему инстинкт этот должен ограничиваться узкой любовью и заботой – только о своём ребёнке? Почему не дать этому ценному для трудового человечества инстинкту возможности пустить пышные всходы и дорасти до высшей своей стадии: заботы о других, таких же беспомощных, но не своих, младенцах, нежной ласки и любви к другим детям?
Лозунг, брошенный в широкие женские массы трудовой республикой: «Будь матерью и не только для своего ребёнка, но и для всех детей рабочих и крестьян» – должен научить трудящихся женщин по‑ новому подходить к материнству. Допустимо ли, например, чтобы мать, нередко даже коммунистка, отказывала в своей груди чужому младенцу, хиреющему за недостатком молока только потому, что это не её ребёнок? Будущее человечество, коммунистическое по чувствованиям и понятиям, будет также изумляться на такой акт эгоизма и противосоциальности, как мы удивляемся, читая о том, что дикарка, нежно любящая своего малыша, с аппетитом съедала ребёнка женщин другого племени.
Или другое извращение: допустимо ли, чтобы мать лишала младенца молока из своей груди, чтобы не обременять себя заботой о ребёнке? Факт налицо, число подкидышей в Советской России растёт с недопустимой быстротой. Правда, явление это вызывается тем, что проблема материнства у нас – на пути к разрешению, но ещё не разрешена. Сотни тысяч женщин в этот трудный переходный период изнемогают под двойным бременем наёмного труда, и материнства. Нет достаточного числа яслей, детских домов, домов материнства, обеспечение денежное не поспевает за ростом цен на предметы вольного рынка, всё это заставляет работницу и служащую бояться бремени материнства, заставляет матерей «подкидывать» государству младенцев. Но этот рост числа подкидышей, свидетельствует также, что у женщин трудовой республики ещё не окрепло сознание, что материнство не частное дело, а социальная обязанность.
Мы указали уже, что материнство вовсе не состоит в том, чтобы ребёнок безотлучно находился при матери, чтобы именно мать отдавалась делу его физического и морального воспитания. Правильно понятая обязанность матери по отношению к её детям – это поставить детей в наиболее здоровую и нормальную для их роста и развития обстановку.
Посмотрите на буржуазное общество, в каком классе мы находим самых здоровых, цветущих детей? В классе обеспеченном, но ни в коем случае не среди бедноты. Чем это вызывается? Тем, что буржуазные матери целиком отдавали себя воспитанию детей? Ничего подобного. Буржуазные маменьки очень охотно перекладывали уход за детьми на наёмную трудовую силу: нянек, мамок, гувернанток. Только в необеспеченных семьях матери несут сами всю тяготу материнства, но тогда, обычно, дети запускались, детей воспитывал случай и улица. В рабочем классе, и вообще среди необеспеченных слоёв населения буржуазных стран, дети находятся при матерях, а гаснут как мухи; о нормальном воспитании нет и речи. Каждая мать в буржуазном обществе спешит переложить хотя бы часть заботы о ребёнке на общество: посылает в детский сад, в школу, в летнюю колонию. Сознательная мать понимает, что общественное воспитание даст ребёнку то, чего не даст самая исключительная материнская любовь.
В обеспеченных слоях буржуазного общества, где нормальному воспитанию детей, конечно, в буржуазном духе, придаётся важное значение, родители сдавали детей на руки подготовленных нянь, фрёбеличек, врача, педагога‑ гигиениста. Наёмные люди заменяли мать в деле физического ухода и морального воспитания ребёнка; за матерями фактически оставалась одна обязанность, естественная и неотъемлемая – родить младенца.
Трудовая республика не отнимает насильно детей от матерей, как это в своё время изображали буржуазные страны, рисуя ужасы «большевистского режима», а стремится создать такие учреждения, которые дали бы не одним богатым женщинам, а и всем матерям возможность воспитывать детей в здоровой, нормальной, радостной для детей обстановке. Вместо того чтобы заботу о ребёнке мать сбрасывала на наёмную няню, Советская Россия хочет, чтобы каждая мать, работница, крестьянка могла бы со спокойным сердцем идти на работу, зная, что её ребёнок находится в яслях, в детском саду, в детском доме.
В здоровой обстановке этих учреждений социального воспитания, проводимого в Советской России с младенчества и до 16 лет под руководством педагогов и врачей, под контролем матерей (обязательные дежурства матерей в яслях), дети вырастают в той обстановке, какая нужна для создания нового человека. Маленьким людям нравы, обстановка детских домов, яслей, детских садов прививают те черты и те навыки, которые нужны будут для строителей коммунизма. Человек, воспитанный в воспитательных учреждениях трудреспублики, будет значительно более приспособлен для жизни в трудовой коммуне, чем человек, детство которого прошло в замкнутой сфере эгоистических привычек семьи.
Посмотрите сами на наших малышей, которые в первые же годы революции попали в ясли и детские дома. Они не похожи на детей, которых воспитывают любвеобильные маменьки‑ индивидуалистки. В них крепки коллективистические навыки, они прежде всего люди «группового» склада мысли. Сценка из детского дома: новенькая отказывается делать то, что делает вся та группа, к которой она отнесена. Группа обступает «новенькую», доказывает, волнуется. Можно ли не идти на прогулку, когда идёт «наша группа»? Можно ли не заниматься уборкой дома, когда «наша группа» дежурит? Можно ли шуметь, когда «наша группа» занимается? Чувство собственности у них не развивается, глохнет. «У нас нет моих и твоих, у нас все – всех», – деловито объясняет четырёхлетний карапуз. Зато бережное отношение к «групповой» собственности – основное правило жизни ребят. И дети сами преследуют тех, кто портит «наше» добро – добро детского дома.
Вслед за яслями, домами младенцев, где растут сироты и подкидыши до трёх лет, в сеть социального воспитания, разгружающего матерей от непосильной заботы о детях, входят: детские сады для детей 3–7 лет, детские очаги для детей школьного возраста, детские клубы и, наконец, детские дома‑ коммуны и детские трудовые колонии.
Итак, задача Советской власти заключается в том, чтобы поставить женщину в такие условия, когда бы её труд уходил не на непроизводительную работу по дому и уходу за детьми, а шёл бы на создание новых благ, на государство, на трудовой коллектив. Одновременно важно было охранить интересы женщины и жизнь младенцев, дав возможность женщине совместить труд и материнство. Советская власть пытается создать такие условия, жизни, при которых женщина не будет цепляться за опостылевшего мужа только потому, что ей некуда деваться с детьми на руках, а одинокая женщина‑ мать не будет бояться погибнуть сама и загубить ребёнка, не зная, куда голову преклонить. Не филантропы, не унизительная благотворительность спешат на помощь трудящейся женщине в трудреспублике, а соратники по созданию нового общества, рабочие и крестьяне стремятся: облегчить женщине бремя материнства. И женщина, несущая наравне с мужчиной все тяготы по воссозданию хозяйства, участвующая в гражданской войне, по праву требует от трудовой республики, чтобы в ответственнейший час её жизни, – в момент, когда она дарит обществу нового члена, коллектив взял на себя заботу о ней и о будущем своём гражданине.
Как только женщина становится с точки зрения народного хозяйства необходимой трудовой единицей, находится ключ к разрешению основных, запутанных вопросов её существования. В буржуазном обществе, где домоводство дополняет систему капиталистического хозяйства, где частная собственность создаёт устойчивость замкнутой формы семьи, для трудящихся женщин не найти исхода.
Раскрепощение женщины совершается лишь с коренным преобразованием быта; быт же изменяется лишь с коренной перестройкой всего производства на новых началах коммунистического хозяйства.
На наших глазах идёт, разрастаясь вглубь и вширь, революция быта, а с ней внедряется в жизнь и практическое раскрепощение женщины.
Тезисы о коммунистической морали в области брачных отношений [138]
1. Семья и брак – явление историческое, переходящее, зависящее от хозяйственных отношений, господствующих на данной ступени развития производства. Формы брака и семьи определяются системой народного хозяйства данной эпохи и видоизменяются вместе с изменением экономических основ общества.
2. Семья так же, как государство, религия, наука, мораль, законы и нравы, есть надстройка, вытекающая из экономического хозяйственного уклада общества.
3. Семейно‑ брачные отношения тем устойчивее и жизнеспособнее, чем больше производственных задач лежит не на обществе в целом, а на семье.
«Чем меньше развит труд, чем ограниченнее его количество, тем сильнее господство полового союза» (Ф. Энгельс, «Происхождение семьи, собственности и государства»).
4. Семья жизненна и необходима для человечества в период натурального хозяйства, когда семья представляет замкнутую хозяйственную единицу. Семья в те времена – одновременно единица производительная и потребительная. Вне семейно‑ хозяйственного коллектива (особенно на ранних ступенях развития общества) человеку неоткуда добыть жизненных благ. Крестьянская семья в местностях и странах, капиталистически слабо развитых (например, среди народов Востока), до сих пор носит подобный характер семейно‑ хозяйственного союза.
|
|
|
