«Литература жидовствующих»

Под «литературой жидовствующих» принято понимать ряд памятников, которые комментировались или переводились и переписывались еретиками. Круг этих памятников достаточно широк и разнообразен. Однако нет ясного критерия, который позволяет связать то или иное произведение с «ересью жидовствующих». Поэтому среди исследователей нет и согласия, какие именно переведенные или переписанные сочинения можно причислить к литературе иудаизантов. Относительно связи некоторых из них с деятельностью еретиков сомнения нет. Например, достоверно известно, что иудаизанты использовали астрономическое сочинение «Шестокрыл» для обоснования своих сомнений в скором наступлении конца света. Другие произведения упомянуты православными полемистами (архиепископом Новгородским Геннадием) как популярное в еретических кружках чтение. Про третьи известно, что они, как и «Шестокрыл», переведены с еврейского в украинско‑ белорусских землях и имеют ряд тематических и терминологических связей с памятниками, которые могут быть бесспорно включены в литературу иудаизантов.

По мнению А. А. Турилова и А. В. Чернецова, определенные основания для восстановления круга литературы «еретиков» дают списки «еретических» книг, содержащиеся в источниках середины XVI в. – «Стоглаве» и «Домострое». Сводный список этих книг включает следующие названия: «Рафли», «Шестокрыл», «Воронограй», «Острономии», «Зодеи», «Алманах», «Звездочетьи», «Аристотель», «Аристотелевы врата», «Чернокнижье». При этом в данном списке есть, с одной стороны, книги, которые трудно соотнести с конкретными текстами («Острономии», «Зодеи», «Алманах», «Звездочетьи» и, наверное, «Чернокнижье») или просто неизвестные («Воронограй»), а с другой – те, которые отсутствуют в более ранних списках «ложных» книг[430]. В последнее время обнаружен неизвестный ранее текст книги «Рафли»[431]. Обнаружение «Рафлей» не только важно само по себе, но и «окончательно решает вопрос о том, что это сочинение, “Шестокрыл”, “Логика” и “Аристотелевы врата” составляли круг чтения еретиков рубежа XV–XVI вв. и появились в восточнославянской книжности единовременно и из одного центра»[432].

«Шестокрыл»[433] представляет собой астрономическое сочинение, переведенное с иврита и состоящее из таблиц для определения лунных фаз, солнечных и лунных затмений, противостояний и расхождений семи планет и проч. Как подчеркивает Т. Зеебом, это вовсе не астрологическое, а собственно астрономическое сочинение[434].

Оригинал «Шестокрыла» – сочинение Shesh Kenafaim («Шесть крыльев»; другое название: Kaufe Nesharim, «Крылья орлов»), составленное в 1365 г. в Тарасконе Иммануилом бен Якобом Бонфильо (Бонфисом). Оно было переведено в 1406 г. на латынь, потом на другие языки и часто комментировалось[435]. Shesh Kenafaim представлял собой передовое для XIV в. сочинение, опиравшееся, в частности, на традиции учения Маймонида, отделявшего астрологию от астрономии. Уже в 1370 г. была создана сокращенная версия, которая потом пользовалась большой популярностью. После латинского перевода 1406 г. трактат был переведен в 1435 г. на греческий язык, и Михаил Хризококк написал обширный комментарий к нему. Shesh Kenafaim вошел в программу обучения в еврейских кругах, в частности в Андрианополе, который имел связи с Киевом[436]. Славянский перевод был сделан в украинско‑ белорусских землях, вероятнее всего в Киеве, и оттуда попал в Новгород.

Так называемая «Киевская логика»[437] представляет собой сочинение, касавшееся философских и математических проблем и понятий. Оно сохранилось в составе сборника XV в., созданного в Киеве. «Киевской логикой» этот памятник назвал Т. Зеебом[438], подчеркивая его отличия от другого логического трактата сходного содержания – так называемого «Московского органона» («Московской логики»). А. И. Соболевский датировал рукопись 1483 годом, Б. Парэн – 1462 годом. Она содержит перевод фрагментов первой части трактата «Цели философов» (. Макасад аль‑ фаласафа ) аль‑ Газали. Эта часть называется «Логика». Вопрос о том, что именно было переведено, очень важен, учитывая двойственную роль аль‑ Газали в истории философии. Он переплетается с вопросом, принимали ли киевские ученые еретические с точки зрения христианской традиции позиции аль‑ Газали.

Согласно Т. Зеебому возможны два варианта. Первый: у переводчиков не было намерения полностью переводить «Цели философов» и принимать позицию аль‑ Газали; весь перевод служил как бы пропедевтикой, введением в философию. Вторая версия состоит в том, что первоначально существовал перевод обеих книг аль‑ Газали и что переводчики разделяли ряд не согласных с христианским учением и церковной традицией мнений аль‑ Газали. Зеебом скрупулезно рассмотрел этот вопрос, поставив его в связь с тем, как в это же время воспринимался аль‑ Газали в латинской Европе и среди иудеев, и пришел к выводу, что вторая гипотеза неверна[439].

Кроме того, он обосновал гипотезу, что в киевской рукописи, которая дошла до нас в неполном составе, были переведены и те части «Логики», которые теперь не сохранились. Не известно, была ли «Киевская логика» распространена в Московском государстве[440]. Однако Т. Зеебом считает вполне возможным, что этот текст входил в круг чтения московских еретиков, поскольку такой русский памятник того времени, как «Написание о грамоте», унаследовал именно от него (и не мог унаследовать ни от какого другого источника) методику постановки вопросов[441].

«Логика» («Книга глаголемая логика, сирень словесница»)[442] – философский трактат, дошедший в нескольких восточнославянских списках XVI–XVII вв., приписываемый Моисею Маймониду. В дошедших сборниках «Логика» представляет собой компиляцию двух источников: «Логического трактата» Маймонида и некоторых разделов сочинения аль‑ Газали. Эту «Логику» Т. Зеебом предлагает называть «Московским органоном». Ее не следует путать с тем переводом, который был назван Зеебомом «Киевской логикой», поскольку состав текстов различается.

«Московский органон» представляет собой компиляцию из трех частей. Во‑ первых, это «Логический трактат» (или «Трактат о логических понятиях») Маймонида. Эта часть включает короткий пролог и 14 глав. Однако в основе славянского перевода лежит не арабский или латинский текст, а еврейский оригинал. Во‑ вторых, это некоторые части из трактата аль‑ Газали «Цели философов». В‑ третьих, предисловие (или, возможно, послесловие) к трактату. В рукописной традиции это предисловие (послесловие) встречается в разных местах рукописей. Тема этого текста – соотношение философии и религии Откровения. Происхождение его неясно. Т. Зеебом сделал предположение, что это или перевод некоего еврейского оригинала или сочинение какого‑ то ученого еврея, который единолично выступил переводчиком «Московского органона» или же участвовал в его подготовке[443]. М. Таубе привел аргументы, что переводчиком или участником перевода был киевский еврей Захария бен Аарон га‑ Коген, которого Таубе вслед за Бруцкусом отождествляет со Схарией из «Просветителя» Иосифа Волоцкого[444].

«Московский органон» известен в шести списках, история и соотношение которых не изучены. Все списки созданы позднее времени распространения ереси иудаизантов. Однако новгородский архиепископ Геннадий в 1489 г. упоминал «Логику» как популярную среди иудаизантов книгу. Подавляющее большинство исследователей[445] считает, что имелась в виду именно та компиляция из сочинений Моисея Маймонида и аль‑ Газали, которая известна в позднейших списках, поскольку «Киевская логика» в списках русского происхождения не встречается.

И «Московский органон», и «Киевская логика» восходят к каким‑ то переводам, появившимся еще до 1460‑ х годов. Об этом говорит сходство терминологии в этих различных текстах. На их основе возникли обе рукописные традиции, причем «Московский органон» вряд ли был создан намного позднее «Киевской логики», так как уже в 1460‑ е годы она была оторвана от текстов, легших в основу перевода[446].

Особенности языка «Московского органона» (как и «Киевской логики») ясно показывают, что перевод был осуществлен в украинско‑ белорусских землях. Наиболее вероятным местом перевода считается Киев. В нем первая часть трактата аль‑ Газали была заменена на славянский перевод трактата Маймонида, «намного более простой и короткий». Кроме того, в славянском переводе появились фрагменты, которых нет в еврейском оригинале, и «они могут больше нам поведать об идеологии переводчика или переводчиков, познакомивших славянскую христианскую аудиторию (предположительно новгородских еретиков) с этим сочинением»[447]. Но самое существенное состоит, видимо, в том, что в послесловии, вставляя свои рассуждения в текст Маймонида, переводчик постарался придать всему сочинению гуманистические акценты и, скрывая мусульманское происхождение восходящего к аль‑ Газали текста, заменил арабские имена собственные и арабские географические названия – еврейскими (а этого нет в переводе текста с арабского на еврейский), «таким образом выдавая данный труд за принадлежащий еврейской рационалистической традиции». Отсюда Таубе сделал вывод, что «перевод предназначался нееврейскому читателю, интересовавшемуся иудаизмом, гуманизмом и рационализмом (и даже, возможно, относившемуся к ним с симпатией)». Он считает, что «новгородско‑ московские еретики» вполне могли быть такими читателями»[448].

«Тайная Тайных»[449] – перевод (не исключено, что с еврейского или арабского) памятника широко известного в Западной Европе под названием Secretum secretorum [450] Это сочинение восходит к арабскому оригиналу VIII–IX вв. и содержит собрание наставлений, якобы данных Аристотелем Александру Македонскому.

Латинское Secretum secretorum известно в пространной и краткой редакциях. Восточнославянский перевод в отличие от большей части западноевропейских восходит к краткой редакции. Некоторые языковые и композиционные особенности древнерусского текста позволяют установить его связь с еврейским переводом Secretum secretorum, сделанным в XII–XIII столетиях аль‑ Харизи. Вместе с тем в восточнославянском тексте есть отдельные фрагменты, иногда значительные по объему, которые не находят аналогий в других версиях сочинения[451].

Языковые данные говорят в пользу того, что перевод Secretum secretorum осуществлен в украинско‑ белорусских землях. При этом видно, что переводчик плохо владел языком, на который переводил сочинение. Поэтому многие фрагменты текста остаются непонятными. А. А. Турилов и А. В. Чернецов допускают (и приводят соответствующие аргументы), что «Тайная Тайных» была переведена на славянский непосредственно с арабского, признавая, однако, что вопрос еще не решен и требует сотрудничества филологов разного профиля[452]. Время составления перевода, по мнению большинства исследователей, – конец XV – начало XVI в. Сохранилось значительное число более поздних русских списков памятника. Secretum secretorum повлияло на ряд сочинений русской публицистики XVI в. [453]

В основе «Рафлей», как и в случае с «Шестокрылом» и «Тайная Тайных», лежит текст, переведенный в украинско‑ белорусских землях с восточного (не исключено, что арабского) оригинала. В тексте «Рафлей» имеется текстуальное совпадение с «Логикой»[454]. Во второй половине XVI в. книга «Рафли» была переработана псковским книжником Иваном Рыковым. И позднее книга переписывалась, превращаясь иногда в сокращенную и упрощенную гадательную книгу или, наоборот, пополняясь отрывками из других сочинений[455].

«Космография»[456] – трактат, который был известен А. И. Соболевскому по рукописи XVI в., хранившейся в музее г. Холма (ныне в Польше). Во время войны 1939–1945 гг. рукопись была утеряна. Однако состав и отрывки ее известны по публикации А. И. Соболевского. «Космография» представляла собой перевод сочинения Иоанна Сакробоско «Сфера», написанного в начале XIII в. и ставшего распространенным пособием по астрономии. В конце XV в. трактат был хорошо известен в Краковском университете; в XV–XVII вв. он неоднократно переиздавался[457]. Судя по особенностям языка, перевод «Космографии» осуществлен в украинско‑ белорусских землях. В рукописи, использованной А. И. Соболевским, он соседствовал с текстом «Шестокрыла», однако их терминология несколько различалась. «Космография», по мнению Т. Зеебома, как и «Шестокрыл», переводилась с еврейского текста, возможно, в Киеве. Хотя переводчики были разные, работу они вели согласованно[458].

Переводом считается и самый загадочный памятник «литературы жидовствующих» – «Лаодикийское послание»[459] дьяка Федора Курицына, ближайшего советника Ивана III и лидера московского кружка диссидентов в 1490‑ е годы[460]. В 1482–1484 гг. Курицын побывал при дворе венгерского короля Матвея Корвина, где были сильны влияния Ренессанса. В «Лаодикийском послании» и связанных с ним грамматических сочинениях усматриваются следы влияния и неоплатонизма, и греческой грамматики Дионисия Фракийского, и «Дидахе», и Талмуда[461].

В «библиотеку жидовствующих» входили, разумеется, и сочинения более традиционного и привычного для восточно‑ славянских книжников содержания. Существенно, что в кругу «жидовствующих» был осуществлен перевод ряда библейских книг на церковнославянский и что именно члены круга первыми на Руси собрали полную Библию[462].

Вопрос о связи «литературы жидовствующих» с диссидентским движением в Новгороде и Москве не имеет принципиального значения для анализа образа иудаизма в памятниках православной восточнославянской письменности. Существенно, однако, то, что эта литература складывалась в основном из памятников, созданных, судя по их языку, в украинско‑ белорусских землях Великого княжества Литовского. В контексте настоящей статьи важно, во‑ первых, что упомянутые памятники свидетельствуют о присутствии в среде восточнославянских книжников людей с широкими интеллектуальными интересами; во‑ вторых, что эти люди вовсе не чурались обращения к еврейской письменности и внимательного и заинтересованного взгляда на иудаизм.