Сны Веры павловой

Сны Веры Павловой...

Самые хорошие поэты и писатели - это те, которые умеют создавать миры, чтобы самый воздух, его скорость, дыхание, способ говорения людей в произведении, движение звёзд образовывали как бы особый космос, будто мы находимся внутри прекрасного новогоднего стеклянного шара, где бумажные крошки изображают снег...

Ну, может не только такие писатели хорошие, я не знаю (вот подумал о Пушкине, от него у меня не рождается подобного ощущения, а ведь он и без этого - вон какой прекрасный писатель! ), но я люблю это волшебство, эту медитацию влюблённой души, которую окунают в парное молоко чудесного мира повести, или сказа, или стиха...

Вот это есть, к примеру, у Ремизова, или у Тонино Гуэрры, или у Габриэля Гарсиа Маркеса... совершенно особый ещё случай - мир, рассказанный ребёнком. Стихи Веры Павловой из " детского альбома", звучавшие два дня назад в Доме Аксёнова это были как раз такие " миры, рассказанные детьми"... и я вспоминал, вспоминал похожее.

Из позднесоветского детства я вспоминал зощенковские рассказы про Миньку и Лёльку в исполнении Юрия Богатырёва и Натальи Назаровой, шедшие по утрам в воскресенье в телепрограмме " Будильник", лиц актёров не было на экране, всё было решено в стилистике т. н. " театра теней" - то есть мы видели чёрные силуэтики детей, или собачки, или например, яблока...

Это был, конечно, другой мир, старинные дети, черные силуэтики, какое-то воспоминание о чём-то, что было не со мной... Потом роились и другие, рассказ " Филиппок" Льва Толстого, про мальчика, складывающего своё имя: " хве-и-хви, —ле-и-ли, —пеок-пок"... Потом ещё про мальчика из фильма Алексея Германа " Хрусталёв, машину"... так ли, через эту ли ассоциацию возникла у меня главная и странная метафора по поводу детских стихов Веры Павловой?

Вера Павлова в чёрном брючном костюме, с каким-то детским, девчоночьим выражением лица села за рояль. Цикл стихов называется " Детский альбом Чайковского" и писался под " Детский альбом" Чайковского. Во взгляде Веры Павловой - наивность и озорство, а вместе с этим: она как будто притворюшка. В редком у Михалкова, любимом моём стихотворении " Десятилетний человек", военного 1943 года, есть такие строки: " должно быть слишком много сразу увидели его глаза"...

Там дело происходит во время войны, " Накинув старый зипунишко, // По огородам, без дорог, // Спешит, торопится парнишка // По солнцу - прямо на восток"... Этакий военный Филиппок! " Когда Филипп шел по своей слободе, собаки не трогали его, они его знали. Но когда он вышел к чужим дворам, выскочила Жучка, залаяла, а за Жучкой большая собака Волчок. Филипок бросился бежать, собаки за ним. Филипок стал кричать, споткнулся и упал"...

Вера Павлова - высокая, похожа на советскую Мэри Поппинс, у неё красивые ноги, в чёрных туфлях на шпильках, на левой ноге - позолоченный браслетик, его видно, когда Вера Павлова нажимает на педаль рояля. Ещё она похожа на детсадовскую музыкантшу, играющую на пианино во время утренников. Такой пианисткой в детском саду работала Евгения Гинзбург, мама Василия Аксёнова, в Магадане, отсидев уже в ГУЛАГе. В том детском саду были дети врагов народа. И там она удочерила одну маленькую девочку польского происхождения, Антонину. Евгении понравилось, что Тоня и её брат, единственные из магаданских детей, знали, что такое вилка и умели пользоваться столовыми приборами...

Вот и " Хрусталёв, машину! " - фильм о сталинщине, лагерях, атмосфере этого времени, и рядом Зощенко ещё, с воспоминаниями о беззаботном детстве, но мы то знаем, что Зощенко про 1930-1940-е, то есть про начало той же страшной эпохи, и ещё Филиппок, и из недавнего - читанные мною отрывки из " Повести о детстве" Фёдора Гладкова, того самого, что написал монолитный " Цемент" (с детства у меня в домашней библиотеке такая зелёная книжка). Опубликован в 1925.

Но в " Повести о детстве" такой волшебный, мистический мир глазами ребёнка. Я сделал всего две выписки: Фёдор Гладков о матери: " Я прижимаюсь головой к её груди и блаженно слушаю шепоты и стоны таинственного живого трепетания внутри её тела". А вот Фёдор Гладков об отце: "... и нос был неласковый, самолюбивый, с твёрдыми ноздрями"... " Отца я не чувствовал никогда"... а потом мама заболела. И был космос этой деревенской ночи, с оживающими звёздами, и собаками, и ветром, всё это собиралось в воображении мальчика в мистерию...

У Веры Павловой так:

МАМА

Шахматы. Сумерки. Тишина.
Даже черных клонит ко сну.
Папа, мама — твоя жена?
Я люблю твою жену.
Я, пожалуй, женюсь на ней...

Вера Павлова открывает партитуру, прямо к нотам музыки Чайковского приклеены на квадратных бумажках стихи, стихи, соединяются с нотами... музыка Чайковского из детского альбома - странный весёлый минор, полька Пьеро. Стихи Веры Павловой - весёлые, детские и страшные. " Должно быть слишком много сразу увидели её глаза, озорные, детские, наивные, притворюшка, Мэри Поппинс из Гулага". Странный рой ассоциаций, которых другим не передашь...

Вспомнил ещё о Татьяне Лярсон, казанской художнице, рисующей Ходжу Насретдина отдыхающим на луне. " Художник-примитивист" - так про неё говорят, когда хотят как-то по-умному обозвать. Вот они с Верой Павловой - родственницы по взглядам (не по мировоззрению, а по искринкам в глазах)...

Мистерия, с участием стихов, детей, и музыки, так неожиданно подхватывающей финальные аккорды стихов... целый космос... детство и смерть... девочка Антонина кушает вилкой в детсаду для детей врагов народа... Чайковский... Во втором отделении: гадали на стихах (стихи выбирали себе личного читателя). А ещё - запускали самолётики со стихами...

Подарки. Тосты. Родственники. Подружки.
Стая салатниц летает вокруг стола.
Бабушка, у тебя была любимая игрушка?
Бабушка, ты меня слышишь? Слышу. Была.
Кукла. Тряпичная. Я звала ее Нэлли.
Глаза с ресницами. Косы. На юбке волан.
В тысяча девятьсот двадцать первом мы ее съели.
У нее внутри были отруби. Целый стакан.

Озорная девочка Вера Павлова-Мэрипоппинс хлопает в ладоши... " осьминог - восьминог! "