Часть третья 4 страница

Да, но... эта новая мысль жужжит вокруг мозга, как комар.

Но Фитцпатрик ведь тоже получает приказы от кого‑ то.

Я сворачиваю руки в кулаки и снова начинаю напевать «У Мэри был барашек». Но отгородиться от Фитцпатрик − это одно. Отмахиваться от мысленного комара − совсем другое.

Мэлоун контролирует все, что происходит в лагере. Это значит, что Фитцпатрик работает на него. Значит, что Мэлоун решает все, что она делает, будь то заставлять нас голодать в течение трех дней, а затем бросать в озеро, или просто быть еще той стервой.

Мне не нравится это осознание. Мне не нравится большинство мыслей, которые появились за последние двадцать четыре часа, но особенно не нравится то, что они заставляют чувствовать себя еще более неустойчивой. Единственное, на что я опираюсь − это то, что те, на кого я работаю − хорошие люди. Какие бы морально сомнительные вещи я не могла бы сделать в прошлом, они были сделаны потому, что добрые люди считали, что они были правильны.

Но какой хороший человек позволяет Фитцпатрик жестоко обращаться с группой детей? И если я поразмышляю об этом, нужно ли тогда задавать вопрос и о других своих предположениях?

Холодный ветер кусает за уши. «Блокируй это, − говорю себе. − Блокируй холод и сомнения. »

Я утешаю себя знанием о том, насколько занят Мэлоун. Он всегда приходит и уходит, и мы не его личная ответственность. Может быть, Мэлоун не в курсе всего, что происходит. Может, он доверяет Фитцпатрик обучить нас, как она считает нужным, и не обращает особого внимания; а, может он не одобрял это упражнение в озере и поэтому оно не повторится.

Не повторится, не так ли? Откуда мне знать?

− Семь! − Джордан машет и бежит ко мне. – Она поздравляла тебя с возвращением, не правда ли?

− О, да. Ясно давая понять, какой позор, что я провалила задание.

− Она так сказала? − Джордан пинает кусок разбитого асфальта вниз по тропинке. – Я вас умоляю. Если бы она могла сделать мир немного лучше, тогда почему здесь мучает нас, а не спасает мир сама? Игнорируй ее.

Я разжимаю руки, но не могу расслабиться. В это время в КиРТе я бы до сих пор была в постели. В обеденном зале в воскресенье до семи даже не подают завтрак. Я бы поела с Одри, встретилась с Кайлом, затем провела утро в библиотеке, делая вид, что наверстываю свои задания вместе с ними. Так как мне обычно не нужны были эти часы, чтобы делать собственную работу, я бы помогала им чем могла или нашла бы какую‑ нибудь книгу для чтения. Часто я работала над планированием миссии или отчетами, но это во многом зависело от того, смогу ли я улизнуть от всех. Часть миссии требует оставаться незамеченной и ничем не примечательной. Это осложняет жизнь.

Но честно говоря, иногда даже делает жизнь веселее. Когда еще можно будет оправдать то, что я болтаюсь с людьми в качестве своего прикрытия.

Что происходит с теми людьми сейчас? О чем подумали Кайл, и Одри, и Чейз, когда я не вернулась прошлой ночью? Рассказал ли Кайл друзьям, что произошло, и если это так, что он подумает, когда услышит об отмазке, которую придумал Мэлоун? Он поймет, что это ложь. Но, если Кайл работает на врага, может тогда, это не имеет значения.

А что насчет Одри? Отправилась ли она спать обеспокоенной? Она не может позволить себе отвлекаться, не тогда, когда у нас финальные работы по физике на этой неделе. Блин, мне действительно нужен способ, чтобы написать в КиРТ, но как?

− Семь?

Тут я понимаю, что перестала идти. Джордан находится на шаг впереди меня.

− Прости. Этим утром воспоминания возвращаются быстро и сумбурно.

− О, это хорошо. Что‑ нибудь полезное?

− Да, у моего прикрытия была финальная работа по физике в среду.

− Ты должна была учить физику в школе? Черт, тебе должно быть было скучно.

Я скорчила гримасу.

− Да, ужасно.

Как только Джордан информирует меня о расписании дня, я собираюсь с духом, чтобы спросить о проблеме, гложущей нутро. Учитывая мои ограниченные воспоминания, надеюсь, что Джордан не надоели эти глупые вопросы. Просто не уверена, что хочу знать, что она скажет.

Когда мы достигаем новых построек, я обращаюсь к ней.

− Тогда, когда нам было по тринадцать и Фитцпатрик заставила нас пойти на озеро − мы делали это более одного раза?

Джордан засовывает руки в карманы и осматривается.

− А сколько раз ты помнишь?

− Только один.

− Повезло тебе. Мы делали это пять раз.

− Пять?

− Пять. Они заставили нас делать это, пока мы все не смогли продержаться в воде так долго, как они требовали.

Я дрожу в согласии с молодой собой.

− Мэлоун должен был бы разрешить это, да? Он разрешает все, не так ли? Но они могли нас убить.

Джордан бросает на меня жалостливый взгляд.

− Ты думаешь, это худшее, что они делали с нами? Тебе нужно заставить поработать остальную часть своего мозга.

Она тянется к двери, но я хватаю ее за руку. Это неправильно.

Ее рука падает. Она, кажется, о чем‑ то раздумывает, затем прижимает руку к порезу на моем лбу.

− Что ты с собой сделала? Это не похоже на тебя.

− Что ты имеешь в виду?

− Я имею в виду, ты всегда была на стороне Коула. Ну ты знаешь «они ведут себя жестко с нами, потому что мы должны быть жесткими». Или «мы будем благодарить их за это, когда будем старше». И мое любимое: «после того, как они столько сделали для нас − наша обязанность быть такими хорошими, насколько мы можем, за них и нашу страну». Теперь ты говоришь, как я.

Ветер поднимается и дует волосы в лицо.

− Как ты говоришь?

− Ой, ты знаешь. «Мы все кучка рабов, и меня не волнует, что наша страна нуждается в нас, чтобы защитить ее. В один прекрасный день я собираюсь сжечь их дом». Вот моя позиция, − она дергает дверь. − Если, будучи на воле твое отношение изменилось, тебе лучше об этом умолчать.

Я кривлю губы, следуя за ней.

− Я хочу защищать свою страну и помогать людям, но такое отношение кажется неправильным.

Джордан утихомиривает меня, и она права. Несмотря на обещание Мэлоуна, что никто не собирается стереть мои воспоминания − если я когда‑ нибудь получу их обратно − угроза Фитцпатрик парит надо мной, как топор палача. Я не могу никому давать здесь какой‑ либо повод узнать, насколько поврежденной стала снаружи.

Ах да, я чувствую себя очень неуравновешенной сегодня утром. Не самая лучшая вещь, когда я собираюсь столкнуться с практикой по рукопашному бою. И с гневом Фитцпатрик.

 

Глава 15

 

Тренажерный зал, через который меня ведет Джордан – это не только тренажерный зал, но и универсальный учебный центр на несколько этажей. Она указывает на закрытый полигон и бассейн, потом ведет меня вниз по лестнице. Мы проходим в комнату, наполненную оборудованием для тяжелой атлетики, другая заполнена веревками и скалодромами, и, наконец, мы входим в последнюю на этом уровне.

Комната большая – открытое пространство с двумя зеркальными стенами друг напротив друга. Маты расстелены на полу, а остальной мой отряд уже в сборе. Одну из не зеркальных стен заполняет ряд шкафчиков. Одна из дверей открыта, обнажая наборы ножей для тренировок.

Я очень надеюсь, что сегодняшнее занятие не потребует применения оружия. Учитывая мой комментарий Фитцпатрик ранее, я подозреваю, что выйду отсюда сломанной. И предпочла бы не добавлять удары ножом или порезы на кусочки в качестве своих будущих ран.

Все, кроме Коула, толпятся вокруг меня, продолжая настаивать на информации. Он держится позади и говорит им оставить меня в покое. Шаги отдаются эхом в коридоре, но мы отходим друг от друга, как только Фитцпатрик входит в комнату.

Она возмущенно скрещивает руки на груди и ждет, когда мы построимся.

– Мы продолжим там, где остановились в пятницу. Приготовьтесь.

Коул ведет нас через ряд отдельных участков, пока Фитцпатрик следует впереди нас. В основном она ничего не говорит, но иногда пользуется возможностью отметить, что я не так подвижна, как раньше. Мне бы не принесло ничего хорошего отметить ей в ответ, что в КиРТе я не могла тренироваться по нескольку часов в день. Кроме того, она, должно быть, права насчет меня. Я не настолько гибкая, как остальные.

– Два, Три, вы будете контролировать, – говорит Фитцпатрик, как только мы заканчиваем. – Разделитесь по парам и практикуйте упражнения с прошлой пятницы. Один и Семь, сюда ко мне.

Один не выглядит счастливым, пока мы направляемся к ней. Он, наверное, думал, что будет все контролировать.

Фитцпатрик ведет нас в дальний угол.

– Моя задача на сегодня – это увидеть, сколько помнит Семь, и вернуть ее в боевую форму. Сколько бы времени на это ни ушло. Один, с тех пор как Мэлоун назначил тебя помощником, ты будешь ее спарринг‑ партнером.

О, отлично. И ничего страшного, что Коул выше меня на восемь дюймов или на пятьдесят фунтов тяжелее. Я смогла дать отпор парням на Южной станции, но ведь Коул так же подготовлен, как и я. И знает все, что я не знаю.

– Занять позиции, – Фитцпатрик прислоняется к стене, выглядя самодовольной.

Коул ходит кругами.

– Я могу начать с любого движения? Хочу прогнать ее по некоторым основным оборонительным…

– Все равно, – говорит Фитцпатрик. – Нападай на нее. Покажи ей все, что ты умеешь, и мы увидим, сможет ли она себя защитить. Если нет, то ты будешь сражаться с ней, пока мы не поймем, на что она способна.

Да, сразу после того, как он сломает меня.

Эта мысль должно быть промелькнула на лице, и потому линия подбородка Коула ожесточается. Наши взгляды встречаются, и мои мышцы напрягаются в ожидании. Отпусти это, говорю себе. Сознательный мозг отключается. Мышечная память включается.

Кажется, что Коул ждет, пока я приму какую‑ нибудь оборонительную стойку, и мое тело двигается само по себе.

Терпение Фитцпатрик иссякает.

– Действуй.

Я стою не в нужной позиции, когда Коул атакует. Я кручусь вокруг, с трудом сохраняя равновесие. Он колеблется на долю секунды, давая мне время восстановиться, прежде чем снова движется на меня. Мои руки не подводят, к счастью. Они двигаются самостоятельно, блокируя его удары, но ноги все равно остаются неуклюжими. Коул нападает на меня слева, и я спотыкаюсь о его ноги. Все кончено за десять секунд. С тупой болью, колени ударяются о мат, а следом и руки. Я задерживаю дыхание, чтобы удержаться от шипения.

Фитцпатрик хватает мою руку и тянет в вертикальное положение. Я снова борюсь за баланс, когда она отпускает меня.

– Я сказала напасть на нее, а не играть. Не сюсюкайся с ней.

Руки Коула разжимаются и сжимаются по бокам.

– Причинение боли ей ничем не поможет. Нет смысла…

– Это был приказ, – Фитцпатрик шагает к нему.

– Она потеряла множество частей своей памяти. Вы не выбьете их из нее.

– Но ты мог бы встряхнуть их. Ударь ее.

Коул не двигается.

Смачивая губы, я вглядываюсь в сторону и замечаю остальных из своего отряда в зеркалах. Они усиленно пытаются выглядеть занятыми, но явно наблюдают за нами больше, чем друг за другом.

Дело не только во мне, понимаю я. Фитцпатрик травит и Коула тоже. Она знает, что он не хочет причинить мне боль, поэтому и выбрала его моим спарринг‑ партнером.

К черту Фитцпатрик, говорю я себе. Она ничто. Она не выше меня – она лишь инструмент для того, чтобы сделать меня сильнее. Я должна сосредоточиться на том, что важно. А что важно, так это то, что студенты в КиРТе рассчитывают, что я буду держать их в безопасности, а я подвожу их. Я должна взять себя в руки и вспомнить, кто я, даже если это означает, вспомнить вещи, которые я не хочу знать.

Я делаю глубокий вдох.

– Ударь меня, – говорю я Коулу.

Вздрогнув, он поворачивается.

– Семь…

– Лагерь отправил людей за мной в Бостон. Я не знаю, кем они были и поэтому я дала им отпор. Я сделала это. Не знаю, как, но это знание, очевидно, заперто где‑ то в моем мозгу. Мы должны вытащить его.

– Есть способы получше.

– Сделай это, или я атакую тебя, – пока он еще не двигается, я закрываю глаза. Я не сомневаюсь, что Коул сможет защитить себя от всего, что я сделаю, так что я позволяю своему ноющему беспокойству уплыть подальше.

Затем я нападаю на него.

Несмотря на мою речь, он не ожидает этого. Я наношу ему сильный удар в живот, прежде чем срабатывают его тренировочные инстинкты. Он сильнее. Я быстрее. Я максимально долго удерживаю взгляд от его лица, пока инстинкты не одерживают верх над моим сознанием. Я чувствую каждый удар, который он наносит, каждый удар, который я блокирую, но боль не длится долго. Она проходит прямо сквозь меня, словно я была обучена делать это.

Мы хорошо сражаемся друг с другом, как и должны, и я поддерживаю это скрученное состояние Дзен дольше, чем ожидала. Затем Коул дает мне возможность, и я бью. Он восстанавливается, хватает меня за ногу и валит на ковер. Моя вторая нога дергается, и я тяну его за собой.

Секунда уходит на то, чтобы перекатится на мате с ним и мой разум возвращается в КиРТ. В тот момент, когда я сбила Кайла. Запах травы, холода, сухих листьев против моей щеки, неимоверный эмоциональный подъем. Я не могу отделить здесь и сейчас от там и тогда. В груди образуется дыра. Мое беспокойство растет.

Коул останавливается на мне. Он прижимает меня к мату достаточно долго, чтобы добиться своей цели, затем отпускает. Как только я поднимаюсь на колени, то замечаю, что он ухмыляется.

– Ты права, в тебе по‑ прежнему это есть.

Меня согревает то, что я сделала его счастливым, но удовлетворение не поможет облегчить боль от нехватки Кайла. Разминая свои подбитые конечности, я, как и он, встаю на ноги.

Настолько же быстро меня снова ударом опускают обратно. Но это не Коул. Совершенно неподготовленная, я едва вовремя вытаскиваю руки, чтобы спасти лицо. Мой нос врезается в мат. Ничего не трещит, но огненная боль распространяется по всей нервной системе. Я слишком шокирована и зла, чтобы заморачиваться о том, чтобы подавить ее. Я наслаждаюсь ею.

– Ты по‑ прежнему не смотришь влево, – говорит Фитцпатрик.

Ее слова бьют меня сильнее, чем это сделал мат, вызывая еще одно воспоминание.

***

Судя по звучанию голоса, Фитцпатрик стоит прямо позади меня. Я стараюсь не волноваться, но клянусь, что чувствую запах пота и кофе от нее. Каким‑ то образом он перебивает горький запах пороха, цепляющийся за воздух, или эфирные масла из сосновых иголок подо мной. Фитцпатрик пьет столько кофе, что он, должно быть, просачивается сквозь ее поры.

Я отодвигаю мысли о ней подальше и надеваю свои наушники. Фитцпатрик – это отвлечение, а я могу игнорировать отвлекающие факторы. Я должна. Нас тестировали не только на меткость, но и на скорость.

Я пробегаю по своему списку. Прошло пять минут с тех пор, как я сделала свой последний выстрел, и условия не сильно изменились. Влажность составляет гнетущие восемьдесят пять процентов. Скорость ветра – пятнадцать миль в час с юго‑ запада со случайными порывами тридцать шесть миль в час. Это почти прямо перпендикулярно траектории, а моя цель на расстоянии восемьста метров вдоль горного хребта.

В качестве дополнительного бонуса солнце светит мне прямо в глаза.

Руки работают самостоятельно, регулируя объем винтовки и выполнение необходимых компенсационных расчетов. Справа от меня стреляет Октавия. Слева от меня то же самое делают двое других.

Я прицеливаюсь и задерживаю дыхание до тех пор, пока пуля не поражает цель. Этот выстрел должен был поразить расписанную зеленую точку. Если не промажу, то сотру эту метку.

Мимо. Мне не хватило дюйма. Проклятье.

Поворачивая бинокль к другим ближайшим целям, я вижу, что Октавии не хватает в два раза больше, у Саммер примерно так же, как и у меня, а Джордан справилась со своей. Она единственная, кроме Коула, Джулс и Евы, кто это сделал. Но Джулс дольше всех делал свой выстрел, что должно сыграть против него.

После того, как все заканчивается, я снимаю наушники и жду неизбежные оскорбления. Фитцпатрик топает позади нас, делая записи о том, как мы справились. Я стараюсь не волноваться. Хотя земля прохладная, но воздух нет. Пот скатывается с меня, а хвойные иголки и другие частички леса прилипают к коже. Они вызывают зуд

– Неприемлемо, – наконец говорит Фитцпатрик, и я переворачиваюсь так, чтобы видеть ее. С руками на бедрах, она продвигается через подлесок.

– Только четверо из вас сделали этот выстрел. Вам нужно больше стимула? Должна ли я начинать класть яблоки на ваши головы и заставлять использовать друг друга в качестве мишеней? Это лучше вас смотивирует?

– Если бы я могла вернуть свое старое снаряжение, – бормочет Октавия.

Но это часть испытания. Иногда в поле у нас будут знакомые винтовки, а иногда нет. Мы должны привыкнуть к тому, что придется работать с новым оружием.

– Заново, – говорит Фитцпатрик. – Желтые квадраты.

Мы стреляем еще четыре раза. Я делаю два убийственно совершенных выстрела, но пятьдесят процентов успеха не впечатляет Фитцпатрик. Неважно, что, если бы я стреляла в настоящих людей, их мозг был бы больше, чем двухдюймовый квадрат. Мои выстрелы все равно были бы смертельны.

Хотя мое выступление не самое худшее, Фитцпатрик доставляет особое удовольствие раскритиковать меня. Я страдаю в тишине, что еще я могу сделать? Сказав ей что‑ то в ответ, я буду лишь наказана. Так уже было. С этим покончено. Шрамы остались.

В итоге она отпускает нас с предупреждением, что мы добьемся успеха завтра или пожалеем об этом.

Саммер и Джордан шепчут проклятия, в то время как мы двигаемся вниз по тропе с винтовками и припасами, перекинутыми через плечо. На полпути вниз, я понимаю, что я не взяла с собой куртку. Я оставила ее на горном хребте.

– Я догоню вас через минуту, – говорю и поворачиваю обратно.

Тропа заканчивается через пару крутых подъемов и спусков, и я притормаживаю. Коул стоит на хребте и разговаривает с Фитцпатрик. Я знаю, что не должна подслушивать, но ничего не могу с собой поделать.

За этот прошедший год Коул стал более напористым. Он был нашим лидером вечность, но для большинства наших жизней это не много значило. Хотя в последнее время у него проходили регулярные встречи с Фитцпатрик, чтобы обсудить наши успехи. Оказывается, есть и другие встречи. Те, о которых он не говорит, но которые занимают его пару раз в месяц. Ходят слухи, что он будет скоро отправлен на свое первое задание.

Я всегда его уважала – так‑ то я уважаю всех в моем отряде – но Коул особенный. Он всерьез взялся за руководство, даже когда оно ничего не значило, и вступился за нас. Обычно за это ему доставалось от Фитцпатрик, но я не могла не восхититься его смелостью. Теперь, кажется, что ему представляется разрешение высказывать свое мнение.

– Я не понимаю, зачем вы угрожаете сплоченности нашего отряда, стравливая нас друг с другом, – говорит Коул. – Мы и так уже должны справляться с этим дерьмом.

Я улыбаюсь. Вперед, Коул.

– И вы должны отстать от Семь.

Моя улыбка исчезает.

– Она не была худшей, но вы критиковали ее вдвое больше, чем других.

– Ты был далеко, – отвечает Фитцпатрик. – Она не была худшей, но она больше всех дергалась. Ты не мог видеть этого.

– По‑ вашему, она худшая во всем. Даже когда она действует лучше всех, вы ее критикуете.

– А ты всегда быстро встаешь на ее защиту.

Все тело напрягается, но я игнорирую возражение Коула. Это правда. От них обоих. Я никогда не нравилась Фитцпатрик, а Коул – возможно из‑ за этого – всегда вставал на мою защиту быстрее и громче, чем на чью‑ либо другую. Сейчас я ненавижу их обоих за это.

Полагая, что я заплатила за свое подслушивание, я намеренно ломаю несколько веток и сбрасываю камни вниз по тропе. Коул и Фитцпатрик замолкают, как только я появляюсь около деревьев.

– Ты оставила свою куртку. – Фитцпатрик указывает на нее.

Я хватаю ее с грязи.

– Вот почему я вернулась.

Я уношусь прочь, не глядя ни на кого из них. Очень жаль, что мне придется просидеть на уроке Бондаря сегодня днем. Мало того, что создание бомбы никогда сильно не интересовало меня, я могла бы выместить свою агрессию в другом месте. Я имею в виду надирать задницу в тренажерном зале.

– Семь, подожди, – тяжелые ботинки стучат по тропе.

Я стискиваю зубы от досады, но делаю как приказано.

– Зачем?

– Так, я могу прогуляться с тобой? – Коул дергает мой хвостик. – Зачем еще, по‑ твоему?

Я не могу сказать, притворяется ли он глупым или он действительно не догадывается, что я подслушала тот разговор.

– Я имею в виду, почему ты выделил меня в разговоре с Фитцпатрик?

Коул делает жест, чтобы я притихла. Я напрягаю слух, но не слышу, как она идет вниз по тропе. Я держу рот на замке. Хотя ощущение, словно мы находимся в середине нигде, дорога до лагеря займет не больше пяти минут, там я и накинусь на Коула с расспросами.

Коул снимает свою куртку и перебрасывает ее через плечо со своим рюкзаком. Будучи раздраженной, я отвлекаюсь на движение мышц в его руках, напрягающихся против наших обтягивающих обязательных футболок. Мы были обязаны совершенствовать форму в течение многих лет, но за последние несколько месяцев половая зрелость существенно изменила наши тела.

И изменила то, как мой организм реагирует на эти изменения. Я ненавижу себя за это, особенно сейчас.

Солнце сверкает над головой, а верхушки деревьев не очень спасают. Хотя все становится хуже, как только мы выходим из леса и шагаем в травянистые места, соединяющие начало тропы с дорогами лагеря. Солнце отражается от металлических зданий и вскоре превращает асфальт под ногами в сковороду.

Я морщу нос, скучая по сладкому аромату сосны, который был заменен бензином и резиной.

– Так почему ты это делаешь?

Пот бисером стекает вдоль брови Коула, и он вытирает его.

– Тебе нужно спрашивать? Она придирается к тебе, и это меня бесит.

– Ты не думаешь, что может она постоянно выделяет именно меня, потому что ты всегда так быстро бросаешься на мою защиту?

– Нет.

Проклятье. С тех пор как у меня чешутся руки в жажде драки, мне хочется, чтобы он с жаром бросился все отрицать. Просто одно «нет» делает это гораздо труднее. Но я все равно пробую.

– Ты всегда это делаешь. Всегда торопишься заступаться за меня. Ты не относишься так ни к кому другому – даже не пытайся отрицать. Я хочу знать, почему. Ты думаешь, что я гораздо слабее, чем все остальные?

Я регулирую ремень винтовки на плече, раздражаясь все больше. Гнев приемлем для того, чтобы его выразить. Признать было бы гораздо сложнее. Я не собиралась говорить этого и теперь сожалею.

Невероятно, но Коул вздрагивает. Он резко останавливается и начинает двигаться только тогда, когда нужно отойти с пути, прежде чем приближающийся джип ударит по тормозам. Водитель ругается на нас и продолжает ехать.

– Если ты действительно так думаешь, то ошибаешься.

Я скрещиваю руки на груди.

– Разве?

– Да, – его глаза просверливают мой череп, и он понижает голос. – Я думаю, что ты одна из самых умных и компетентных людей в нашем отряде. Вот почему меня бесит, что Фитцпатрик так жестоко к тебе относится. Я привык думать, что она делает это, потому что видит те же черты в тебе, что и я, что она хочет подтолкнуть тебя реализовать свой потенциал. Сейчас я не так в этом уверен. Чем больше я знакомлюсь с ней, тем больше я думаю, что она просто садист. Но опять же...

Он думает, что я одна из самых компетентных? Я хочу в это верить, но не могу позволить себе попасть в эту ловушку. Или отвлечься.

– Опять же что?

Коул запускает пальцы в волосы.

– Фитцпатрик была в ответе за нас с тех пор, как мы были еще маленькими. Если бы перед тобой стояла задача подготовить детей делать то, что делаем мы, ты бы, вероятно, тоже захотела выключить смягчающие чувства. Как только она закончит с нами, то нас отправят в настоящий мир для того, чтобы умереть. Не нарочно, но мы будем работать с секретными операциями. Черт, мы уже с этим работаем. Шансы прожить до старости у нас невелики, а ей пришлось бы жить с этим.

– Стоит ли удивляться, что она холодная? Или что на нас наорали за то, что мы слишком привязаны друг к другу? В один прекрасный день наша семья расстанется. Некоторые из нас умрут. И Мэлоун, или Фитцпатрик, или даже я будем одни ответственны за отправление этого человека на смерть. И только лишь для этого они готовят нас к такой жизни. Но они знают нас, а мы знаем друг друга, с тех пор как родились.

Я не думала об этом раньше в таком ключе, и, хотя это имеет смысл, но не заставит меня ненавидеть Фитцпатрик меньше. Да, возможно, у меня будет жизнь‑ короче‑ чем‑ средняя. Но в качестве компенсации за это разве я не заслуживаю столько тепла и доброты, сколько можно в меня впихнуть?

Я не прочь умереть за свою страну, но против того, как я живу за нее.

И все же слова Коула растворяют остатки гнева.

– Ты уклоняешься от вопроса. Ты по‑ прежнему относишься ко мне иначе, чем к кому‑ либо другому.

Он прослеживает линии, нарисованные своим сапогом.

– Я ничего не могу поделать. Мы эмоционально испорчены. Ты другая, всегда была. И я всегда буду на твоей стороне, ГИ–1 Семь. Даже если тебе это не нравится.

***

Теплая кровь стекает по лицу на губы. Я слишком много раз пробовала ее в своей жизни и не могу выдержать ее приторный металлический вкус. Хотя и не двигаюсь, чтобы вытереться. Я бы предпочла пролить кровь на весь мат и оставить его позади, словно отмечая свою территорию.

Коул предлагает мне руку, но я игнорирую его. Остальной наш отряд перестал притворяться, будто они тренируются. Все взгляды устремлены на меня. Снова. Мне надоело быть в центре внимания.

Фитцпатрик огрызается на них.

– За работу.

Кровь течет вниз по подбородку, щекоча меня, так что я, наконец, вытираю ее своей рукой. Я слежу за каждым вздохом, каждым поднятием и падением, за тем, как каждый раз опускается и поднимается моя грудь, потому что, либо я сосредоточусь на этом, над тем, почему я здесь, либо потеряю самообладание. Потерять самообладание было бы плохо.

Так что вместо этого, я вступаю в безмолвное состязание с Фитцпатрик. Слова «если вы хотите драться со мной, тогда давайте» вертятся на моем языке. Меня убивает то, насколько я хочу им крикнуть, но это своего рода та реакция, которая ей бы понравилась.

Коул ерзает рядом со мной. Он мог бы сломаться первым в своем обычном порыве защитить меня. Я ожидаю этого, но надеюсь, что этого не произойдет. Поддержка иногда означает, что я позволяю сражаться вместо себя.

Прежде чем Коул или я сделаем то, о чем я пожалею, телефон Стервыпатрик издает звуковой сигнал. У всех принципиальных сотрудников есть телефоны, которые также имеют функции рации. Я не слышу, что говорит голос на другом конце, поскольку она приложила его к уху, но ее лицо застывает.

Я бы не подумала, что такое возможно.

Фитцпатрик кладет телефон обратно за пояс.

– Тебя вызывают в медкабинет. Полагаю, тебе нужен гид, чтобы показать, как туда добраться.

– Нет, спасибо. Я помню.

Коул движется по направлению ко мне, и я киваю ему, словно говоря, не подходи. Если он будет спорить с Фитцпатрик после того, как я уйду, так и быть. По крайней мере, мне не придется стать свидетелем.

На полпути вверх по лестнице на поверхность я облизываю губы и чувствую вкус запекшейся крови. Даже рассматриваю то, чтобы смыть ее, прежде чем появиться в медкабинете в таком виде, но потом решаю, что мне плевать.

В любом случае, я вообще не знаю точно, где я могу здесь умыться.

И почему медкабинет? Врачи раздумывают над некоторыми новыми тестами, которые снова смогут испытать на мне? Настолько же, насколько я рада предлогу уйти от Фитцпатрик, это тоже звучит не особо заманчиво.

Я бегу к лечебному корпусу, размышляя, что из‑ за холода можно было бы умнее проделать этот путь под землей. Но смогла ли бы я найти путь в подземелье – это уже другой вопрос, и я не могла доставить Фитцпатрик удовольствие от признания того, что руководство может пригодиться. Кроме того, точно уверена, что узнаю здание, из которого меня выписали прошлой ночью.

После минутного колебания я нахожу его и направляюсь в подземелье, в тепло. Выше облака продолжают наплывать, образуя серое одеяло, обволакивая небо и затмевая солнце. Сейчас не теплее, чем это было пару часов назад.

Лифт возвращает меня на уровень, на котором я была, проснувшись вчера, но помимо этого, я замечаю проблему. Столкнувшись с длинными коридорами и множеством дверей, я не имею никакого понятия, куда идти.

– Они ищут тебя в том направлении, – говорит мне одетая в белое женщина, проходя мимо.

– Спасибо, – направляюсь в ту сторону, куда она указала, и останавливаюсь возле двери, за которой слышен голос Мэлоуна. Врач рядом с ним подзывает меня внутрь.

Мэлоун хмурится, глядя на меня. Он одет в другую куртку, другую голубую рубашку, другой шикарный галстук. Видимо, он единственный здесь, кто наряжается.

– Что случилось с твоим носом?

– Фитцпатрик, – может быть безрассудно говорить ему правду, но также было безрассудно разговаривать сегодня утром с Фитцпатрик. Думаю, я в таком настроении… как там Коул назвал это? Я эмоционально испорчена.

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: