 |
Из дневника. Из драмы, сочиненной маленьким мальчиком
|
|
|
|
Из дневника
«Папа купил десяток яблоков. Сегодня вечером мы будем их есть в какой‑ нибудь комнате».
Из драмы, сочиненной маленьким мальчиком
Марья Ивановна. Иван!
Лакей. Чего изволите?
Марья Ивановна. Скажите, чтобы запрягали коляску. Я поеду на дачу.
Лакей. Сударыня! Вы не можете ехать на дачу.
Марья Ивановна. Почему?
Лакей. Потому что у вас сегодня ночью родился сын.
Маленький, смешной карапуз, по прозванию Грач. На даче он нам подавал мячи на теннисе. И в мокрую и в холодную погоду – всегда босой. Одна гимназистка подарила ему свои старые башмаки. Он все ходит босой.
– Что ж ты, Грач, башмаков не надеваешь?
– Их только по праздникам носить: очень жмут.
Я снимал дачу на берегу Оки, верст за десять от Алексина. В этом же дачном поселке жил писатель Н. И. Тимковский. Однажды вечером сидели у нас Тимковские, пили чай. Вдруг маленькая Катя Тимковская говорит:
– Вчера в прошлом году мы жгли за рекой костер.
Почему – «вчера»? Не могла же она точно запомнить число. Да и было вовсе не вчера. В прошлом году они жгли костер в ночь на Ивана Купала, значит, 23 июня, – установить это оказалось нетрудным. А теперь было начало августа. Почему же вчера?
Наконец разобрались. В прошлом году, на следующий день, 24‑ го, Тимковские были у нас и рассказывали, как они вчера жгли костер. Кстати, оба раза было у нас за чаем дынное варенье.
– Леля, ты давно в Киеве живешь?
– Девять лет.
– А раньше где жила?
– А раньше я совсем не жила.
Хохот. Девочка удивлена и сконфужена.
Профессор писал у себя в кабинете. К жене его приехала из Сибири ее племянница с малышом сыном. Сидели в столовой и пили кофе. А мальчик пошел бродить по квартире. Вошел к профессору. Профессор изумился:
|
|
|
– Откуда ты, мальчик?
– А я недавно только родился.
– Мама, ты меня любишь?
– Когда ты хороший мальчик, – люблю, а когда нехороший, – не люблю.
Вздохнул.
– А я тебя всегда люблю.
Перед окном кондитерской. Маленький мальчик пристально глядит на пряник. Я спросил:
– Что, брат, хорош пряник? Давай‑ ка купим!
Он ответил басом:
– Денег нет.
– А мы давай вот что: поделим работу. Я пойду куплю, а ты съешь.
Он помолчал, подумал и сказал:
– Ну, ладно.
Так и сделали. И оба получили большое удовольствие.
На пляже. Отец, очень близорукий, – дочери:
– Дорочка! Видишь, вон там, на пляже, человек лежит. Пойди посмотри, кто это, – мужчина или женщина?
– Ах, папа, какие ты глупости спрашиваешь! Если бы одетый был. Он же раздетый. Как я могу узнать.
Мальчик Игорь. Всех изводил вечными надоедливыми вопросами: «почему? ». Один знакомый профессор психологии посоветовал:
– Когда надоест, отвечайте ему: «Потому что перпендикуляр! » Увидите, очень быстро отвыкнет.
Вскоре:
– Игорь, не лезь на стол!
– Почему?
– Потому что нельзя на стол лазить.
– Почему нельзя на стол лазить?
– Потому что ты ногами его пачкаешь.
– Почему ногами пачкаешь?
Строго и веско:
– Потому что перпендикуляр!
Игорь замолчал. Широко раскрыл глаза.
– Пек… пер… куляр?
– П‑ е‑ р‑ п‑ е‑ н‑ д‑ и‑ к‑ у‑ л‑ я‑ р! Понял? Ступай!
Так несколько раз было.
Дня через четыре. Утром входит Игорь.
– Игорь, почему ты не здороваешься?
– Не хочется.
– Почему ж тебе не хочется?
– Потому что я сердит.
– Почему сердит? Ах боже мой! Почему же ты сердит?
– Потому что перпендикуляр!
С большим трудом удалось отучить: во всех затруднительных случаях прикрывался перпендикуляром.
|
|
|
Утром ко мне в комнату врывается Глеб.
– Дядя Витя, вставай! Я уж гулял, гулял, а ты все спишь!
И расталкивает меня. Спрашиваю:
– Солнышко есть?
– Нету. Только небо.
Весь кипит жизнью. Носится по комнате, упругий, как горячий уголек. Остановится то перед одной, то перед другой вещью.
– Это… это… это – щетка! А это – подушка! А это – одеяло! А это, это… Как это?
Он уже раньше спрашивал меня, а теперь себя экзаменует.
– Карандаш.
– Карандаш… А это?
– Табуретка.
Чувствуешь, какая колоссальная умственная работа совершается в этом маленьком мозгу, какое все время огромное происходит напряжение памяти; он непрерывно, усиленно учится, – жадно и так незаметно, играючи, с детски гениальною легкостью усвоения.
И весь день наблюдаешь эту напряженную работу восприятий и усвоения явлений жизни. Ни один взрослый мозг не выдержал бы такой работы и такой массы впечатлений.
Ходим с ним по садику дачи. В реденькой траве под березой – розовая сыроежка.
– Смотри‑ ка, это называется – гриб.
– Бып…
Новое слово сначала ложится только поверху. Потом глаза становятся пристальными, и он еще раз повторяет:
– Бып!
И как будто вдумывается в преодоленное слово. И еще раз, уже победителем, удовлетворенно:
– Бып!
Ходит по саду, садится на корточки перед каждым свинухом и каждою поганкою, внимательно вглядывается, как будто колдует, и говорит про себя:
– Бып!
Сижу с ним на скамейке в конце садика. Вдруг он медленно поднимает голову и пристально начинает вглядываться в ветки тополя над головой. Смотрит не отрываясь. Чего это он? Ничего особенного. Потом соображаю: для меня ничего особенного, а для него: вдруг неподвижные листья зашевелились сами собой, затрепетали, тревожно заговорили и зашумели.
А вечером на горизонте стоит огромное круглое ярко‑ красное солнце. И Глеб не может оторвать от него удивленных глаз.
Уложили спать, укутали одеяльцем. И вдруг он громко, раздельно:
– Бып!
Помолчал, подумал и еще раз повторил удовлетворенно:
– Бып!
В прекрасной книге Альбрехта Дитериха «Мать земля» (А. Dieterich. Mutter‑ Erde. Ein Versuch ü ber Velksreligion) читаем:
«У многих народов, исторически совершенно не связанных между собой, земля считается матерью всех людей: из нее они происходят и в нее возвращаются, чтобы из ее материнского лона снова быть рожденными для дальнейшей жизни. Но не только это. Первобытное мышление не в состоянии представить себе возникновения чего‑ нибудь, прежде не существовавшего: это было бы возникновением из ничего. Все вообще события вокруг первобытного человека представляются ему только бессвязным нагромождением чудес, я бы сказал – магических актов. В частности, зачатие и рождение является для первобытного человека именно таким чудом, таким магическим актом, как бы колдовски выводящим на свет нечто такое, что дотоле было где‑ то в другом месте. То, что возникает вновь, является откуда‑ нибудь, существовало раньше в каком‑ нибудь другом месте. Всякое новое возникновение понимается только как перемещение, как метатеза или метаморфоза. Сообразно этому характеру мышления, жизнь, „душа“ является предсуществуюшею и вера в „переселение души“ вполне соответствует всему строю первобытных религиозных воззрений. Душа приходит из земли; возвращается в землю, чтобы оттуда снова прийти для нового рождения, – и так все опять в опять».
|
|
|
У наших детей можно наблюдать процесс мысли, поразительно схожий с кругом воззрений, отмечаемых Дитерихом. Как будто маленький человек в умственных исканиях своих вкратце повторяет те этапы, которые были пройдены его далекими предками, – как зародыш человеческий повторяет в своем развитии те дочеловеческие стадии, которые человек прошел миллионы дет назад (биогенетический закон Геккела).
Я жил у Леонида Андреева на Капри. Однажды сынишка его, Димка, вдруг сказал задумчиво своей бабушке Настасье Николаевне:
– Когда я был старичком…
– Димка, что ты такое выдумал? Когда ты был старичком?
– Ну, бабка! Был старичком, был!
– Когда ты был?
– Еще давно. Я умер, меня закопали, и я лежал долго, долго. Потом напитался землей, понемножку стал подниматься. Поднимался, поднимался, влез к маме в животик и потом родился.
Другой мальчик, мой племянник, говорил матери:
|
|
|
– Знаешь, мама, я думаю, – люди всегда одни и те же: живут, живут, потом умрут. Их закопают в землю. А потом они опять родятся.
– Какие ты, Глебочка, говоришь глупости! Подумай, как это может быть? Закопают человека большого, а родится маленький.
– Ну что ж! Все равно как горох. Вон какой большой, даже выше меня. А потом посадят в землю – и начинает расти, и опять станет большой.
Галя, двенадцати лет, и Наташа, девяти, с упоением нянчат грудного ребенка.
Наташа. Ты хотела бы, чтобы у тебя дети были?
Галя. Хоть сто!
Наташа (задумчиво). Нет, сто много. Трудно будет воспитать. А двадцать я бы хотела.
– Лиза вырастет, разведет деток. А у этих деток – опять детки будут?
– Да.
– А у этих опять?
– Ну, да.
– А до каких пор? Все опять и опять?
Говорили уже о другом. Мальчик все молчал и думал. Вдруг говорит:
– А, знаю! Потом девочки разведут одних мальчиков, и тогда конец!
Убоялся бесконечности.
Гимназистка двенадцати лет:
– Почитать, что ли, газету. Не пропала ли какая‑ нибудь собачка.
Чтоб девочка не узнала тайну происхождения человека из грязных уст, мать решила сама посвятить Валю в эту тайну. Вале тогда шел тринадцатый год. Мать рассказала ей о пестиках и тычинках, о мужских и женских цветках, об опылении. И решила: все остальное ясно само собою.
А Валя пришла домой и говорит:
– Приехала на трамвае. Такая давка! Ужасно боюсь: вдруг у меня произойдет опыление!
|
|
|
