 |
Холодный блеск сникерса 4 страница
|
|
|
|
«Те, кто не имеет материальной возможности запастись такими грибами, обычно околачиваются по праздничным дням у домов богачей, выслеживая гостей. Когда они выходят, чтобы помочиться, они живо подставляют под их струю деревянную посудину, чтобы собрать их мочу, которую тут же жадно выпивают, так как в ней еще сохранились основные наркотические свойства гриба. Я. И. Линденау пишет: «Мухомор у коряков – угощение богачей, бедные же довольствуются мочой последних; когда такой опьяневший от мухомора мочится, то к нему сбегаются многие и, выпив его мочи, пьянеют еще больше, чем сам наевшийся мухоморов»[797].
В этом исследовании Диксон отмечает, что подобная интоксикация может привести к исступлению и агрессивному поведению и что у нервного, вспыльчивого человека весьма вероятна агрессивность. Так что совершенно не исключено, что страсти на дуэльных площадках голландских деревень подогревались не только алкоголем[798]
Власти Амстердама не признавали существования плебейской культуры чести. Магистраты отказывались рассматривать версии самообороны, объясняя народным дуэлянтам, что они могли бы удрать с поля боя, воспользовавшись любым шансом, например, тем, что противник выронил нож. В то же время, несмотря на криминализацию убийств, многие простые граждане продолжали считать смерть в дуэли на ножах обычным несчастным случаем. Они были готовы помочь неудачливому преступнику в бегстве из города советом, помощью, а иногда и деньгами. Примечательно, что общественное мнение, как правило, было склонно оправдывать бойцов на ножах и их поединки, за исключением случаев нападения на добропорядочных или невооружённых граждан[799].
|
|
|
Большие сообщества, к которым принадлежали эти бойцы, относились к поединкам на ножах достаточно беспечно. Если бой заканчивался смертью одного из дуэлянтов, то, как уже говорилось, многие считали это несчастным случаем, а смертную казнь – слишком суровым наказанием. Поэтому они отказывались выдавать убийц «во имя чести», а некоторые даже были готовы помочь «несчастным» бежать. Конечно, в первую очередь помощь приходила со стороны семьи и друзей, но принимать участие в судьбе убийц могли и совершенно незнакомые люди[800]. Как‑ то раз несколько горожан задержали пойманного с поличным магазинного вора, но отпустили после того, как он признался им в совершённом когда‑ то убийстве. Они бы спокойно выдали его властям за совершение кражи, но сочли неприемлемым, что этот бедолага мог быть приговорён к смертной казни из‑ за какого‑ то давнишнего «несчастного случая». Некоторые трактирщики, заметив предполагаемого убийцу в своей таверне, могли спросить его: «Почему ты всё ещё в городе? »[801]
Иллюстрации к главе II. Дуэли на ножах в Италии
В руках у соперников навахоны. «Дуэль», Жозеф Сен‑ Жерми, 1888 г.
Махо с ножами атакуют мамелюков. «2 мая 1808». Франсиско Гойя, 1814 г.
«Ссора» (фрагмент). Мануэль Кабрал Агуадо Бехарано, 1850 г.
Малагская наваха. Общая длина 55 см, длина клинка, 29 см. (© I‑ F Lalliard).
«Схватка цыган». Рафаэль Ромеро Баррос, 1871 г.
«Гибель Даоиса и оборона парка Монтелеон», (фрагмент). Мануэль Кастеллано, 1862 г.
Боевая альбасетская наваха, 1887 г. Общая длина 59, 2 см.
Боевая альбасетская наваха, XIX в. Общая длина 55 см.
Испанский кинжал, тип А, середина XIX века.
Общая длина 28, 2 см.
Испанские дуэльные ножи (© J‑ F. Lalliard).
Французская наваха Тьерского производства, конец XIX в. Общая длина 42 см.
Боевая наваха производства Santa Cruz de Mú dela, конец XIX в. Общая длина 46 см.
Малагская наваха начала XIX в. Общая длина 37 см.
|
|
|
Испанский кинжал, тип 'Б', конец XVIII века. Общая длина 28 см.
Испанские дуэльные ножи (© J‑ F. Lalliard).
Аллегория Испании. «Канте хондо». Хулио Ромеро де Торрес, 1930 г.
Поединок на кинжалах. Alte Armatur und Ringkunst. Ханс Тальхоффер. Байерн, 1459 г.
Боец справа прячет кинжал за спиной Fechtbuch, Ханс Тальхоффер, 1467 г.
«В Римской таверне». Карл Генрих Блох, 1866 г.
Игра в морру. Бартоломео Пинелли, 1828 г.
Дуэль на Пьяцца дель Попполо. Шарль Гриньон, 1796 г.
Ссора каморристов. Неаполь, 1853 г.
Римский дуэльный нож. Общая длина 49, 4 см.
Сицилийский дуэльный нож салитано. Общая длина 45, 4 см.
Генуэзский нож. Общая длина 34, 7 см.
Неаполитанский дуэльный нож. Общая длина 37, 5 см.
Калабрийский нож тре пианелле. Обшая длина 36, 4 см.
Зомпафуоссо – нож для зумпаты, дуэли каморры. Общая длина 32 см.
Римский дуэльный нож. Общая длина 47, 3 см.
Реплики дуэльных ножей XVIII–XIX в. (© С. С. Раgani)
Генуэзский нож, Италия, XVIII в. Общая длина 33, 5 см.
Кинжал, Лигурия, конец XVIII в. Общая длина 28 см. (© Hermann Historical
Сфарцилья. XIX век. Общая длина 51 см. (© Von Morenberg).
Ронкола производства Маньяго. Начало XX в. Обшая длина 26 см. (© J‑ F. Lalliard).
Ломбардская ронкола из Преманы. Начало XIX в. Общая длина 19 см. (© J‑ F. Lalliard).
Иллюстрации к главе III. Дуэли на ножах в Аргентине
Гаучо с эстанции «Ринкон де Лопес» развлекаются поединками на ножах. Аргентина, 1958 год. (© Rene Burri / Magnum Photos).
Дуэль после перикона (популярный танец). Франциско Айерса, эстанция Сан Хуан, 1891 г.
Гаучо‑ чарруа. Жан Батист Дебре, 1834 г.
Гаучо‑ гуарани. Жан Батист Дебре, 1834 г.
Дага. Общая длина 63, 5 см. 1880 г.
Факон. Длина клинка 22, 2 см, общая длина 33, 9 см.
Факон. Длина клинка 23 см, общая длина 37 см.
Факон. Длина клинка 19 см, общая длина 29 см.
Факон. Длина клинка 30 см, общая длина 44 см.
Иллюстрации к главе IV. Дуэли на ножах в Голландии
Поединок на ножах. Керамическая плитка, 1740–1866 гг.
Дуэль на ножах. Керамическая плитка, 1625–1675 гг.
Спор за игрой в карты (фрагмент). Ян Стиин, вторая половина XVII в.
Испанский бельдюк. Музей Джима Гордона, Санта Фе.
Испанский бельдюк. Музей Джима Гордона, Санта Фе.
|
|
|
Бельдюк. Эль Пасо, Техас.
Бельдюк.
Складной нож. Нидерланды, 1600–1650 гг.
Складной нож. Нидерланды, около 1700 г.
Был зарегистрирован случай, когда в нескольких тавернах, расположенных на улице, где произошло убийство, собирали деньги, чтобы помочь убийце бежать из города. Но после 1720‑ х судебные записи уже не содержат сведений об этой традиции. Возможно, она исчезла вместе с культурой поединков на ножах. Следующий инцидент прекрасно демонстрирует изменения, произошедшие за эти годы в системе ценностей кабацкой публики и в позиции общественного мнения в контексте дуэлей. В 1795 году двое мужчин поспорили в винной лавке из‑ за денежного долга, и вышли для урегулирования конфликта на улицу. Чуть позже один из них вернулся в лавку, держа в руке окровавленный нож, которым перед ссорой чистил лимон, и воскликнул: «Куда мне идти? » Но никто из присутствующих не отозвался на этот отчаянный призыв[802].
Позиция властей по отношению к дуэлям была значительно менее лояльной, чем у голландских бюргеров. Так, ещё в указе от 1589 года муниципалитет города Зирикзее выразил недовольство количеством убийств, совершаемых в тавернах. А в городе Хардервейк был принят закон, обязывающий владельцев таверн предупреждать своих посетителей, что внутрь им разрешено вносить ножи, не превышающие по размеру образец, выставленный перед зданием суда. Кроме того, ножи, использующиеся в таверне на кухне, должны были иметь затупленные острия. Также муниципальные власти требовали от трактирщиков разнимать дуэлянтов. В 1616 году во Фландрии был даже принят специальный закон, обязывающий трактирщиков растаскивать поножовщиков. В случае невыполнения этого постановления трактирщик моалишиться лицензии на три года. Об имевших место подобных поединках хозяин таверны был обязан сообщить полиции в течение 24 часов[803].
В том же 1616 году из‑ за участившихся поединков между простолюдинами власти Гааги были вынуждены принять закон, запрещающий дворянским слугам и лакеям носить с собой шпаги, кинжалы, мушкеты, пистолеты, палки и другое оружие. Предпринимались и другие многочисленные законодательные меры, призванные отбить у дуэлянтов всякое желание драться в поединках. Так, указ от 1589 года под угрозой штрафа в три гульдена требовал от каждого посетителя, решившего пропустить стаканчик в таверне, оставлять нож дома или сдавать его на хранение хозяину таверны.
|
|
|
Если же хозяин таверны, тем не менее, обслуживал клиентов, отказавшихся сдать ему свои ножи, и наливал им спиртное, то его приговаривали к штрафу в 6 гульденов, Любого человека, выхватившего в запале нож, даже если он при этом никого не ранил, приговаривали к штрафу в 20 гульденов. Ранение ножом, причинённое в любой ситуации, за исключением необходимой самообороны, обошлось бы агрессору в тридцать гульденов плюс телесное наказание[804].
А иногда, хоть и крайне редко, случалось, что и сами дуэлянты обращались за помощью к закону, как это произошло в 1749 году, когда Антонис ван Тэйл ввязался в дуэль на ножах в таверне в Ньюваале. Его противником был другой местный житель, Кристиаен Тиммер. И Тиммер, и Тэйл получили лёгкие ранения и были быстро поставлены на ноги местным хирургом. Но вскоре после этого разгневанный Антонис ван Тэйл неожиданно почувствовал себя пострадавшей стороной и подал к Тиммеру судебный иск на 1000 талеров. Верховный суд скептически отнёсся к этому делу и отклонил его претензии, решив, что обе стороны виноваты в равной степени[805].
Эффект от всех этих многочисленных запретов был незначительным. Ещё король Испании Филипп Второй указом от 1589 года тщетно пытался запретить голландцам носить остроконечные ножи. Так же провалилась и попытка монарха заставить их сдавать шпаги, ножи, кинжалы и другое оружие перед свадьбами, танцами и прочими праздниками[806].
Но один из самых ощутимых ударов по культуре народных поединков был нанесён не законодательной властью. В первой четверти XVIII столетия в Голландии произошёл раскол общества, отделивший социальные слои исповедовавшие культуру насилия, от респектабельной части городского населения и разбивший общество на две антагонистические субкультуры, известные как «культура ножей» и «культура палок». Уважаемые члены общества отказывались принимать участие в поединках на ножах, а в ситуации, когда им угрожали или вызывали на поединок, они старались решить конфликт другими способами. Их типичным оружием самообороны стала трость. С её помощью они пытались обезоружить или ударить агрессора. В качестве примера можно привести схватку, произошедшую в 1731 году, начало которой положила драка между бойцовскими псами двух соседей, Виллема ван Бушервельда и Хендрика Вестермана. Когда Хендрик достал нож, угрожая убить Виллема вместе с его псом, тот по настоянию жены вернулся в дом. Но Хендрик на этом не успокоился и вызвал его на поединок. После этого Виллем вышел с палкой от швабры в руках, подошёл к Хендрику и попытался выбить у него нож[807].
|
|
|
Некоторые горожане постоянно носили с собой палки, вероятно, для использования в качестве прогулочной трости в более мирных ситуациях. В июле 1706 года Серваас ван дер Таас, посетив несколько баров, привязался к троим мужчинам на улице, но они отказались составить ему компанию. После этого Серваас выхватил нож и напал на одного из них, а тот в свою очередь защищался палкой. Во многих приличных домах той эпохи палка стояла за входной дверью, как в наши дни у владельцев магазинчиков наготове припрятана бейсбольная бита[808].
Но в 1711 году это не спасло Петера Фронтийна, ставшего случайной жертвой. Некий Амбросиус Кёртц попивал в баре, находившемся в доме Петера. Когда в 22. 30 он потребовал ещё выпивки, хозяин ответил, что так поздно он клиентов уже не обслуживает. Началась ссора, но в результате владельцу заведения удалось вытолкать Амбросиуса на улицу. Когда между двумя и тремя часами ночи тот снова вернулся, то по ошибке постучал не в ту дверь. Ему открыл Петер и спросил, кого он ищет. «Тебя! » – ответил Кёртц и тут же набросился на Фронтийна. Оттолкнув нападавшего, Петер забежал в дом, вернулся с палкой и замахнулся на Амбросия, который в ответ достал нож. В последовавшей драке Петер получил два ножевых ранения в грудь[809].
Рис. 38. Мальчики колотят товарища палками. Йоханнес Александр Рудольф Бест (1807–1855).
Рис. 39. Мужчина с тростью. Дирк Эверсен Лонс, 1622 г.
Но, вероятно, самым известным случаем столкновения культуры палки и культуры ножа стал инцидент произошедший в 1704 году, в котором принял участвие садовник бургомистра Амстердама Николаэса Витсена – Варнаар Варнаарсе. В этом конфликте садовник, вызванный на поединок на ножах неким Хендриком Блоком, в качестве оружия также использовал палку. Более подробно мы рассмотрим этот случай в главе, посвящённой ритуальному шрамированию[810].
Многочисленные свидетельства о существовании подобных инцидентов демонстрируют, насколько часто жителям Амстердама приходилось полагаться исключительно на собственные силы, чтобы защитить себя и своё имущество. Поскольку защита с помощью палки часто фигурирует в судебных документах, можно предположить, что это было обычным делом, а как следует из описания деталей, зачастую и успешным. Когда человек отражал нападение агрессора, вооружённого палкой, и при этом обходилось без тяжких ранений, то вряд ли подобные случаи попадали в судебные протоколы. В делах об убийствах инциденты с применением палки против ножа, как правило, являлись неудавшейся самообороной. А ситуации, в которых в убийстве обвинялся бы владелец палки, в судебных анналах Амстердама зафиксированы не были[811].
Конфликт между «людьми палки» и «людьми ножа» служит для историков критерием разделения двух классов и их культур. Члены этих групп даже могли быть соседями, но при этом иметь социальные отличия. Люди, использовавшие ножи, относились к самому дну низших классов, а те, кто предпочитал палки, были или выходцами из высших слоёв плебса, или же относились к нижней части среднего класса. Конечно, нельзя отрицать, что и у этих людей были ножи. Они даже могли носить их с собой в кармане, например, для того, чтобы почистить яблоко. Но при этом они никогда не использовали ножи в качестве оружия при решении конфликтов.
Маловероятно, что у Петера Фронтийна дома вообще не было ножей – хотя бы наточенного ножа на кухне. Просто он не хотел быть втянутым в поединок. Кроме того, вполне возможно, что «люди с палками» были настолько слабыми бойцами, что нож в качестве оружия был для них просто бесполезен. Но при изучении свидетельских показаний складывается впечатление, что отвечать на подобный вызов они просто считали ниже своего достоинства. «Люди с палками» предпочитали держаться от «людей с ножами» как можно дальше[812]. Как мы вскоре убедимся, антагонизм между этими двумя культурами сохранился и в последующие столетия. И в XVIII, и в XIX в., палка и прогулочная трость служили неким «водоразделом», символом, отделяющим мещанина или респектабельного буржуа от маргинала.
Возможно, изменения в культурном значении насилия могли быть связаны с общими фундаментальными изменениями в голландском обществе. Сегодня мы можем делать лишь осторожные предположения, была маргинализация культуры ножевых поединков связана с процессом становления государственности или же на это повлияло развитие голландской экономики.
Очевидно, нужно начинать с исследования деятельности церкви и магистратов. О дисциплинарных мерах реформатских консисторий уже говорилось выше. Хотя в других протестантских церквях исследования не проводились, тем не менее, известно, что и они следили за моральной дисциплиной своей паствы. Так, из записей нескольких священников, ссылавшихся на шестую заповедь, нам становится известно, что клирики считали насилие грехом. В их проповедях говорилось не только об убийствах, но и о насилии в целом и даже о малейшей ссоре, которая может к нему привести. Священники постоянно предавали с амвона все виды насилия анафеме, разве что за исключением наказания преступников или священной войны с католической Испанией. Имея достаточно смутное представление о народном кодексе чести, протестантские священники тем не менее бескомпромиссно осуждали его, так как истинная честь, как они утверждали, исходит только от бога[813].
Дополнительные свидетельства подобного осуждения предоставляют нам решения, принятые местными синодами реформатской церкви. Хотя такие вопросы, как регулирование брачных отношений или борьба с суевериями, интересовали синод значительно больше, но всё же в церковных документах мы встречаем и нескончаемый поток решений, касающихся убийств и поединков на ножах. Так, на Утрехтском соборе 1606 года рассматривалась жалоба некоего приходского священника из Веенендаала. За время его работы в деревне в поединках на ножах было убито не менее тридцати человек. К сожалению, не сохранилось записей о том, когда он прибыл в эту деревню, чтобы определить, в течение какого времени произошли все эти убийства. А в восточных провинциях между 1590 и 1610 годами некоторые проповедники даже сами подозревались в совершении убийств.
В 1630‑ х годах синод Южной Голландии несколько раз выступал против поединков на ножах, а с 1650‑ х годов все усилия синодов сконцентрировались на борьбе с дуэлями. Это «наступление цивилизации» в лице лидеров религиозных общин, вероятно, и явилось основным фактором в первой фазе маргинализации ножевой культуры и потери к ней уважения в обществе. В ранний период Республики соперничество между несколькими протестантскими конфессиями простиралось от канонов веры до вопросов добродетельности членов общины в глазах сообщества. Отказ от насилия являлся одним из средств демонстрации этой добродетели, а конкуренция между конфессиями стимулировала стремление изменить поведение членов церковной общины. Для них поединки на норках были недопустимы, и, следовательно, с их подачи они превратились в «порочную привычку дна общества»[814].
Рис. 40. Обезьянья дуэль на ножах. Карикатура. Михель Карри, 1667 г.
Но с конца XVII столетия консистории, решив, что их паства уже достаточно смирна и добродетельна, стали проявлять меньше активности в контролировании порядка. Да и сами маргинальные «люди с ножами» едва ли интересовались первоочередными заботами консисторий. Таким образом, исчезновение дуэлей на ножах после 1720‑ х годов вряд ли было обусловлено церковной пропагандой. Скорее определённую роль всё‑ таки сыграли репрессии со стороны государства. Так как церковь и государство в некоторой степени были взаимосвязаны, то помимо заботы о наставлении своей паствы на путь истинный церковь оказывала давление и на судей. В большинстве резолюций церковных соборов, касающихся насилия, были и обращения к судам с призывами занять более жёсткую позицию[815].
В конце XVI столетия голландские суды в делах об убийствах по‑ прежнему позволяли сторонам личное урегулирование между убийцей и родственниками жертвы. Если убийца достигал соглашения с семьёй убитого, то вся роль судов заключалась в требовании выплаты финансовой компенсации. Убийц, скрывающихся от правосудия, заочно приговаривали к изгнанию из юрисдикции, часто состоящей из пары деревень. Синоды жаловались, что приговорённые, широко улыбаясь, прогуливались вдоль межевой черты.
Рис. 41. Голландские мужчины из Маркена. Джон Хигинбосэм, 1908 г.
Совершенно очевидно, что церковь требовала от государства осуществить его монополию на насилие через ужесточение наказаний. Клирики требовали у светской власти не прощать виновных в убийстве и запрещали своей пастве препятствовать властям в уголовном преследовании. Поединки представляли определённую опасность для власти, так как посягали на государственную монополию применения насилия. Влияние этих церковных увещеваний на исчезновение дуэлей на ножах сложно определить, но маловероятно, что именно давление со стороны церкви вынудило судей отказаться от практики частных соглашений в делах об убийствах[816].
С другой стороны, нет никаких сомнений, что судьи Амстердама, по крайней мере, с 1650 года сконцентрировались на искоренении поединков на ножах. В документах того периода нет ни позитивной, ни даже нейтральной точки зрения судов на народные дуэли – поединок чести однозначно считался незаконным. Единственным легитимным оправданием для удара ножом являлась самооборона. Но даже в этом случае существовали строгие ограничения и требования, такие, например, как обязанность отказаться от боя. Подобная ситуация фигурирует в знакомом нам деле Клааса Абрамса: даже несмотря на то, что потенциальная жертва достала нож первой, амстердамские судебные чиновники – ««schepenen» признали, что убийца заслуживает смертной казни. По их мнению, когда нож противника сломался, Клаас был обязан воспользоваться этой возможностью для бегства. Ответчикам, ссылавшимся на самооборону, суд обычно сообщал, что они спокойно могли бы отступить в чей‑ нибудь дом. Излишне говорить, что такое бегство покрыло бы благородного «фуурфехтера» позором[817].
Существуют свидетельства, доказывающие, что ножевая культура не исчезла в 1700‑ х и в некоторых сельских районах Нидерландов благополучно дожила до середины XIX столетия. Винсент Слиибе в своём исследовании преступности в аграрной области Гронинген отмечает, что в начале XIX столетия, как и за две сотни лет до этого, поединки в деревнях начинались с формального вызова. Зачинщик вызывал противника на улицу, и последний принимал вызов – снимал куртку. Слиибе приводит свидетельство очевидца тех событий, по словам которого дуэль выглядела так же, как и в начале XVIII века: «Искусные бойцы старались нанести длинные порезы на лица своих противников, и при этом сами они гордились своими шрамами»[818].
Такой же обычай был распространён в XIX веке в Дренте и Брабанте. По словам Слиибе, хотя в середине 1800‑ х ножи всё ещё преобладали в Гронингене как орудие преступления, однако к концу столетия они всё реже фигурируют в судебных делах[819]. Вот что в 1862 году писал о поединках в Дренте Альберт Вильд в работе «Die Niederlande»: «Целью этих поединков было не заколоть противника, а лишь порезать ему лицо. Такие порезы на лице парней служили символами доблести в глазах других парней и девушек. Ни один праздник в деревне не проходил без того, чтобы не появились новые шрамы на лицах. Иногда, если порез был слишком обширным или глубоким, поединок на ножах заканчивался гибелью одного из дуэлянтов. Несмотря на суровость законов, поединки на ножах до сих пор не вышли из моды. В качестве вызова на поединок в стол таверны втыкали нож, и каждый вытащивший его или хотя бы дотронувшийся до ножа пальцем считался принявшим вызов и подвергал себя риску уйти с порезанным лицом»[820].
Но если верить утверждениям газет, то было бы ошибкой полагать, что в 1800‑ х ножевая культура незаметно угасала в медвежьих углах Нидерландов. Вот что мы читаем в журнале за 1805 год: «В Голландии широко распространён вид поединка между моряками и прочими людьми, известный как сникер‑ снии. В этом поединке используются острые ножи, и участники калечат, а иногда и убивают друг друга. Правительство считает нужным мириться с этой дикой практикой. Если ранения нанесены в опасные участки тела, накладываются штрафы, но ничтожные, и при условии соблюдений основных правил поединка редко применяется какое‑ либо наказание»[821].
Некий англичанин воскресным утром 1825 года невольно стал очевидцем поединка двух голландских моряков, повздоривших в борделе из‑ за женщины. Кроме сетований на жестокость и дикость местных нравов и дифирамбов английской традиции решать вопросы чести в джентльменских боксёрских поединках автор сообщил нам, что, повздорив, они пришли к взаимному соглашению решить это дело на дуэли с помощью больших ножей. Этот вид поединка вследствие того, что в нём избегали колющих ранений, именовался у них «разделка». На роль секундантов моряки выбрали своих товарищей. По словам очевидца, «в этом жестоком бою противники демонстрировали высочайшее присутствие духа, и необыкновенно хладнокровно кромсали друг другу лица и руки». В итоге этой схватки лицо зачинщика дуэли было изрезано до костей, а его соперник хоть и был признан победителем, но настолько ослабел от потери крови, что был перенесён на борт корабля, к которому был приписан[822].
А в 1843 году, через двадцать лет после описываемых событий, эту традицию упомянул известный российский журнал «Отечественные записки»: «В Голландии, между простым народом и более всего между матросами существует варварский обычай, подобный английскому boxen, именно дуэль на ножах, по‑ голландски snyden. Если два матроса поссорятся, то распря их должна окончиться ножами. Зрители тотчас становятся в кружок, и соперники выходят на арену с острым садовым ножом в правой руке, а левая обвивается несколько раз толстым сукном для отпарирования ударов противника. Каждый из них старается нанести сопернику рану ножом, т. е. разрезать рот до ушей, ногу, руку и проч. В таком поединке, однако ж, позволяются только разрезы, но ни под каким видом нельзя сделать удар ножом как кинжалом. Нарушивший такое правило подвергается нападениям целой толпы зрителей, вооружённой также ножами. Эти поединки нередко бывают в голландских тавернах, винных погребах, где матросы после долгих морских путешествий пируют на сухом пути»[823].
Современная Голландия ассоциируются у своих соседей с чем угодно: с цветами, плотинами, мельницами, повальным использованием велосипедов, легальной продажей лёгких наркотиков, свободой нравов – но только не с поножовщинами. Более того, сегодня об этих страницах голландской истории помнят лишь специалисты по истории криминалистики, да ещё, может быть, пара историков и социологов. Как‑ то мне довелось присутствовать на дегустации в одном сигарном клубе, и рядом со мной за столом аппетитно попыхивал сигаркой колоритный консул Голландии, напоминавший бюргера с картин фламандских мастеров. Я не мог не воспользоваться этим соседством и спросил, что он думает о голландской культуре дуэлей на ножах и что, с его точки зрения, могло способствовать её появлению. Консул недоумённо посмотрел на меня, вытащил сигару изо рта и звонко расхохотался. «Дуэли на ножах? – весело переспросил он. – В Голландии? – И громко и уверенно добавил: – Че‑ пу‑ ха!
|
|
|
