 |
Ю. ЯКОВЛЕВУ К 50-ЛЕТИЮ
|
|
|
|
Москва. Театр Вахтангова. От Таганки.
Любимцу публики, рампы, руля.
Желаем дома, в лесу и в загранке
Удач, оптимизма, добра и рубля.
Юрий Любимов и его команда.
Ты ровно десять пятилеток в драке,
В бою за роли, время и блага.
Все Яковлевы – вечно забияки:
Еще в войну повелевали «Яки»
И истребляли в воздухе врага!
Дела их – и двояки, и трояки,
Якшаться с ними славно и дружить.
Актеры – ЯКи, самолеты – «Яки»,
И в Азии быки – все те же яки…
Виват всем ЯКам – до ста лет им жить!
Желаем с честью выйти из виража и пьянки,
И пусть тебя минует беда, хула, молва.
ЯК-50, желают тебе друзья с Таганки
Счастливого полета, как «ЯКу-42»!
‹1978›
‹К ПЯТНАДЦАТИЛЕТИЮ ТЕАТРА НА ТАГАНКЕ›
Пятнадцать лет – не дата, так —
Огрызок, недоедок.
Полтинник – да! И четвертак.
А то – ни так ни эдак.
Мы выжили пятнадцать лет.
Вы думали слабо, да?
А так как срока выше нет —
Слобода, брат, слобода!
Пятнадцать – это срок, хоть не на нарах,
Кто был безус – тот стал при бороде.
Мы уцелели при больших пожарах,
При Когане, при взрывах и т. д.
Пятнадцать лет назад такое было!..
Кто всплыл, об утонувших не жалей!
Сегодня мы – и те, кто у кормила,
Могли б совместно справить юбилей.
Сочится жизнь – коричневая жижа…
Забудут нас, как вымершую чудь,
В тринадцать дали нам глоток Парижа, —
Чтобы запоя не было – чуть-чуть.
Мы вновь готовы к творческим альянсам, —
Когда же это станут понимать?
Необходимо ехать к итальянцам,
Заслать им вслед за Папой – нашу «Мать».
«Везет – играй! » – кричим наперебой мы.
Есть для себя патрон, когда тупик.
Но кто-то вытряс пулю из обоймы
|
|
|
И из колоды вынул даму пик.
Любимов наш, Боровский, Альфред Шнитке,
На вас ушаты вылиты воды.
Прохладно вам, промокшие до нитки?
Обсохните – и снова за труды.
Достойным уже розданы медали,
По всем статьям – амнистия окрест.
Нам по статье в «Литературке» дали,
Не орден – чуть не ордер на арест.
Тут одного из наших поманили
Туда, куда не ходят поезда,
Но вновь статью большую применили —
И он теперь не едет никуда.
Директоров мы стали экономить,
Беречь и содержать под колпаком, —
Хоть Коган был неполный Каганович,
Но он не стал неполным Дупаком.
Сперва сменили шило мы на мыло,
Но мыло омрачило нам чело,
Тогда Таганка шило возвратила —
И всё теперь идет куда ни шло.
Даешь, Таганка, сразу: «Или – или! »
С ножом пристали к горлу – как не дать.
Считают, что невинности лишили…
Пусть думают – зачем разубеждать?
А знать бы все наверняка и сразу б,
Заранее предчувствовать беду!
Но все же, сколь ни пробовали на зуб, —
Мы целы на пятнадцатом году.
Талантов – тьма! Созвездие, соцветье…
И многие оправились от ран.
В шестнадцать будет совершеннолетье,
Дадут нам паспорт, может быть, загран.
Всё полосами, все должны меняться —
Окажемся и в белой полосе!
Нам очень скоро будет восемнадцать —
Получим право голоса, как все.
Мы в двадцать пять – даст Бог – сочтем потери,
Напишут дату на кокарде нам,
А дальше можно только к высшей мере,
А если нет – то к высшим орденам.
Придут другие – в драме и в балете,
И в опере опять поставят «Мать»…
Но в пятьдесят – в другом тысячелетье —
Мы будем про пятнадцать вспоминать!
У нас сегодня – для желудков встряска!
Долой сегодня лишний интеллект!
Так разговляйтесь, потому что Пасха,
И пейте за пятнадцать наших лет!
Пятнадцать лет – не дата, так —
Огрызок, недоедок.
|
|
|
Полтинник – да! И четвертак.
А то – ни так – ни эдак.
А мы живем и не горим,
Хотя в огне нет брода,
Чего хотим, то говорим, —
Свобода, брат, свобода!
‹1979›
‹БРАТЬЯМ ВАЙНЕРАМ›
‹I›
Я не спел вам в кино, хоть хотел,
Даже братья меня поддержали:
Там, по книге, мой Глеб где-то пел,
И весь МУР все пять дней протерпел,
Но в Одессе Жеглова зажали.
А теперь запылает моя щека,
А душа – дак замлеет.
Я спою, как из черного ящика,
Что всегда уцелеет.
Генеалоги Вайнеров бьются в тщете, —
Древо рода никто не обхватит.
Кто из них приписал на Царьградском щите:
«Юбилеями правят пока еще те,
Чей он есть, юбилей, и кто платит»?
Первой встрече я был очень рад,
Но держался не запанибрата.
Младший брат был небрит и не брат —
Выражался как древний пират,
Да и старший похож на пирата.
Я пил кофе – еще на цикории,
Не вставляя ни слова,
Ну а Вайнеры-братики спорили
Про характер Жеглова.
В Лувре я – будь я проклят! – попробуй, налей!
А у вас – перепало б и мне там.
Возле этой безрукой – не хошь, а лелей,
Жрать охота, братья, а у вас – юбилей
И, наверно… конечно, с банкетом.
Братья! Кто же вас сможет сломить?
Пусть вы даже не ели от пуза…
Здоровы, а плетете тончайшую нить.
Все читали вас, все, – хорошо б опросить
Членов… нет, – экипажи «Союза».
Я сегодня по «ихнему» радио
Не расслышал за воем
Что-то… «в честь юбилея, Аркадия
Привезли под конвоем…»
Все так буднично, ровно они, бытово.
Мы же все у приемников млеем.
Я ж скажу вам, что ежели это того…
Пусть меня под конвоем везут в ВТО —
С юбилеем, так уж с юбилеем.
Так о чем же я, бишь, или вишь?
Извини – я иду по Аркаде:
МУР и «зря ты душою кривишь» —
Кончен ты! В этом месте, малыш,
В сорок пятом работал Аркадий.
Пусть среди экспонатов окажутся
Эти кресла, подобные стулу.
Если наши музеи откажутся —
Увезу в Гонолулу.
Не сочтите за лесть предложенье мое,
Не сочтите его и капризом,
Что скупиться, ведь тут юбилей, е-мое! —
Все, братьями моими содеянное,
Предлагаю назвать «вайнеризмом»!
‹II›
Граждане, ах, сколько ж я не пел, но не от лени —
Некому: жена – в Париже, все дружки – сидят.
|
|
|
Даже Глеб Жеглов – хоть ботал чуть по новой фене —
Ничего не спел, чудак, пять вечеров подряд.
Хорошо, что в зале нет
Ненаших всех сортов,
Здесь – кто хочет на банкет
Без всяких паспортов.
Расскажу про братиков —
Писателей, соратников,
Про людей такой души,
Что не сыщешь ватников.
Наше телевидение требовало резко:
Выбросить слова «легавый», «мусор» или «мент»,
Поменять на мыло шило, шило – на стамеску,
А ворье переиначить в «чуждый элемент».
Но сказали брат и брат:
«Не! Мы усе спасем.
Мы и сквозь редакторат
Все это пронесем».
Так в ответ подельники,
Скиданув халатики,
Надевали тельники,
А поверх – бушлатики.
Про братьев-разбойников у Шиллера читали,
Про Лаутензаков написал уже Лион,
Про Серапионовых листали Коли, Вали…
Где ж роман про Вайнеров? Их – два на миллион!
Проявив усердие,
Сказали кореша:
«“Эру милосердия”
Можно даже в США».
С них художник Шкатников
Написал бы латников.
Мы же в их лице теряем
Классных медвежатников.
‹III›
|
|
|
