Постструктурализм и «другие истории». От пола к «поли-»

В отличие от советских ученых, в большинстве своем мирно творивших в русле марксистской парадигмы, в западной науке 70-х-80-х годов множились дискуссии о кризисе «историзма» и связанных с ним методов и подходов к реконструкции прошлого.⁴⁶ Попытки достичь объективного знания об ушедших веках сменились к 80-м годам сомнениями в достижимости оного и критикой гегелевского тезиса о том, что «все действительное разумно», а история есть «резервуар» этой разумности и смысла. Осознание относительности знаний и представлений о прошлом, о результатах и путях его реконструкции оказалось основой для исторической рецепции ряда философских теорий, объединяемых общим термином «постструктурализм».⁴⁷

Знаковых фигур в современном постструктурализме-несколько, и все они связаны с Францией. Это психоаналитик Жак Лакан (1901-1981), поставивший проблему «языка бессознательного» и определивший пол как «маскарад» практик и знаков; это культуролог Мишель Фуко (1926-1984), прославившийся рядом новых концепций, в том числе концепцией власти, и введший в науку понятие практик речевого поведения (дискурсов) и, наконец, ныне здравствующий философ Жак Деррида (р. 1930) — автор теории деконструкции и феномена «инаковости» («другости») в культурологии.⁴⁸^)

Если до них — и в течение почти столетия — реальность как бы уподоблялась «дому» с фундаментом и надстройкой (К. Маркс) или «конструкции из кубиков», которые можно переставлять и тем самым что-то улучшать (Т. Парсонс), то для постструктуралистов основным изменением, связанным с новым

⁴⁶ J. Scott, «History in Crisis? The Others' Side of the Story», American Historical
Review, N 3, V. 94, 1989, pp. 681-692.

⁴⁷ Постмодернизм 80-90-х был типичной «авангардной реакцией» на мо
дернистские теории эпохи студенческих революций — конструктивизм в
социологии, структурализм в этнологии и фольклористике, неофрейдизм
в психологии.

⁴⁸ Самое ясное изложение постмодернистских концепций можно найти у
Ж.-Ф.Лиотара: J.-Fr. Lyotard. Le postmoderne expligue aux enfants (Paris,
1986).

представлением о реальности (в том числе — прошедшей или утраченной), вызвавшим смену парадигм, был отказ от механистического, конструктивистского (или — структуралистского) видения мира. На смену ему пришел принцип тонкой взаимоважной связанности, которую нельзя упростить до схемы; он и лежит в основе практически всех постструктуралистских теорий.

Столь популярная всего 20 лет назад конструкция под названием «социальная структура», требовавшая умения обобщать и подверстывать, видеть похожее и тождественное, неожиданно оказалась «сеткой» со слишком крупными ячейками. Жизнь отдельного человека не «схватывалась» ею, «просачивалась» сквозь нее.⁴⁹ Поэтому вместо идеи обобщения и тождества, постструктурализм поставил во главу угла идею различия и множественности, проблему неструктурного в структуре, нетипичного и единичного. Антропология — в том числе историческая антропология — оказалась переориентированной на изучение не общих для всех, а индивидуальных практик, в том числе телесных, интимных, через которые и было предложено анализировать специфику той или иной культуры.

История стала сближаться с литературой и философией, отказавшись от чистого функционализма, и историки заговорили о «синтезе искусств», о движении от текста — к контексту, то есть о внимании к тому, что опосредует и окружает событие (от физической реальности окружающей среды, то есть ландшафта — до имплицитно присущих тому или иному человеку страстей или предпочтений как представителей элиты, так и простых людей).

Другим ощутимым изменением в науках о прошлом, которое произошло в прямой связи с распространением постмодернистских концепций и феминистской критики историзма и эмпиризма, стал£ ликвидация иерархии «важности» исследова-

⁴⁹ Реакцией на изучение науками о прошлом крупных структурных изменений, мощных политических движений и планетарных процессов стало рождение микроистории — истории отдельных людей, неименитых и незнатных и локальной истории, схожей с обновленным краеведением. Приверженцы последней, как и микроисторики поставили перед собой задачу создать «разновидность паутины с очень узкими ячейками», которая бы давала исследователю «изображение сетки социальных связей, в которых находится человек» (С. Ginsburg, С. Poni, «Was ist Mikrogeschichte»?, Geschichtswerkstatt, Jg. 6, 1985, S. 50).

298

тельских проблем. Пойдя вслед за французским постструктуралистом Ж. Лиотаром с его концепцией «культуры многообразия», основанной на идее отсутствия всеобщей иерархии или «вертикали ценностей» (какими бы проверенными веками, культурами и конфессиями они ни были), гендеристки первыми стали настаивать на существовании не «вертикали», а «горизонтали ценностей» (у каждого — своя) и, следовательно, «горизонтали» и равнозначности исследовательских проблем, в том числе, считавшихся ранее «не очень научными» (история либидо, например), не близкими и не понятными в мужском дискурсе (дефлорация, беременность, изнасилование, менструации, климакс, роды) либо непопулярными в нем (душевные терзания, зависть, страх, боль).⁵⁰

Сторонники постструктуралистских теорий в истории заставили научное сообщество признать факт полицентричности окружающего мира, плюрализовав и субъект, и объект исторического знания. Они убедились сами и смогли убедить других в факте существования не одной (и к тому же всеобщей), а множества «историй». Вместе с дефиницией «другие истории» (other histories) в историческом знании стали быстро множиться новые направления, в том числе — возникла так называемая «устная история» (oral history), не похожая на историю «записанную» и не сводимая к ней.

Не удивительно, что при смене парадигм особое значение было придано темам, рисовавшим историю «другими глазами» — истории глазами ребенка, старика, гомосексуалиста и, конечно же, женщины. Тем более, что феминологи не уставали повторять, что восстанавливают не некую общую картину прошлого, а именно действительность, увиденную женщинами, пережитую женщинами и записанную ими.

⁵⁰ Первыми о «женскости» этих тем заговорили психологи десятилетие назад. См.: N. Belenky, В. Clinchy, M. Coldberger, J. Tarule, Women's Way of Knowing (New York, 1986).