Тема VII. Знание и его типология. Л. Витгенштейн
ТЕМА VII ЗНАНИЕ И ЕГО ТИПОЛОГИЯ
Л. Витгенштейн
Будучи детьми, мы узнаем факты — например, что каждый человек имеет мозг — и принимаем их на веру. Я верю, что один из островов, Австралия, имеет такую-то форму и т. д. и т. д.; я верю, что у меня были прародители, что люди, считающие себя моими родителями, действительно являются ими и т. д. Это верование может никогда и не быть ясно выраженным, даже сама мысль, что дело обстоит так, может никогда и не прийти мне в голову. Ребенок учится благодаря тому, что верит взрослому. Сомнение приходит после веры. Я очень многое выучил и принял, доверившись авторитету людей, а затем многое нашло подтверждение или опровержение в моем собственном опыте. То, что входит в учебники, например по географии, я считаю в общем истинным. Почему? Я говорю: все эти факты подтверждались сотни раз. Но насколько я это знаю? Какой очевидностью на этот счет располагаю? У меня есть некая картина мира. Истинна она или же ложна? Прежде всего, она лежит в основе всех моих исследований и утверждений. Не все описывающие предложения подлежат проверке в равной мере. Проверяет ли кто-либо когда-нибудь, по-прежнему ли здесь находится стол, когда никто не обращает на него внимания? Мы проверяем историю Наполеона, но не проверяем, основываются ли все рассказы о нем на обмане чувств, вымысле и т. п. Да и вообще, производя проверку, мы тем самым уже предполагаем нечто, что не проверяется. Что ж, должен ли я сказать, что эксперимент, проводимый мной для проверки, скажем, некоего предложения, предполагает истинность высказывания о том, что здесь действительно находится прибор, который, уверен, я вижу (и т. п. )?
Неужели проверка не имеет конца? Один ребенок мог бы сказать другому: «Я знаю, что Земля существует уже столетия», и это значило бы: я это выучил. Трудность состоит в том, чтобы усмотреть безосновательность нашего верования. Ясно, что не все наши эмпирические высказывания имеют одинаковый статус, поскольку то или иное предложение можно фиксировать и преобразовать из эмпирического предложения в норму описания. Представь себе химические исследования. Лавуазье в своей лаборатории проводит эксперименты с веществами и делает вывод, что при горении происходит то-то. Он не говорит, что в другой раз могло бы произойти что-то другое. Он воспринял определенную картину мира, и, конечно же, он ее не изобрел, а заучил, как это делает ребенок. Я говорю «картину мира», а не «гипотезу», потому что это само собою разумеющееся основание его исследования, и как таковое оно невыразимо. < …> На чем основывается вера в то, что у всех людей есть родители? На опыте. А как можно обосновывать эту непоколебимую веру своим опытом? Ну, я основываю ее не только на том, что я знал родителей некоторых людей, но и на всем том, что я узнал о половой жизни людей, их анатомии и физиологии; а также на том, что я слышал и видел в животном мире. Но разве все это действительно является доказательством? Разве это не является некоей гипотезой, которая, как я верю, вновь и вновь полностью подтверждается? Разве нам не следовало бы говорить на каждом шагу: «Я определенно верю в это»? «Я знаю... » говорят тогда, когда готовы привести неоспори мые основания. «Я знаю» отсылает к возможности удостоверить истину. Прояснить, знает ли кто-то нечто, можно лишь при условии, что он в этом убежден. Однако если то, в чем он уверен, таково, что основания, которые он способен привести, не надежнее его утверждений, то он не может сказать, что знает то, во что верит. Заяви кто-то: «У меня есть тело», — его можно было
Белка не заключает с помощью индукции, что ей понадобятся припасы и на следующую зиму. И мы столь же мало нуждаемся в законе индукции для определения наших поступков и предсказаний. Я знаю не только то, что Земля существовала задолго до моего рождения, но то, что она представляет собой большое тело, что это установлено, что я и остальные люди имеем предков, что обо всем этом написаны книги, что такие книги не лгут и т. д. и т. д. и т. д. И все это я знаю? Я верю в это. Этот корпус знаний мне был передан, и у меня нет никаких оснований в нем сомневаться, напротив, имеются разнообразные подтверждения. А почему мне не следует говорить, что я все это знаю? Разве не говорят именно это? Не один же я знаю все это или во все это верю, но и другие. Или, скорее, я верю, что они в это верят. Я твердо убежден: другие верят, — верят в то, что они знают, — все обстоит именно так. Я сам написал в своей книге, что ребенок учится понимать
Это мы и называем «эмпирическим обоснованием» своих предположений. Мы же усваиваем не только то, что такой-то опыт завершился тем-то, но и заключительное предложение. И конечно же, в этом нет ничего ошибочного. Ибо это итоговое предложение служит инструментом для определенного употребления. Если мы вполне уверены в чем-то, это означает не только то, что в этом уверен каждый порознь, но и то, что мы принадлежим к сообществу, объединенному наукой и воспитанием. Витгенштейн Л. О достоверности // Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I. - М.: Гнозис, 1994. - С. 343-344, 351-352, 356-357.
Вопросы для самоконтроля: 1. В чем отличие «знания» от «веры»? 2. Что подразумевается под «эмпирическим обоснованием своих предположений»? 3. Как Л. Витгенштейн истолковывает понятие «картина мира»?
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2025 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|