 |
Цыганский король
|
|
|
|
Табор уходил на запад. Поскрипывали колёса кибиток. Смеялись дети. Пели женщины. Звучали переливы струн ситары. Табор продвигался через земли персов, потом через земли арабов. Их вёл седой патриарх. У него совсем не осталось еврейского акцента. Он сам не знал, целы ли две дополнительные голосовые голосовые связки – генетическое отличие евреев от всех остальных народов – или они исчезли без следа.
Старики припоминали в нём Иссу-будая. Молодые знили его, как цыганского короля. Индусы почитали его, как одного из великих мудрецов. Кое-кто считал его одним из батхисатв. Христиане считали, что он давно вознёсся на небо. А он сидел здесь, на поскрипывающей кибитке, держал в руках вожжи и прятал в длинной седой бороде счастливую улыбку.
Цыгане шли раздавать долги. Долги, по большей части, и не свои вовсе – доставшиеся им в наследство с половиной крови, которая не была индийской. Табор продвигался в Египет, чтобы теплом своих сердец вернуть счастье и радость тому народу, которому иудеи причинили особенно много зла, боли, смерти и страданий. Иешуа не просто мечтал – он шёл к своей цели шаг за шагом всю свою жизнь. Он жаждал увидеть свой народ, народ породивший его, иудейский народ, счастливым и свободным – не подвластным кровавому чернобогу Яхве. Свободным не для убийств и кровавых забав Яхве – свободным для любви, свободным для радости, свободным для счастья. Свободным ДЛЯ. Свободы ОТ – не бывает.
Магдалена обняла его за плечи. Седая бабушка – а спину держит, как молодая. Тонкие пальцы его дочери перебирают струны ситары. Вокруг сыновья – сильные, крепкие, статные. Гарцуют на прекрасных скакунах. Тюркских скакунах. Подаренных ханом Гаочана. Хан подарил Иешуа лучшего жеребца в стаде, за то что Иешуа излечил сына хана. А потом присмотрелся к нему по-внимательнее, и сказал: «Ты один из будаев – ты делаешь великое дело», - подарил ему парчёвое платье с вертикальными полосами – платье будая [63], три десятка коней и несколько кибиток, и предлагал рассчитывать на его помощь. Тюрк-сар-будун [64], это понятно. Но тюрк не может вернуть этот долг. Этот долг может вернуть только он сам, наследник правителя ягов – Исса-будай, цыганский король.
|
|
|
Он вернул этот долг так полно, как только мог. Он прожил в Египте почти до самой смерти. И лишь перед смертью пожелал он взглянуть на родной Иерусалим.
Он отослал Магдалену и детей. Куда? О том Боги ведают. И отправился в Иерусалим один Исса-будай. Цыганский король.
А цыганские таборы разлетелись по Миру. И один из них уносил наследницу и наследников двух правящих родов – рода израильских и рода самарийских царей. Который? О том Боги ведают.
Старец сидел на гнилой соломе тюремной камеры. Уходя из Египта, старец сменил парчёвое платье будая на обычную одежду путника. Сейчас и эту одежду ему сменили на тюремное рубище. Будаи не жили в роскоши. Просто, люди понимали, что делает будай. Каждый человек считал для себя особой честью, хоть как-то облегчить будаю исполнение его мисси. Каждый правитель, каждый купец радовался возможности подарить будаю сто-то, что может оказаться ему полезным. Мастеровые почитали особой радостью перешить железные пряжки на утвари будая, на подаренные купцом золотые. Будаю было всё равно, какие у него пряжки, но люди знали, что золото не ржавеет, а значит будаю не придётся тратить время и силы на то, чтобы чистить пряжки или возиться с заклинившим замком. Это позволит сэкономить драгоценные секунды жизни будая, секунды, так необходимые ему на то, чтобы убереч и сохранить весь Мир. Мастеровые очень радовались такой возможности и воспринимали за обиду любую попытку будая заплатить им за работу. Они ещё расскажут своим внукам: «А знаешь, однажды мне довелось помочь будаю! Я всего лишь перешил пряжку на его одежде. Но мне довелось ему помочь». Он носит парчу и шёлк не потому, что они ценны, а потому, что они не мнутся и им нет сноса. А подаривший ему парчу и шелка правитель или купец, потом расскажет внуку: «Однажды, мне довелось помочь будаю! » Если ему доведётся ломиться в своём парчёвом платье через бурелом, то хозяйка, которой довелось принимать его на ночлег в своём доме, почтёт за великую радость, зашить и заштопать его одежду, даже если она с ног валится от усталости. Будай не купает и не прогуливает своего коня – обычно он не успевает это делать – и всегда удивляется, отчего это конь под ним такой холёный да ухоженный? А мальчишка, которому довелось это сделать, просто светится от восторга. Каждый из этих людей наполняется радостью и надолго запомнит: «Я смог помочь будаю – человеку, который пришёл уберечь и сохранить весь Мир».
|
|
|
Путь Иешуа проходил через земли арабов. Иешуа стоило большого труда отказаться от нового парчёвого платься и от прекрасного арабского скакуна. Люди признавали в нём будая, признавали, даже когда он молчал и старался затеряться в толпе. Люди от всего сердца старались хоть чем-то ему помочь. Стоило большого труда отказаться, чтобы не обидеть этих людей. Но путь его лежал в Иерусалим, а Яхве сильно не любил будаев, потому что пробуждаемые ими люди переставали быть его рабами. И люди понимали. Но даже случайные разбойники не то, что не грабили его – об этом не шло даже и речи, наоборот, старались разделить с ним хотя бы свою еду.
В Иерусалиме его опознали. Как, через столько лет в седом старике они смогли опознать того, кто по их мнению был давно мёртв? Но его опознали и схватили.
«Меня казнят», - думалось Иешуа, - «Меня казнят всего лишь за то, что я слишком люблю свою Родину. Я мог не возвращаться – но я вернулся. Так хотелось перед смертью ещё хотя бы разок взглянуть на родной Иерусалим», - Вспомнились прощальные слова Иуды в тот памятный день ареста много лет назад:
« - Всё ещё будет...
- Мы сохраним... »
«Что-ж, по крайней мере, в этот раз я успел пройти свой путь».
|
|
|
В Иерусалиме не было больше сурового и справедливого прокуратора. Понтий пилат погиб при загадочных обстоятельствах. Новый прокуратор был христианин, и потому прикрывал глаза на деятельность адептов-Яхвистов. Рим подтачивали изнутри. Великая Римская мечта о едином и справедливом Мире всё больше напоминала воспоминания о мечте.
Казнь состоялась.
Процесс был закрытым. Ни один светский не допускался на этот процесс. Здесь были иудеи. Те самые иудеи, которых он пытался спасти. Те из них, кто были адептами Яхве. И здесь же были деятели новоиспечённой христианской церкви. Отцы церкви жаждали сами убедиться, что Иешуа из Назарета, тот, кого они официально называли своим Богом, на этот раз будет мёртв. Отцы церкви даже отправили на этот процесс одного из своих патриархов. Отцы церкви жаждали убедиться. Им было необходимо удостовериться, что тот, кто согласно их легенде вознёсся на Небеса, нигде и никогда больше не появится. Он был не нужен им. И тем более, им было не нужно его учение. Им требовалось только его имя. Он пробуждал людей – и люди переставали быть рабами Яхве. Они же, его именем загоняли людей в рабство к Яхве. Живой – он был им не нужен. Живой – он был для них опасен. Они загоняли людей в рабство, используя утверждение о том, что он является сыном Яхве. Живой Иешуа мог рассказать людям о том, что он никогда не был сыном Яхве. Живой Иешуа мог рассказать людям, как отцы церкви искажали и извращали его слова, и что эти слова означали на самом деле. Живой Иешуа был для них опасен. Иешуа должен был умереть.
Яхвисты-иудеи и яхвисты-христиане стояли бок о бок. Они ни о чём не спорили – им не о чем было спорить. Они делали общее дело. Между ними не было разногласий. Более поздние войны иудеев с христианами были нужны Яхве совсем для другого – он подкармливал изголодавшегося Азору [65] - всё-таки, слишком многие люди всё ещё видели и слышали – и Асуры голодали.
Яхвисты-иудеи говорили: «Ты еврей. Ты принадлежишь к избранному Богом народу. Ты должен стать господином над другими народами, они же должны стать твоими рабами. Только ты имеешь право стать рабом самому Богу – прочие же должны стать рабами тебе. Тот же еврей, кто не желает служить Яхве и порябощать для него другие народы, кто желает жить с другими народами в мире, на равных, должен быть убит. Вспомните, как поступал с такими людьми великий пророк Моисей, когда иудеи отлили золотого тельца и обратились к Богам иным – собрав левитов, Моисей приказал им перепоясавшись мечами, восстановить порядок в лагере иудеев, безжалостно убивая вероотступников: «каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего (Исход гл. 32 ст. 27-28)», не важно. Что они иудеи и братья твои по крови»,
|
|
|
Яхвисты-христиане говорили: «Ты не еврей. Ты не принадлежишь к избранному Богом народу. Только избранные могут стать рабами самому Богу – ты же должен стать рабом для избранных. Но мало стать рабом самому. Убей любого другого, кто не пожелал стать рабом. В гордыне своей, он восстал против самого Бога, сотворившего весь Мир. А значит, гореть ему в геенне огненной. Помоги заблудшей душе его. Пусть смерть его будет долгой и мучительной, чтобы страданиями плоти своей успел он при жизни искупить страшный грех свой, и смог он предстать пред очами Господа нашего. Возлюби ближнего своего и помоги заблудшей душе его – и тогда откроется для тебя Царствие Небесное. Конечно, Господь не отдаст псам того, что уготовал избранным детям своим. Но даже псам найдётся место пред очами Его и в Царствии Его»,
Они делали общее дело. И они обвиняли Иешуа. Им нечего было ему предъявить. Он даже ничего не говорил. Он молча ходил по улицам города. Смотрел. Вспоминал. Им не в чем было его обвинить – но они обвиняли. Им нечего было ему предъявить – но они предъявляли. Они путались в словах, не зная, какое бы обвинение придумать. Процесс был закрытым. Ни один светский суд не признал бы их обвинений.
Ну а христиане? Патриарх церкви спросил у Иешуа из Назарета: «Когда и при каких обстаятельствах ты продался Сатане? » А Иешуа молчал. Ему нечего было ответить. Он был плохо знаком с их доктриной и с трудом представлял себе, кто такой Сатана. Он ничего не мог сказать им даже под пытками. Шипы и шестерёнки может и могли бы добыть у него то, что он знает, но кто такой Сатана, Иешуа не знал. И его повели на казнь.
Яхве смеялся. Яхве ликовал: «Ну вот ты и попался, неудавшийся спаситель! В этот раз не уйдёшь! »
Его вели назад, на Голгофу. Иешуа падал – пытки были слишком тяжёлыми для старика. И тогда те, кто называли себя христианами, кнутами подгоняли его. Иешуа упал, и больше не мог подняться – и тогда они волокли его. И снова крест. Теперь вокруг креста стояли не римские солдаты, про которых можно было сказать, что: «Не ведают они, что творят». Эти ведали, что творили. И эти намеревались остаться здесь до конца, чтобы Иешуа не мог вновь сойти с креста.
|
|
|
Снова крест. Снова он возвышается над ними. Снова палящие лучи Солнца вытягивают из тела драгоценную влагу. А они стояли вокруг. Они ждали.
Вот, его взор подёрнулся пеленой...
Иешуа вдруг вспомнил свою юность – годы обучения в Египте.
«Дорога к Кубу Познания опасна», - говорил египетский учитель, - «Стоит тебе лишь раз ступить не на ту плиту, и она обрушится под тобой, увлекая тебя в бездну». Иешуа исполнилось двадцать четыре года в тот день. Когда он решился на это.
«Четыре плиты на Запад – означающие марсианскую кровь в тебе». Иешуа делал осторожные шаги. «Три плиты на юг – фаэнская кровь». Три плиты. Так. Теперь восемь на восток – земная кровь. Иешуа почти коснулся ногой плиты. Стоп! Земная кровь! Он же иудей – в нём нет земной крови – только фаэнская и марсианская. На одной плите можно было стоять не более нескольких секунд – потом плита обрушивалась. Дороги назад тоже не было.
Какая?! Какая плита следующая?! Цифры мелькали у него перед глазами. Резкий прыжок. И Иешуа с ужасом обнаружил, как три плиты вокруг той, на которую он только что прыгнул рухнули вниз. Куда-то... Удара о дно он не услышал. Плита под ним стояла не шелохнувшись. Прошёл?! Что-то было не так. Иешуа ощутил беспокойство. Стоп! Не треть! В нём половина марсианской крови и половина фаэнской! Половина! Он должен был начать, отсчитывая плиты не с третьего, а со второго ряда! Почему он прошёл?! Почему первая же плита не рухнула под ним?! За спиной нарастал едва различимый гул. Иешуа сделал резкий шаг в сторону и боковым зрением успел заметить, как из пасти возвышавшегося за его спиной огромного каменного сфинкса ударил столб пламени, оплавляя камень той самой плиты, на которой он мгновение назад стоял. Иешуа побежал по плитам, чётко отсчитывая несколько плит, означавших третью, имевшуюся в нём кровь – кровь... Мембаризы. Куб Познания стоял перед ним...
Жизнь покидала его. Последние капли драгоценной влаги испарялись под палящими лучами Солнца. Иешуа открыл глаза. Стоявшие чуть в стороне адепты Яхве подняли усталые лица. Их носы прикрывали полосы ткани, пропитанные ароматными маслами. Христианский патриарх вытер со лба испарину. Яхве смеялся. И тут губы Иешуа тронула лёгкая улыбка:
- Я – Врата! – прошептал он и выдохнул свою душу.
- Что?! – взревел Яхве. В его пустых белых глазницах сквозила паника, но Яхве уже не успевал его отпустить. Душа Иешуа с грохотом рухнула на мёртвую Люцию. Люцифер встрепенулся. Его глаза ошарашенно вперились в Иешуа:
- Что?! – Литай?!! – вскричал ангел.
- Я – Врата!
... Люция умирала. Её приёмные дети чахли и погибали. И тогда, Люция призвала Серых...
- Её дети не совсем живые. Ты можешь действовать только на свой страх и риск, - сказали ему.
Кошкоголовый хайтиш встопорщил вибрисы:
- Я пойду! – проговорил он.
Серый, хайтиш по имени Люц, один отправился на умирающую планету.
Люц терял силы. Он одну за другой отпустил уже двадцадь своих «любимых», каждая из которых оказалась инналийским адептом. Отпустил с любовью. Отпустил благословив. Но на смену двадцатому адепту пришёл на смену двадцать первый.
- Ты нарушаешь Закон. Ты давно должна была отпустить меня, - проговорил Люц. Иналия лишь усмехнулась. И тут, он увидел – Асуры растягивали эгрегор люциан в сферу вокруг планеты, в своеобразный экран, призванный не пропустить на Люцию Живую Вселенскую Энергию. Дух планеты дёрнулся, задыхаясь.
- Здесь ещё остались живые! – вскричал Люц, - Тем более, вы не имеете право убивать сам Дух Планеты! Закон...
- Мне плевать на Закон! – рявкнула Иналия.
- Значит так! – Люц резко выдохнул, выбрасывая высоко в Небо свою душу, само своё существо. Эгрегор люциан не был изначально Асурским. Люциане искали Любовь. И дух Люца не сгорел в этом эгрегоре – он лишь равномерно растворился в нём.
- Ну теперь-то ты откажешься от этой дурацкой затеи с энергетическими роботами?! – усмехнулась Иналия.
- Дух одного человека не сможет подмять под себя такую махину, как Ангел, - проговорил Яхве, - Глупости! Не хочу отказываться. Затея слишком заманчива. В конце концов, Иналия, ты что сама будешь истреблять Духов-Защитников на каждой планете?!
- По-моему – это слабость, - буркнул Азора, - Лично я предпочёл бы сражаться сам.
- Азора! – Яхве явно был разочарован, - Не всё же тебе оставаться солдатом. Коммандовать боем – куда большее наслаждение, чем участвовать в нём самому. Ты получишь от этого наслаждение – поверь мне, Брат!
- Так, мне программировать интелект? – спросила Высший Разум.
- Да!
- Ну, как знаете! – Иналия демонстративно отвернулась.
...
- Я – Врата! – проговорил Литай. И Люцифер рванулся в образовавшееся окно. Рванулся, покидая Люцию.
Ангел ворвался в Серый Совет. Удивлённые галлакты воззрились на него. Если бы у духов были лица – Люцифер бы увидел, как эти лица вытянулись.
- Вы должны отправиться на Землю! – вскричал он.
- Люц?! – воскликнул жукоглазый, похожий на кузнечика тарцитец, - Ты жив?!
- Меня зовут Люцифер! Люц – лишь часть меня. Вы должны отправиться на Землю!
- Планета находится в глухом коконе, - ответил похожий на змею нарн, - Ничто не может вырваться с неё. А без зова Планеты, мы не имеем права прийти.
- Яхве поймал Литая! Его дух – в темнице душь на Люции!
- Литай в плену?! – встрепенулись серые, - Это даёт нам право прийти!
И они ринулись на Землю.
- Я – Врата! – повторил Литай.
- Все на перехват!!! – взревел Яхве.
И последние уцелевшие Ангелы не бесные [66] ринулись к тем, кто собирался родить Серых. Прикинувшись лекарем, всадник Азоры, Рафаил, предотвращал роды. Серафим Михаил, потрясая сверкающим мечом, призывал людей срочно покрестить новорождённых. Были спущены с цепей тысячи маньяков. Носились адепты. Мыслитель рождался без мозга, воин рождался с атрофированными руками и ногами, видящий рождался слепым. Насильник хватал кого-то, и идущий на рождение галлакт попадал не к той матери. Но серые прорывались. Человеческий младенец задыхался в пуповине, в последний предсмертный миг превращаясь в мимбарца, хайтиша, тарцитца, варлока, нарна... Кошкоголовый хайтиш вонзил острые зубы в обмотавшуюся вокруг шеи пуповину – он прорывался. Захрипел нарнский маг, и в следующий миг его верхнее нёбо лопнуло, распадаясь «волчьей пастью» и «заячьей губой». [67]Звенели колокола. Ангелы сеяли смерть. Ангелы заточали Серых в искалеченных телах.
Но они рождались, рождались и рождались...
... Бус белояр обернулся к своим князьям. И тут он увидел их. Он увидел их всех.
Один таймелоур мог спасти лишь одного Ангела. Все тридцать выживших бесов, все тридцать из тех шестьсот шестидесяти шести, кто тогда поддержал его восстание, были здесь, среди князей Бусовых.
Другие сорок... Он взглянул на них и улыбнулся.
- Мы с тобой, Люц, - проговорил покачивая усиками похожий на кузнечика жукоглазый тарцитец. Инсек короткими движениями втягивал голову в массивный панцирь – этот жест означал у них смех. Кошкоголовый хайтиш прятал в длинных вибрисах довольную улыбку. Подрагивали крылышками трое похожих на огромных бабочек мимбарцев. (И кто бы мог подумать, что оставшийся на Люции Литай – огромная бабочка? ) Приветственно шипел приподнявшись на своих кольцах похожий на змею нарн. Улыбался, потирая лапой мохнатую грудь похожий на плюшевого мишку агропитянин. Смачно чмокал похожий на клубок проползающих друг сквозь друга червей тривтонец. Сорок серых, таких непохожих друг на друга смотрели на него.
Мы с тобой, Люцифер, - проговорил улыбаясь архидемон Вельзевул. Довольно хмыкнул в призрачную бороду бывший коммандир «Дикой Охоты» всадников Азоры, Дыйвол. Откинул с лица прядь сияющих золотых локонов серафим Сатаниэль. Люцифер вспомнил его.
« - Первой эскадрильи больше нет, коммандир, - доложил коммандир второй эскадрильи серафимов, архангел Михаил.
Потом, Таймелоуры образуют Кали. Господа пойманы во временную петлю. Сбой программы. Восстание.
Михаил остался с Яхве. Как Гавриил, Рафаил и Уриил. А мы не хотели больше убивать. И мы двинулись в бой. В бой, чтобы умереть. И тут, Люцифер увидел его – коммандира погибшей первой эскадрильи серафимов. Сатаниэль кружился по небу, уходя от клинков Таймелоуров.
- Сатаниэль! – вскричал Люцифер, - Только погибнув, ты сможешь избежать участи палача!
- Знаю! – улыбнулся серафим.
Сатаниэль на долю мгновения замер и похожий на хрустального ястреба, таймелоур Ылатау, хранитель Алтая, камнем обрушился на него... »
«Ылатау» - Люцифер ощутил благодарность, - «сохранил». Дыйвола разорвал семиголовый огненный змей, Симаргол – хранитель Европы.
Бесы. Повстанцы. Лучше быть мёртвым, чем палачом.
Михаил сменил на посту Сатаниэля. Рафаил возглавил Дикую Охоту Азоры, вместо Дыйвола. Уриил сменил Вельзевула на посту архидемона. Гавриил сменил Люцифера. Эти четверо выбрали оставаться палачами. Эти четверо и ещё двести. Остатки армии Яхве.
Люцифер вновь оглядел их – сорок Серых и тридцать бесов.
И в следующий миг, их лица вновь стали человеческии.
- Мы с тобой, Сар Бус, - проговорили все семдесят князей. А в следующий миг, ворота города рухнули.
|
|
|
