 |
Немцы Поволжья. Алёшка, попов бич
|
|
|
|
Немцы Поволжья
На другой день проспали допоздна. Или проснулся, когда припекающее Солнышко уже близилось к зениту. Потянул застоявшиеся после сна мышцы. Поднялся. Пошёл к ручью. Хорошенько умылся по пояс.
Проснулся Соловей:
- Что, уйдёшь сегодня, - спросил он.
- Пора, - кивнул Или.
- Тогда послушай на прощание мой последний рассказ. Может быть, ещё увидимся. Только, от чего-то мне кажется, что уже вряд ли. А знать ты должен. Про Илёшку, моего приёмного сына и твоего единокровного брата, - они подошли к столу, налили себе по кружке чая, отломили по краюхе ржаного хлеба.
- А обедать? – спросила Любава.
- Успеем, - отозвался Солвей. Растянулись на травке у костра. И Соловей начал рассказ:
- Многие из нас тогда переженились на готских девушках. А на другой год народилось много детей. Почему-то, в основном сыновья. И лица у них были уж больно знакомые. Готские воины рождались нашими сыновьями. Многие из них избрали путь народа готов. Был среди них и наш с Любавой первенец, приёмный брат Лёшки. Да только, не долго они вместе общались. В год, когда уходят дети, они ушли, чтобы возрождать готскую культуру. Возрождать готский народ. Таким, каким они помнили его ещё по своей прошлой жизни. Таким, каким этот народ был во времена юности Германореха. Основали они на Волге, у булгар, своё поселение. Дедов готских, которые с нами из Германии приехали, давай к себе зазывать, чтобы деды эти их учили. И таким образом, культуру свою по дедовским принципам возрождать начали. Даже каган у них свой появился. Называли они его шадом, потому что настоящим каганом своим считали готского конунга. Славные ребята. С булгарами дружат. С нами дружат. Никого никогда не обижают. Построили в своём селении четыре тенгрианских храма – славище, мольбище, требище и капище – всё, как положено. Сынишка мой – у них там – одним из старших. Их теперь так и называют – немцы Поволжья. Вот так мы свой долг и вернули. А я с тех пор второго сына ждал. Чтобы обещание моё, данное отцу моему, Ибрагиму, исполнить. Обучить сына искуству погружения в молу. Да, как голос самого Отца Богов, Аллаха, суметь услышать. Сам я голос Отца Богов, лишь несколько раз услышать сумел. Ну, так на то и дети, чтобы превзойти своих родителей. А вдруг бы с путём молы родился – вот отец бы обрадовался. Только, Любава так больше и не разродилась. А может – всё ещё будет? Ну, отправил бы я к отцу сына с весточкой – рассказать есть о чём – да только я всё ещё до конца не знаю, как нам остановить чернобожников. Может потому Любава второго сына и не рождает – назначенного часа ждёт?
|
|
|
Но прежде, случилось вот что:
Алёшка, попов бич
Был я тогда не ватажным атаманом, а дружинным воеводой. Не князем, потому как не рус. Только, князя нашего – Бальтазара, тогда уже в живых не было. А нового князя поставить было некому – не было больше сара в Руссколани. Потому, дружиной княжеской я командовал. Чернобожники тогда ещё в диковинку были. Не было тогда ещё в Новом Киеве осквернённого храма, в котором нашим родным Богам кровавые жертвы приносили.
- Как?! Нашим Богам?! Кровавые жертвы?! Как такое возможно?!
- Собрал Владимир в Новом Киеве прекрасные резные статуи всех наших двенадцати Богов. Народ обрадовался. Толпами в Новый Киев шли. Храм был прекрасен. Огромную площадь возле города, статуи Богов занимали. Под открытым небом, чтобы Солнце светило над головой. Вокруг были высажены дубы и кедры – сами деревья стали стенами храма. Года три люди радовались. Подрастали саженцы. Храм потихоньку приобретал свой вид. А потом приказал Владимир поставить перед статуями Богов каменные чаши и совершать кровавые жертвоприношения.
|
|
|
- Так вот почему такой тяжестью веет от Нового Киева?!
- Ты не знал? Вот тогда-то я и почуял чернобожников. Люди не понимали причины такого осквернения родных Богов. Люди в ужасе бежали из Нового Киева. Но я-то читал Тору. Я знал, что во всём Мире существует только один Бог, который требует себе кровавых жертв – это Яхве-Чернобог. Любых других Богов, любых верований, кровавая жертва оскверняет и отвращает. Родные Боги не могли больше достучаться до Нового Киева. Пролитая кровь перед их статуями отнимала у них силы и не давала им защитить Новый Киев. Так, Новый Киев лишился защиты Богов. А люди, как и ты, Или, чуют тяжёлый запах крови и смерти, висящий теперь над городом. Люди спешат покинуть город, а потому не успевают даже увидеть осквернённого храма.
Мы жили на княжьем дворе. Чуть в стороне от всех городов, но так, чтобы, случись что, поспеть на помощь. За высоким частоколом стояли длинные дружинные дома. Во дворе стояла конюшня и стрельбище. Я, как воевода, занимал малый терем князя.
Вдруг, во двор влетел воин на взмыленном коне. Впереди воина, в седле сидел мальчишка. Я бросился навстречу. Мальчишка, соскочив с коня, кинулся ко мне:
- Воевода Соловей! Воевода Соловей! Выручай! Чернобожники деревню жгут!
- Что?! Как?! – Дружина!!! По коням!!! – взревел я.
Лавой вылетели мы из-за опушки леса. Дом кузнеца стоял чуть в стороне, на отшибе. Крепкий, широкоплечий, примерно моего возраста. Я узнал его. Это был Белотур. Тот самый Белотур, что выковал когда-то мою сабельку. Теперь, он лежал в луже крови. Его светлые, почти белые волосы, перехваченные ремешком на лбу, разметались по траве. В руках он сжимал кузнечный молот. Вокруг валялись несколько человек с промятым молотом грудаком. Мальчишка, лет двенадцати, отчаянно крутил мечом, отбиваясь сразу от троих воинов. На всех воинах был... русский доспех. Я увидел пустые глазницы вместо взгляда у всех нападавших.
- Что?! Зомби?! Здесь?! Ищите адепта!!! – взревел я и пустил коня в галоп в сторону селения. Наши витязи сходу зарубили зомбей и кинулись следом. Адепта не пришлось долго искать – его писклявый голос разносился над площадью:
|
|
|
- Примите благодать Господа! – фальцетом вещало существо в рясе, от которого за версту разило некромантией. Я увидел воинов, превращённых в зомби. Они согнали жителей селения на центральную площадь. Между воинами и жителями уже образовалась полоса трупов. Площадь была залита кровью людей. Мирных жителей! Я увидел вереницу людей, которых вели на казнь. Я увидел гильотину – большой топор на двух направляющих. Ты всё это видел. Но тогда – это был первый подобный случай. Наши воины просто обезумели. Кто-то отпустил верёвку. Гильотина упала. Брызнула кровь. И я увидел под топором разрубленное тельце ребёнка. А посреди площади верещала эта тварь в рясе:
- Узрите благодать Господа!
Народ взвыл и кинулся на оцепление. Заработали копья. Но заработали и мечи. Зомби даже не сразу заметили воинов. Озверевшие от увиденного воины разрывали зомбей на куски, изрубали их в кашу. Я рванул коня – и следующий вопль:
- Узрите благодать Господа! – голова твари верещала уже летя по воздуху, отсечённая моей саблей.
Воинов трясло. Они шатаясь бродили по площади, не понимая, что происходит вокруг. Обезумевшие жители рыдали над трупами принесённых в жертву Чернобогу своих родных.
Кое-как удалось хоть немного успокоить людей и выяснить, что же произошло.
Этот адепт оказался сильнее тех диверсантов, которых подсылали к нам в армию во время войны. К нам нарочно подсылали слабых адептов, чтобы волхвы не могли их учуять. Вся их сила была спрятана в выданных им амулетах, в скрытом фанатизме и в искусстве слова, которому их специально обучали. Этот же был намного сильнее. Он пришёл в селение под видом странника. Его приветили. Он спросил позволения говорить. Люди слушали его. Люди улыбались – и не соглашались с ним. Когда вы не знаете своих родителей, любой, кто принесёт вам весточку от них, не важно, правду или ложь, будет принят вами с радостью. Но если вы знаете своих родителей, станете ли вы слушать лож о них? Тот, кто слышал Богов, тот кто знает, откуда он родом, может ли поверить в идею о том, что всё живое было изготовлено магией иноземного Бога, по имени Яхве? Потому, ложь не возымела действия. Люди говорили пришельцу:
|
|
|
- Посмотри вокруг! Ты видишь здоровых и крепких людей. Эти люди не знают, что такое болезни. За последние несколько лет мы лишь один раз обращались к лекарю, да и то, потому что человек подвернул ногу. Посмотри на наших женщин – они сильные и крепкие, они красивые и статные, от них рождаются здоровые и крепкие дети. Посмотри на наших коз и коров – они здоровые, они дают много молока и мы никогда не слышали, что такое падёжь скота. Ещё не закончился первый месяц лета – а репа на полях уже с кулак величиной. Ты видишь всё это? Наши Боги любят нас. Наши Боги учат нас. Зачем нам отрекаться от родных Богов в пользу твоего Бога?
- Мой Бог – Истинный! – пытался возразить он.
- Конечно, - говорили ему, - Разве Бог может быть не истинным? Твой Бог учит тебя. Твой Бог ведёт тебя – значит он – истинный Бог. Меня ведёт истинный Бог, его ведёт истинный Бог. Боги – на то и Боги, что они истинные.
- Истинный Бог может быть только один! – возмущается он.
- Ну ты даёшь, мужик?! – смеялись ему в ответ, - Каждый человек избирает свой путь. И каждому пути учит свой Бог. Разве может быть всего один путь? Разве может охотник – без землепашца? Землепашец – без барда? Бард – без воина? Воин – без матери? Ты представляешь себе Мир, состоящий из одних землепашцев или из одних бардов?! Да и как бы Бог мог породить этот Мир, если бы был один? Мог бы твой отец родить тебя, если бы не существовало твоей матери? Могла бы твоя мать родить тебя без твоего отца? Подумай сам – Богов просто физически не можт быть меньше, чем двое.
Проповеди не получались, Проповедовать никто не запрещал – только результата не было. Они знали больше него. Обычные люди в обычной деревне не были тупой безграмотной толпой.
Тогда он пытался говорить с ними по-одному:
- Понимаешь, Исус, он возвращал людей к истине. Он возвращал людей к истинному пути. Он помогал им. Он мог излечить даже мёртвого одним прикосновением. А ещё, он ходил по воде, как по земле!
- О! Великий будай! – говорили люди, - Расскажи, где живёт он? Мы тоже хотим послушать такого человека.
- Его казнили! Он пострадал за наши грехи!
- Как наш Бус Белояр, - говорили люди. Люди старались ободрить пришельца, - Ты не расстраивайся – он родится вновь! Такой человек – просто не может не родиться! Но скажи, что совершили вы такого страшного, что только смерть будая смогла исправить?
- Он пострадал за всех людей! За всех!
- Как? И за меня?
- За тебя! За всех! За каждого!
- Скажи, Что такого страшного совершил я? – подскакивал селянин, -Скажи, если видишь, какой поступок я не углядел? Где совершил ошибку? Я хочу пойти и исправить всё, как можно быстрее. Скажи, где конкретно я был не прав?
|
|
|
- Ты не можешь исправить своих ошибок.
- Как же так? Даже полено может, хотя бы на несколько минут осветить и согреть тебя, подобно Солнцу! Это – путь Слави. Он ведёт в Мир Прави – верхний Мир. Нас, русов называют Право-Славные. Человек может потребовать от себя, как от Бога. И может даже справиться. Скажи, в чём моя ошибка – я пойду и исправлю её!
- Ты не понимаешь! Исус – сын Божий!
- Да, это-то как раз понятно, - рассмеялся селянин, - Конечно же он – сын Божий. Я – сын Божий. Ты – сын Божий. Кто же мы, если не дети Богов?
- Ты кощунствуешь!
- Ну, что ты. Я всего лишь говорю то, что знает каждый ребёнок. Кощунствовать – передавать людям слова и поступки Богов, может только волхв особого посвящения – кощун. Только тот, кто способен передать слова и поступки Богов с абсолютной точностью, не исказив ни слова – может кощунствовать. Только тот, кто сам слышит Богов. А вот ты – кощунствуешь. Ты рассказываешь о деяниях своего Бога. Ты – посвящённый? Ты посвящён, как кощун? А почему тогда, ты не слышишь других Богов?
А потом настал священный праздник Купальской Ночи. Люди славили Морану-Купалу и Рода-Черномора. Люди водили хоровод. Потекли «ручейки». Постепенно складывались пары. Старший волхв тихонько говорил каждому – кому Боги дают своё одобрение, а кому в эту ночь хранить Священный Огонь.
В круг ворвался давешний пришелец. Он расталкивал людей, кричал, выкрикивал оскорбления в адрес Богов, швырял комья глины в Священный Огонь.
Его увели. И заперли в пустом доме на окраине селения. Старики приходили к нему. Его пытались уразумить. Ему старались объяснить:
- Никто не мешает тебе верить своему Богу. Никто не мешает тебе говорить о нём. Не мешай и ты людям – верит своим Богам.
Он вроде успокоился. И его отпустили. А через несколько дней, люди проснулись от запаха дыма. Горел храм. Кто станет охранять храм? Кому придёт в голову надругаться над чьими бы то ни было святынями? Пришельцу пришло. Уйти он не успел. Старый волхв почуял неладное, но пока добежал – храм уже полыхал. Чужак сцепился с волхвом. Он успел пару раз пырнуть старика ножом, но тут подоспели мужики. Ярость сделала своё дело – он не успел ничего наколдовать. Его избили палками и вышвырнули за околицу селения, сказав% «Чтобы больше не возвращался! »
Старого волхва перебинтовали, как могли, погрузили на телегу и повезли в соседнюю деревню, где, как люди знали, живёт хороший лекарь.
Мужики, отвозившие волхва ещё не успели вернуться обратно.
А чужак набрёл на дружину. Вот почему бежал мальчишка в такую даль – ко мне за подмогой. Хорошо хоть в лесу на дзорного моего наткнулся, а то бы и вовсе – не поспели. Та дружина, что их селение охраняла – пала от руки чернобожника, превращённая в зомби. Силён, гадина, оказался. Видать, амулеты заряженные на крайний случай берёг – а в дружине и пременил. Амулеты те так у него на руке и болтались. Видать, заново зарядить хотел, - Соловей сплюнул, - На крови наших детей зарядить – гадина! Я то знаю. Пророк Мусса, который и не пророк, и не Мусса, так делал. В Торе записано. Нашёл я и воеводу их. Возле кузнеца лежал. Грудак кузнечным молотом смят. Глаза стеклянные в небо смотрят. Я его знал – мой бывший однополчанин. Представляешь! Всю войну человек прошёл! Родину защищал! Чтобы вот так погибнуть! В мирное время! Превращённый в зомби и убивающий тех, кого он поклялся защищать!
Кое-как восстановили порядок. Сложили погребальный костёр. Волхва не было. И времени посылать за другим волхвом – тоже не было. Людей убивали с оскверняющим чернобожным обрядом – нужно было успеть, пока Чернобог похитил не все души. Пришлось мне вспоминать – чему отец учил. Я погрузился в молу. Я видел – не чётко – всё ж таки не жрец. Тогда я открылся шире и стал пропускать сквозь себя поток побольше. Мог сгореть, конечно. Но тогда меня это не сильно волновало. Кое-как, удалось пробить путь в царство Мораны. Почти все смогли уйти. Кого-то успело засосать амулетами. Тогда я составил Коло Сварога и положит в огонь амулеты. Снова вошёл в молу. Удалось спасти ещё кого-то. Опять не всех. Попытался ещё раз. Тут я ощутил, как меня похлопывают по щекам и отливают водой – оказалось, во время третьего погружения я рухнул. Воины сказали – почти час сердце не билось. Часа было слишком много. Снова погружаться с молу было уже бессмысленно. Да я бы и не смог.
Мы стали собираться в обратный путь. Уж и не знаю, на кого я был похож. Может ли лицо смуглого человека стать полностью белым? Во всяком случае, наши воины в лицо мне заглядывать опасались.
А вот кое-кто другой не побоялся. Только тронулись, парнишка мне в стремя вцепился:
- Возьми с собой, воевода.
- Что взять? – я ещё с трудом соображал, что происходит. В глазах через раз темнело.
- Меня возьми, воевода. С вами хочу поехать – людей защищать.
- Зачем тебе? – удивился я, - Ты селянин. Тебе бы – хлеб растить.
- Я – сын кузнеца. Кузнец – один жил. Никого у меня больше здесь не осталось. Погиб батька. Возьми с собой, воевода. Всё равно – убегу. Пойду людей защищать. Не хочу, чтоб другие, сот также батьку теряли.
- Сын Белотура?
- Ты знал его, воевода?
- Полезай в седло, - я не мог отказать сыну того, кто выковал когда-то мою сабельку. Кто когда-то поверил в меня. П я – в него. Что ещё я мог сделать для погибшего друга, если не вырастить и воспитать его сына, как родного? Вот так и появился у меня сын мой – Илёшка.
По возвращении, я отправил подробный рапорт. Пришёл ответ, вроде как от Владимира. По малолетству князя, документы подписывал регент – некий Кирилл. Кто такой? Откуда взялся – понятия не имею. Чужеземец какой-то. Не рус, и даже не русский, но документы подписывал он. В приказе, в длинной и витиеватой форме содержалось требование: «Чернобожникам преград не чинить». Я опешил от такого поворота вопроса. Отправил повторный отчёт, в котором подробно описал все творимые ими злодеяния и массовые убийства, и потребовал ответ от самого князя.
Пришёл приказ, на сей раз подписанный рукой самого Владимира:
«Дружине Бальтазара – сложить оружие. Воеводе Пуду – явиться в Новый Киев на суд за самовольное убийство святого человека».
Вот так значит?! «Святого человека?! »
Я отвёл дружину в леса, чтобы княжий двор, в случае чего не стал для нас ловушкой. И отправил гонца в Рязань, к Ярополку. Я посылал Ярополку подробный отчёт о ситуации в Новом Киеве и высказал предложение привести дружину на соединение с Рязанской армией, с тем, чтобы выяснить положение дел в Новом Киеве и восстановить Законный порядок.
Гонец не вернулся.
Тогда, я отправил хорошо вооружённый отряд с новым посланием. Отряд вернулся с докладом: вдоль границы Рязани стоят кордоны хорошо вооружённых людей без знаков отличия, которые открывают стрельбу без предупреждения. Вот почему гонец не прошёл. Отряду удалось пробиться и привезти ответ князя Ярополка:
«Жду вас в Рязани».
Мы выдвинулись. Но, на подходе к Рязани, разведка доложила: Рязань взята войсками Нового Киева. Князь Ярополк – Соловей горько усмехнулся, - Нет, не убит в поединке – со всеми своими воеводами казнён по приказу князя Владимира.
Имеющихся у меня сил было недостаточно для штурма Рязани. Да я и не хотел, чтобы русы убивали русов. Я собрал воинов, и сказал:
- Я остаюсь хранить Закон и Правду, как того требует моя присяга. Но теперь, я оказываюсь вне нового закона. Меня будут искать, как преступника. Я не могу приказать вам. Никто из вас не обязан идти со мной. Каждый, кто пожелает, может пойти и сдаться Владимиру, и, я надеюсь, будет принят в его дружину. Мы, те, кто останется со мной, уйдём в леса. Будем хранить истинный закон – Закон Правды. Со временем, я надеюсь, в Руссколани снова появится сар – и тогда мы сможем присягнуть ему на верность. Пока же, мы будем хранить верность самой земле.
Кто-то ушёл. Но таких было немного. А мы с тех пор так и стоим в этом лесу. Храним Закон. Защищаем людей. На той самой земле, которую хранил и защищал наш князь Бальтазар.
- Кто же такой, этот регент, Кирилл? – проговорил Или.
- Или! – возмутился Соловей, - Владимиру тридцать семь лет – как и тебе! Ты сам видел его! Какой регент сможет ему приказать сейчас?! Говорю тебе – остерегайся Владимира.
- Но, чтобы князь Руссколани? Сам?!...
- Я тоже не хотел в это верить. Но, Владимир казнил Ярополка. И всех его воевод. Точно также, как Амал Винитар казнил сара Буса! Не на кресте, правда – но дыба, знаешь ли, не лучше! Да и в Рязани на кресте можно разве что замёрзнуть! Говорю тебе – не верь Владимиру!
- Но, чтобы князь Руссколани...
- Ну, как знаешь! – рассердился Соловей, - Я тебе своё слво сказал!
Соловей сидел на бревне и вычерчивал что-то прутиком на земле перед собой:
- А Лёшка так и жил у меня. Сыном родным мне стал. Слвавный парень вырос. В бою – десятка лучших витязей стоит. В темп входил – просто с ходу. Хотя, темпу его никто не учил – некому было. В дружинее у меня старше витязя – и нет никого. И посвящения берсеркского у лёшки не было. А вот надо же – не сгорел. Стоит себе, как ни в чём не бывало, улыбается. Только запыхавшийся чуток. Как будто ходить, и в темп сходить, разом учился. Только вот, при виде попов – зверел. Ни успокоить, ни остановить его было невозможно. Всё глаза бати погибшего – Белотура – у него перед глазами стояли. Попа увидит – всё. Мог гнаться за ним хоть сотню вёрст. Хоть пешком за конным. Говорил я ему: «Не гоже шибко вперёд от дружины отрываться – а вдруг западня там! » Но ничего он с собой поделать не мог. Так и прозвали его – Попов Бич. В деревнях про Илёшку моего уже легенды складывать начали. Алёшей Поповичем называют. Отмазу ради – спросят – так мол – сын попа. А то попы горазды – чуть что – на дыбу, да вопросы каверзные задавать: «А знаешь ли тайную тропку в Соловьёво убежище? » Знали бы, что Попович, на самом деле – Попов Бич!
- А Илёшка знал, кто его отец по крови?
- Знал бы – не он в моей дружине, а я в его ходил бы. Был бы ты, Илька, больше стратег, чем воин – тебя бы князем поставили – сын Бальтазара. Но ты на своём пути. Кто знает – может истинного сара приведёшь? Мечтаю я – настанет тот день, когда сможем мы присягнуть на верность истинному сару – и Руссколань вновь из руин поднимется.
А кто такой Лёшка – мы не знали. Я видел, что может он стать великим князем, если ярость свою себе подчинить сможет. Если он ей повелевать будет, а не она им. Всё ещё будет. Верю я – жив Лёшка. Сердцем чую – не мог он умереть.
А то, что он не Белотуров по крови, о том Лёшка сам мне как-то со слов Белотура рассказывал.
Белотур с первой войны возвращался. Да в родную деревню и не спешил. Первая война – она вон как тяжело закончилась. Вот и пошёл Белотур сперва по деревням – сердце своё успокоить. Так подошёл он в самый канун священного праздника Купальской Ночи к Седым Осинкам – той самой деревне, где мы его и нашли. Да, вот уж чего сам не ожидал – взял и припал он с той деревне на девчушку-сироту. Откуда взялась – никто не знал. Жила на окраине деревни, всё больше травки целебные собирала, хотя берегиней не была. На Купальскую Ночь всегда ходила, но ни один муж так и не запал в её сердце. А ей то уж, слыханное ли дело – третий десяток годков к концу подходил. Другие вон – на четырнадцатую весну рожают, чтобы в шестнадцать уже в путь двинуться. А у неё до сих пор четыре косы девственницы, вместо двух – женщины. И волхв подходил:
- От чего, - говорит, - за муж не выйдешь, дитя не родишь?
- Своего любимого жду, - отвечала она, - Только он мне пока не встречался.
- Так, годков-то уже... – начал было волхв.
- А не своего возьму – как быть той, для кого он и есть – любимый?
- Ну, так от воина или странника зачни. Менестрель год назад заходил – вон как на тебя поглядывал. Дитя – дар Богов!
- Не запал никто в сердце моё. А без любви – дитя слабым родится.
Каждый год приходила она на Купальскую Ночь. Но так и сидела каждый раз чуть в сторонке.
А по случаю оказавшийся здесь кузнец Белотур, так и стоял, и не мог оторвать от неё взгляд. С трудом справившись с одолевшей вдруг оторопью. И ведь – кузнец, и ведь – меч первый раз ковать не убоялся – а тут, как не свой. Белотур подошёл к ней. Она подняла на него взгляд. Кто бы со стороны увидел – они наверное час смотрели друг другу в глаза. И вот что удивительно – приняла она его. Никого до сих пор не принимала – а его приняла. Только, закон – один для всех. И волхв, что бы там ни было, никогда против Богов не пойдёт. Иначе – силы в нём останется – чуть, и ничего он не сможет более. Всю святую Родову неделю[97], перед священным праздником Купальской ночи, Белотура в селении не было. А значит, они со Славной (так звали девушку) проверить себя не могли. Они и усомниться не могли, сто им в эту ночь хранить Священный Огонь. Они присели возле большого костра, касаясь ладонями друг друга. Но тут над ними склонился старый волхв и тихонько произнёс:
- Боги дают вам своё благословение.
- Как?! – поразились они.
- Верно ли? – встрепенулась Славна.
- Верно, - улыбнулся волхв.
Только вот, в эту ночь Славна не зачала. Прошло два года, а дитя у них так и не появилось. Люди стали обходить их дом стороной.
Люди отправились к волхву:
- Не порча ли?
- Нет никакой порчи ни на ней, ни на нём, - возразил волхв, - Оба они – чисты. И на них обоих благословение Богов.
- А не сам ли ты, - раздался недоверчивый голос, - захотел поскорее выдать нашу Славку за муж?
- Мне – пройти по воде? – тяжёлый взгляд волхва упёрся в говорившего. Люди отступили.
Люди отступили от волхва, но не от Славны и Белотура. К ним зачастили гости. Люди советовали Белотуру:
- Возьми себе вторую жену. Не гоже – что семья – и без детей.
Славна уже и сама стала просить Белотура, чтобы взял вторую жену. Но кузнец ответил:
- Видно, сердце моё не такое уж большое. Тебя, Славнушка, никто в моём сердце заменить не сможет. А рядом с тобой – места в моём сердце уже и не остаётся.
- Но я же не хотела, - встрепенулась Славна, - обрекать тебя на бездетность!
- Я люблю – тебя. И, либо – от тебя, либо – ни от кого, - отрезал кузнец.
И волхв сказал: «Боги сами соединили их сердца! » и Славна с Белотуром говорили то же самое. Но, люди продолжали поглядывать на них с опаской.
Пока на седьмой год, Славна наконец не зачала. Белотур был вне себя от счастья. Потихоньку, чтобы не спугнуть, радовалась вся деревня. Старый волхв каждую ночь обходил их дом, ставя охранительные знаки. А на четвёртый месяц, проезжал мимо купец из Града Севера – поставленного Александром Великим, Нового Новгорода. Шёл он к великому торговому пути – в Хазарию. Тут, Славна и загорелась съездить, подарочков маленькому на рождение прикупить. Никто дурного не учуял – так и присоединилась Славнушка к каравану купеческому. Только случились тут тати залётные. Времечко, конечно, неспокойное было – вторая война шла. Да только, русы – есть русы. Готы – есть готы. А татям-то, откуда бы взяться? Отродясь такого в наших землях не было. Купец и охраны то серьёзной не брал – через Руссколань же ехал. И думать – не думал, а вот надо же! Так и нашли купца того у дороги с перерезанным горлом. И людей его – всех мёртвыми нашли. Там же и Славнушку нашли. На кулачках – по кистенёчку – отбивалась Славнушка. Рядом – два татя мёртвых валяются. А головушка-то – дубиной раскроена. Дружины не было – все на фронте. Ну, собрались мужики с трёх деревень. Татей повыловили, да шагами свои же кишки мерить заставили. А что толку? Славнушку-то уже не вернёшь.
Замкнулся Белотур. В себя ушёл. Угрюмый стал, молчаливый. В кузню не ходил – только если срочное что у кого. Всё больше сидел на берегу речки, на воду смотрел и молчал. И вдруг, в тот самый день, когда Славна должна была родить, увидел кузнец – по реке люлька плывёт, а в ней младенец лежит. Решил тогда Белотур, что это – Знак Богов. Бросился он в реку. И внёс он младенца в избу.
Был у Белотура меч. Славный такой, чудесный. В него Белотур всю душу свою вложил. И чего только ему за этот меч не предлагали – всем отказывал. А тут, взял Белотур свой меч – и бегом к конюху.
- Отдай, - говорит, - мне вон ту пегую кобылицу.
- Зачем тебе? – удивился конюх.
- Она же жерёбая? Недавно, как ожеребилась?
- Ну да, - согласился конюх.
- Отдай её мне. А себе возьми мой меч.
Конюх поразился. Кобылицу отдал.
А Белотур привёл кобылицу во двор и начал выкармливать младенца кобыльим молоком. А конюх так и сидел, ошарашено глядя на меч. Так его и нашли – сидит, на меч смотрит, ничего понять не может. Тут люди и смекнули, что что-то здесь не так. И гурьбой направились к дому кузнеца.
Белотур дверь отворил, глядит на них так, исподлобья, молчит. Тут люди увидели – а в избе-то младенец лежит.
- Откуда у тебя ребёнок, Белотур? Чей он?
Белотур вышел и широкими плечами заслонил дверь:
- Мой! –отрезал он.
Никто в деревне не рискнул возразить кузнецу. Только волхв разок заглянул к кузнецу, посидел, пообщался, да людей потом успокоил:
- Всё в порядке, - говорит, - Белотуру ребёнка Боги отправили.
Так и поняли люди – того, кто отцом ребёнку был – в живых больше нет. И успокоились. А Белотур потихоньку оживать стал.
Белотур больше не полюбил никого – Славнушке его сердце целиком принадлежало. Так и жил вдвоём с сыном. Вот так Илёшка стал сыном кузнеца. А о том, что он Бальтазаров, никто и не знал.
Ну, а как Белотур погиб – стал Илёшка моим сыном, - вздохнул Соловей.
Всё вроде приходило в относительный порядок. Всех защитить – сил не хватало. Но лес полукругом отрезал почти всю прежнюю территорию Бальтазара. Пошла о нашем лесу дурная слава, и чернобожники сюда соваться боялись. А кто сунулся – тот из этих лесов не возвращался. Всю Руссколань одной дружиной не защитишь. Но вот Бальтазаровых! Вон и вы, в Муромской области, о чернобожниках и не слыхивали! А вспомни, кто князем для бати твоего, Звенислава был? – Бальтазар! И, хоть не на всех, а кому присягали – на тех хватило нам сил. Тихо здесь стало, спокойно. Люди в мире жили, родных своих не теряли. Вот и отправили на нас адепта грозного – епископа – не меньше.
-А, кто отправил? – поинтересовался Или.
- А кто его знает? Из Рима они в последнее время расползаются.
- В Рим, что ли сходить? – Или задумчиво посмотрел на свой меч.
- Успеешь ещё, - рассмеялся Соловей, - Сперва нужно здесь Закон и Правду восстановить. А потом, всем миром, можно и в Рим прогуляться. Да поспрошать, чё это они за бардак развели? Ну, так вот. Решил епископ, что хватит ему силы сквозь лес нашь пройти. Людей брать не стал – побоялся, что люди, как кровь мирныхт жителей увидят, да плачь детей малых услышат – пробудятся, да мечи свои супротив него самого и развернут. Потому, людей с ним не было. А вот зомбей вёл он с собой – прямо-таки рать целую – против моих ребят, где-то в шестеро, если не в семеро. Ну, ребятушки мои на тех зомбачков-то, гурьбой и выскочили. Епископ глаза как повытаращит:
- Во имя Господа! – кричит.
Да только, ребятушки «во грехе упорствуют», да зомбачкам-то бока ещё пуще мнут. А конь под епископом крутится, ушами прядает, копытом бьёт. Тут, епископ сошёл с коня, глаза закатил, плечи расправил, пальцами что-то перебирает, да слова на непонятном языке быстро-быстро шепчет. Что за язык? Где-то на наш похож, где-то на ромулский, но в целом, непонятный, как будто и корней знакомых нет. А вторую руку раскрытой ладонью к небу держит. Тут, на ладони его – огонь вспыхнул. Да не живой огонь, а мёртвый какой-то. От огня того не теплом, а холодом веет.
Встал я тогда напротив него – и как свистну. Тут-то, зомбачки его и застыли, как каменные. А огонь мёртвый на ладони его колыхнулся, но не потух. Тут, епископ второй рукой как давай щёлкать, а огонь всё на ладони держит и сквозь него глядит. И вижу я, как ребятушки мои один за другим разворачиваются. Лица белые, глаза стеклянные, да с мечами на своих же кидаются. Ну, я как свистну второй раз. Деревья задрожали. Зомбачки – как вкопанные стоят. И те из ребят, кого чернобожник себе подчинил – тоже замерли. А поганому, хоть бы что! Даже не шелохнулся. О огонь не живой в ладони своей удержал. Да, всё дальше пальцами щёлкает. Тут и оставшиеся ребятушки супротив своих же и развернулись. Лёшка замер, в глазах слёзы стоят – ну не своих же рубать?! Вижу, кровью глаза наливаются. Как он развернулся к поганому. Да как пошёл на него. Епископ пальцами щёлк – а Лёшке хоть бы что. Тот снова пальцами щёлк – а Лёшка даже не вздрогнул. Тут чернобожник ладони сложил, да огнём неживым прямо в Илёшку как полыхнул. Я аж на землю рухнул – подняться не могу. А Лёшка лишь рассмеялся над ним, да вперёд кинулся. У поганого ужас в глазах так и застыл. Он на коня своего вскочил – и ну, тикать. Лёшка бегом за ним. Видит – не нагоняет – хорош под чернобожником конь. Тогда Илёшка своего коня свистнул – и в галоп. Пока не ушёл поганый, - Соловей вздохнул, - Вот с тех пор мы его и не видели. Настиг он поганого? Или погубил его чернобожник? Как я не слушал – не услышал. И как не вглядывался – не увидел. Уже четвёртый год минул – а Илёшка не появлялся. А я лежу лицом на земле, словно мёртвый, только что глаза открыты. «Дай», - говорю, - «Силы, Матушка». Чувствую – подняться уже могу. Давай ребятушек спасать. Своих – почти всех спасти удалось. Благо – по свежим следам. Один только сгорел – слабенький был. Говорил ему: «Дома сиди – чай не на татей залётных идём! » - не послушал. Вот и погиб. А из тех зомбачков, что с епископом пришли – никого спасти не удалось. Видать – слишком долго их епископ с собой таскал. Сколько я не погружался – даже следов ни одного не нашёл. Погребальный костёр мы им устроили, но боюсь, для них слишком поздно было – погибли они безвозвратно, - Соловей тяжело вздохнул, - Ну вот и всё, Или. Теперь ты знаешь всю мою историю.
|
|
|
